Сестры Бронте. Лучшие произведения в одном томе

– Джейн, меня всегда пленял твой голос, и вот сейчас он вновь возрождает надежду, так правдиво он звучит! Когда я его слышу, то переношусь в прошлое, на год назад. Я забываю, что ты связала себя новыми узами… Но я не глупец… Уезжай!

– Куда прикажете мне уехать, сэр?

– Ты нашла свой путь… с мужем. Которого ты избрала.

– Кто это?

– Ты знаешь. Сент-Джон Риверс.

– Он мне не муж и никогда им не будет. Он меня не любит, я не люблю его. Любит он (так, как способен любить, только его любовь – не ваша любовь) юную красавицу Розамунду. На мне он хотел жениться только потому, что видел во мне жену, подходящую для миссионера, чего о Розамунде сказать никак нельзя. Он добродетелен, высок духом, но безжалостно суров, а со мной – холоднее айсберга. Он не похож на вас, сэр. Рядом с ним я не чувствую себя счастливой, ни вблизи от него, ни с ним. У него нет ко мне тепла, привязанности. Он не видит во мне ничего привлекательного, даже юности – ничего, кроме некоторых способностей, которые были бы полезны в его деятельности. Так, значит, я должна уехать от вас, сэр, к нему?

Я невольно вздрогнула и инстинктивно теснее прильнула к моему слепому, но любимому патрону. Он улыбнулся.

– Как, Джейн! Неужели это правда? И твои отношения с Риверсом именно такие?

– Именно, сэр. У вас нет никаких причин ревновать! Я просто хотела вас немного подразнить, отвлечь от тоски. Мне кажется, гнев все-таки лучше печали. Но если вы хотите знать, люблю ли я вас, то, откройся вам, как сильно я вас люблю, вы забыли бы о своих тревогах. Мое сердце целиком ваше, сэр, оно принадлежит вам и останется с вами, даже если судьба навеки прогонит меня от вас.

Он поцеловал меня, но его лицо вновь омрачили тягостные мысли.

– Мои ослепшие глаза! Моя искалеченная сила! – скорбно прошептал он.

Я поцеловала его, стараясь утешить. Я понимала, о чем он думает, но не осмеливалась заговорить. Он отвернул лицо, но я заметила, как из-под сомкнутых век выкатилась слеза и заскользила по смуглой щеке. Мое сердце готово было разорваться.

– Я не лучше старого разбитого молнией каштана в тернфилдском саду, – сказал он затем со вздохом. – Какое право было бы у разбитого ствола ждать, чтобы юная жимолость скрыла своей зеленью его немощь?

– Вы не разбитое молнией дерево, сэр! Вы сохраняете свою мощь, свою листву. Вокруг ваших корней пробьются ростки, и не потому, что вы призовете их, но потому, что манит ваша щедрая тень. И они потянутся к вам и обовьются вокруг вас, ведь ваша сила послужит им надежнейшей опорой!

Вновь он улыбнулся – мои слова поддержали его.

– Ты имеешь в виду друзей, Джейн?

– Да, друзей, – ответила я нерешительно, так как знала, что подразумевала нечто большее, но не посмела употребить другое слово. Но он помог мне.

– Но, Джейн, мне нужна жена.

– Да, сэр?

– Да. Для вас это новость?

– Разумеется. Вы раньше об этом не упоминали.

– Такая новость вам неприятна?

– Это зависит от обстоятельств, сэр. От вашего выбора.

– Его за меня сделаешь ты, Джейн. Я подчинюсь твоему решению.

– В таком случае, сэр, выберите ту, кому вы дороже всего.

– Ну, по крайней мере я выберу ту, кто мне дороже всего. Джейн, ты станешь моей женой?

– Да, сэр.

– Женой бедного слепого, которого тебе придется водить за руку?

– Да, сэр.

– Правда, Джейн?

– Чистая правда, сэр.

– Любовь моя! Да благословит, да вознаградит тебя Бог!

– Мистер Рочестер, если я хотя бы раз совершила в жизни хороший поступок, если когда-нибудь меня посещали благие мысли, если я когда-нибудь возносила искреннюю и бескорыстную молитву, если когда-нибудь стремилась к добродетели, то сейчас я получила свою награду сполна. Быть вашей женой – это высшее счастье, которое может быть мне даровано в этом мире.

– Потому что для тебя блаженство приносить жертвы.

