Дебри

- Вы Адам Розенцвейг?

Адам кивнул.

- Вы говорите по-английски? - спросил человек по-немецки.

- Да, - сказал Адам.

- Хорошо, - продолжал человек по-английски. - А то, боюсь, я позволил себе забыть немецкий. - Он помолчал, изучая Адама. - Одна из немногих вещей, которые я позволил себе забыть.

Вошедший держал в руке лист бумаги.

- Я - Аарон Блауштайн, - сказал он. - Меня очень порадовало письмо вашего дяди. И вам я рад. Вы потеряли сознание около моих дверей, а конверт держали в руке. Но письмо-то - я едва прочел его. Насквозь вымокло. Ваш негр пытался все объяснить, когда...

Адам не слушал. Он наклонился вперед, сидя на постели, и заговорил:

- Там был фонарь. Он висел на фонаре. Ему отрезали пальцы на ногах и...

- Кто? Что? - спросил человек.

- Негр, негр - я его видел. Я видел мертвого негра на фонарном столбе. Видел, как убивали чернокожих на улице. Я видел. Сначала я думал, что это южане, но...

Человек покачал головой.

- Нет, - сказал он. - Это не южане.

- Но кто - кто? - подался вперед Адам.

- Чернь, банда головорезов, - сказал человек. - Об этом позже поговорим. Сейчас постарайтесь о них забыть, - он протянул письмо. - Вот, оно было мокрым. Я уже говорил, ваш негр пытался объяснить мне, но как раз в этот момент вы...

- Мой негр? - как эхо, повторил Адам, совершенно сбитый с толку. Он откинулся назад, на подушки.

- Да, - сказал человек. - Он утверждал, будто спас вам жизнь. Или вы ему спасли, я не понял. Это был до смерти перепуганный чернокожий. Он боялся от вас отойти, даже когда вы потеряли сознание. Будто вы - его страховка. Как бы то ни было, хочу, чтобы вы знали: он здесь, в доме, и обеспечен всем необходимым. Бедняга, тут такое в последние дни творится! Их жгут, режут, забивают насмерть...

- Он... он спас мне жизнь? - Адам все никак не мог взять в толк.

- Говорит, вытащил вас из воды. В подполе.

Адам подпрыгнул на кровати. Все начало проясняться. Он снова ощутил, как толпа влечет его по улице, крутя и сминая, вспыхивают факелы.

- Да, меня поймали, толпа поймала меня. Они...

- Да, - сказал Аарон Блауштайн. - Знаю.

- Я прятался в погребе, - сказал Адам.

- Он рассказывал мне, - сказал Аарон Блауштайн.

- Я лежал там на полке, - сказал Адам, - в темноте, и не знал, кто со мной рядом.

Адам помолчал.

- Потом все кончилось. В погребе никого не осталось. Кроме меня и человека рядом со мной на полке. Я слышал его дыхание.

Адам снова помолчал.

- Никаких других звуков не было, - сказал он. - Никого не осталось. Вода перестала течь.

Он помолчал, задумавшись.

- Знаете, - наконец заговорил он, - что самое странное? Странно, что кто-то, кто-то из этой толпы, когда все было кончено, позаботился закрыть кран.

- Да, - сказал Аарон Блауштайн.

- Я лежал там, на полке, пока над водой не показался свет сквозь щель в двери. Потом я услышал голос человека в темноте, позади меня, шепот. Он сказал: "Ты что-нибудь слышишь?" Я сказал, что нет, и голос сказал: "Давай рискнем".

- Думаю, вам не стоит сейчас об этом говорить, - сказал человек.

- Я слез в воду, - сказал Адам, не обращая внимания на его слова. Воды там оказалось всего лишь до подбородка. Я пробрался к лестнице. Наверху дождался того, второго. Когда он приблизился, я увидел, что это чернокожий. Мы выглянули за дверь. Чернокожий, он пошел первым, пошел не на улицу, а в дом. Лучше бы он повел меня на улицу.

Адам замолчал. На него навалилась невероятная усталость, мысли путались, язык одеревенел. С большой осторожностью он опустился на подушку.

- Понимаете, - сказал он чуть погодя, - этим же путем убегали остальные, те, кто выбрался из погреба. Вернее, пытались. Они так и остались лежать там.

Высокий человек в черном халате подошел ближе к кровати.

- Не разговаривай больше, - сказал он. - Доктор придет с минуты на минуту. Он сказал, что опасности нет, но хотел зайти сегодня вечером, удостовериться. - Раздался приглушенный звонок. Хозяин обернулся к двери. Это, должно быть, как раз он.

Он подошел к двери и взялся за ручку.

- Постарайся не волноваться, - сказал он. - Постарайся ни о чем не думать. Тебе здесь рады. Я был... Я друг твоего дяди.

Он отворил дверь и вышел, оставив её открытой для врача.

Адам услышал в холле шаги, они приближались.

Никакой опасности, подтвердил доктор, и ушел. Вошел слуга, положил тапочки и халат на табуретку у кровати, на стул повесил одежду, сказал, что хозяин надеется видеть его внизу, если он захочет спуститься, показал примыкающую ванную комнату, наполнил ванну водой и удалился. Адам выкупался и подошел к приготовленной для него одежде. Натянул льняные кальсоны, отметив добротность шитья, потом майку. Надел брюки из тонкого черного сукна с шелковой отделкой, их поддерживали черные шелковые подтяжки. Надел белую льняную рубашку с золотыми запонками, потом - воротничок, голубой галстук, кожаный жилет, и сюртук - темно-серый, шерстяной, но мягкий и странно легкий. Потом заметил ботинки, его собственные ботинки. Они стояли рядышком, аккуратно высушенные, смазанные жиром после воды и начищенные гуталином.

Он глядел на ботинок, ботинок, который успели рассмотреть, наверное, все обитатели этого дома. Интересно, кто снимал ботинок с его ноги после того, как он потерял сознание. Он представил себе слугу, который склонялся над кроватью, чтобы разуть его. Представил, с каким недоумением этот посторонний человек разглядывал ботинок.

На секунду, одну только секунду, прокатилась по телу волна убийственного гнева. Попробовал бы этот человек сейчас войти!

Затем гнев прошел. Осталась легкая дурнота. В этой роскошной комнате, где уже включили освещение, Адам сел и натянул на левую ногу черный шелковый носок, потом надел ботинок. И правый надел.

Поднявшись, заметил свое отражение в высоком зеркале комода. С удивлением увидел подтянутую фигуру в элегантном сером сюртуке и белоснежной сияющей рубашке. Увидел высоко поднятую голову, влажные после купания черные волосы слегка курчавились вокруг ладно слепленного черепа, голубые глаза оживленно горели, прямой нос, четкую линию подбородка. А что, - подумал он, дивясь, - ведь я красавчик!

И стоя перед зеркалом, вдруг ощутил в самой глубине своего существа, как ширятся перед ним перспективы богатого, блаженного будущего. Он развернул плечи и с грациозным очарованием улыбнулся своему отражению.