Собрание сочинений в 15 томах. Том 9

Он заговорил, и его слова, подобно резкому удару хлыста по зеркальной воде, нарушили очарование, которым была полна его душа.

– Джим больше никогда не вернется, – сказал мистер Полли. – Он утонул пять лет назад.

– Где? – удивленно спросила хозяйка.

– Далеко отсюда. В реке Медуэй, в Кенте.

– Господи помилуй! – воскликнула хозяйка.

– Это правда, – подтвердил мистер Полли.

– Откуда ты знаешь?

– Я ходил к себе домой.

– Куда?

– Это не имеет значения. Я был там и все узнал. Он пробыл в воде несколько дней. На нем был мой костюм, и они приняли его за меня.

– Кто они?

– И это не имеет значения. Больше я к ним никогда не вернусь.

Хозяйка с минуту молча смотрела на него. Сомнение в ее глазах сменилось спокойной уверенностью. Потом взгляд ее карих глаз устремился на реку.

– Бедняга Джим! – проговорила она. – Он никогда не отличался тактом. – И едва слышно добавила: – Не могу сказать, что жалею о нем.

– Я тоже, – откликнулся мистер Полли. И, сделав еще одну попытку выразить свои мысли, сказал: – Но ведь оттого, что он жил на свете, хорошего было не много, не так ли?

– Не много, – согласилась хозяйка. – Всегда.

– Я думаю, на свете были вещи, которые его радовали, – глубокомысленно заметил мистер Полли. – Но только совсем не то, что радует нас.

Мысль опять ускользнула от него.

– Я часто размышляю о жизни, – проговорил он нерешительно. И попытался вернуться к потерянной мысли: – Когда начинаешь жизнь, все чего-то ожидаешь от нее. Но ничего не случается, и все становится безразлично. Человек начинает жить, но его представления о добре и зле не имеют ничего общего с истинным добром и злом. Я всегда был настроен скептически и всегда считал глупостью, когда люди делали вид, будто они в силах отличить добро от зла. Вот чего я никогда не делал. В моей глотке не застряло адамово яблоко, мэм. Нет, не застряло.

Он задумался.

– Однажды я поджег дом.

Хозяйка вздрогнула.

– И я нисколько не жалею об этом. Я не считаю, что поступил дурно. Это почти все равно, что сжечь игрушку, как я однажды сделал в детстве. Я чуть не зарезал себя бритвой. Кто не пытался сделать то же? Хотя бы в мыслях. Почти всю жизнь я провел как во сне. Как во сне и женился. Я никогда не составлял никаких жизненных планов, я никогда не жил. Я прозябал. Все происходило со мной по воле случая. И гак с каждым. Джим ничему не мог помешать. Я стрелял в него и хотел его убить. Ружье выпало у меня из рук, и он схватил его. И чуть было не убил меня. Не нырни я в канаву… Странная то была ночь, мэм… Но если уж говорить начистоту, я не обвиняю его. Я только не понимаю, для чего все это…

– Как дети. Как расшалившиеся дети, которые иногда делают друг другу больно…

– Над нами тяготеет какое-то проклятие, – заключил мистер Полли. – Мы имеем не то, к чему стремимся, считаем добром не то, что в самом деле добро. Мы счастливы не тем счастьем, которое завоевали сами, и счастье других не наша заслуга. Есть характеры, которые нравятся другим, за них борются, есть характеры, которые не нравятся никому. Это надо понимать и не удивляться последствиям… Вот Мириэм всегда старалась…

– Кто это Мириэм? – спросила хозяйка.

– Ты ее не знаешь. Она ходила по дому, нахмурив лоб, и изо всех сил старалась делать не то, что хочется…

Мистер Полли совсем потерял нить.

– Если человек толстый, он ничего не может с этим поделать, – после недолгого молчания сказала дородная хозяйка, стараясь попасть мистеру Полли в тон.

– Ты действительно не можешь, – отозвался мистер Полли.

– Это и хорошо и плохо…

– Так же, как и моя сумбурная речь.

– Если бы я не была такой толстой, мне не дали бы лицензии…

– Нет, но чем же мы все-таки заслужили такой вечер? – воскликнул мистер Полли. – Господи, только глянь!..

И он обвел рукой весь огромный небосвод.

– Если бы я был итальянцем или негром, я бы приезжал сюда и пел песни. Иногда я люблю свистеть, но, черт побери, душа у меня в это время поет. Порой мне кажется, я живу только для того, чтобы любоваться закатом.

– Думаю, что было бы мало толку, если бы ты только любовался закатом, – сказала дородная хозяйка.

– Согласен, мало. И все-таки я люблю закат. Закат и все прочее, что должен любить.

– От них никакой пользы, – глубокомысленно заметила дородная хозяйка.

– Кто знает? – отозвался мистер Полли.

В хозяйке вдруг заговорили более глубокие струны.

– Все равно в один прекрасный день придется умереть, – оказала она.

– В некоторые всади я как-то не верю, – ответил мистер Полли. – Во-первых, я не верю, что ты можешь быть скелетом. – Он протянул руку в сторону соседской изгороди. – Посмотри на эти колючки, как они красивы на фоне оранжевого неба. А всего-навсего жалкие колючки. Вредный сорняк, если уж говорить о пользе. Какой от них толк? А ты взгляни на них сейчас!

– Но ведь дело не только во внешнем виде, – заметила дородная хозяйка.

– Всякий раз, как выдастся красивый закат в а буду не очень занят, – сказал мистер Полли, – я буду приходить сюда и сидеть здесь.

Дородная хозяйка обратила на него взгляд, в котором радость боролась с каким-то смутным протестом, а потом стала смотреть на колючие кусты, рисовавшиеся пагодами на фоне золотистого неба.

– Хорошо бы приходить сюда почаще, – сказала она.

– Я буду.

– Не каждый день, – проговорила она почти шепотом.

Мистер Полли некоторое время сидел задумавшись.

– Я буду приходить сюда каждый день, когда стану привидением, – сказал он.

– Испортишь другим удовольствие, – возразила дородная хозяйка, перестав заботиться о деловых качествах мистера Полли и переходя на более подходящий к его настроению тон.

– Я не буду страшным привидением, – сказал мистер Полли после небольшой паузы. – Я буду такое прозрачное, доброе, мягкое привидение…

Они не сказали больше ни слова, а просто сидели, наслаждаясь теплом летних сумерек, пока в наступившей темноте не перестали различать лиц друг друга. Они ни о чем не думали, погруженные в спокойное, легкое созерцание. Над их головами бесшумно пронеслась летучая мышь.

– Пойдем домой, старушка, – сказал наконец мистер Полли, вставая. – Пора ужинать. Нельзя же, как ты говоришь, сидеть здесь вечно.