– Жертвы! Чем я жертвую? Голодом ради пищи, ожиданием ради безмятежной радости. Обрести право обнимать того, кто мне дорог, целовать того, кого я люблю, опираться на того, кому доверяю, – это ли значит приносить жертвы? Если так, то приносить их для меня и правда блаженство.

– А также терпеть мою слепоту, Джейн, не замечать, что у меня нет руки.

– Что тут терпеть, сэр? Я люблю вас даже сильней теперь, когда могу вам быть полезной, чем в дни вашей надменной независимости, когда вы гордо не признавали для себя иной роли, кроме дарителя и защитника.

– До сих пор я не терпел, чтобы мне помогали, чтобы меня водили за руку. Теперь это не будет меня угнетать. Мне не хотелось опираться на руку слуги, но совсем другое дело – чувствовать, как пальчики Джейн сжимают мои пальцы. Я предпочитал полное одиночество постоянному присутствию наемных служителей, но нежные заботы Джейн будут для меня вечной отрадой. Я нуждаюсь в Джейн. Но нуждается ли во мне Джейн?

– Всеми фибрами моего существа, сэр.

– Раз так, то чего же нам ожидать? Мы должны пожениться немедля.

В его выражении и голосе была живая настойчивость, в нем просыпалась былая пылкость.

– Мы должны стать едины. И без отсрочки, Джейн! Надо только получить специальное разрешение на брак, и мы тут же его заключим.

– Мистер Рочестер, я только что заметила, что солнце давно миновало зенит, а Лоцман уже убежал домой обедать. Позвольте я посмотрю на ваши часы.

– Прицепи их к своему поясу, Дженет, и не снимай. Мне они больше не нужны.

– Уже почти четыре часа, сэр! Вы не проголодались?

– Через три дня должна быть наша свадьба, Джейн. Свадебный наряд и драгоценности теперь не нужны. Вся эта мишура – вздор!

– Солнце высушило дождевые капли, сэр. Ветер стих. Стало очень жарко.

– Знаешь, Джейн, твоя жемчужная нитка обвивает жилистую шею под моим шарфом. Я носил ее с того дня, как потерял мое единственное сокровище. В память о нем.

– Мы вернемся в дом по лесной тропинке, она такая тенистая!

Он продолжал говорить, не слушая меня:

– Джейн, полагаю, ты считаешь, что я закоренел в неверии, но в этот миг мое сердце переполняет благодарность милостивому Богу. Он видит не как видит человек, но несравненно яснее, Он судит не как судит человек, но несравненно мудрее. В заблуждении я готов был осквернить мой чистый цветок, запятнать дыханием греха его чистоту, и Всемогущий отнял его у меня. Я в моем упрямом бунтарстве почти проклял Его волю; вместо того чтобы склониться перед Его решением, я восстал на него. Божественное правосудие свершилось: одна за другой на меня посыпались беды. Я прошел Долиной Смерти. Грозны Его кары, и назначенная мне навеки научила меня смирению. Ты знаешь, я кичился своею силой, но чего она стоит теперь, когда меня водят за руку точно малого ребенка? Лишь недавно, Джейн, совсем недавно, распознал я Руку Божью в моей роковой судьбе. И почувствовал сожаление, раскаяние, возжаждал примирения с моим Творцом. И возносил к нему молитвы. Очень короткие, но глубоко искренние.

Несколько дней назад, – продолжал он после паузы, – нет, я могу сказать совершенно точно: это было четыре дня назад, вечером в прошлый понедельник. Мое душевное состояние непонятно изменилось: исступление уступило место горю, угрюмость – печали. Мне давно казалось, что ты умерла, ведь я так и не сумел тебя отыскать. И вот в ту ночь, очень поздно (по-моему, это было между одиннадцатью и двенадцатью часами), перед тем как отойти к беспокойному сну, я вознес моление Богу поскорее послать мне смерть, если на то будет Его воля, и ввести меня в мир грядущий, где у меня есть надежда воссоединиться с Джейн. Я сидел у открытого окна моей спальни. Я не видел звезд, и лишь смутное пятно указывало на присутствие луны, но я вдыхал душистый ночной воздух, и это меня успокаивало. Как я томился по тебе, Дженет! Томился и душой, и телом! И я спросил Бога в муках и в смирении, не достаточно ли долго терплю я отчаяние, боль, терзания и не дано ли мне будет вновь вкусить блаженство и покой. Я признал, что сполна заслужил свою кару, но сил терпеть и далее у меня не осталось. Я молил, молил, и невольно с моих губ сорвались слова – альфа и омега упований моего сердца: «Джейн! Джейн! Джейн!»