Мэр Кестербриджа

— Вот уж допотопное местечко! — заметила Элизабет-Джейн, обращаясь к своей молчаливой матери, размышлявшей отнюдь не о топографии. — Дома сбиты в кучу, а вокруг сплошная прямоугольная стена из деревьев, словно это сад, обсаженный буком…

В самом деле, прямоугольная форма была характерной чертой, поражавшей глаз в Кестербридже, этом старинном городке, в те времена, хотя и не столь давние, нимало не затронутом новыми веяниями. Он был компактен, как ящик с домино. У него не было никаких пригородов в обычном смысле этого слова. Геометрическая прямая отделяла город от деревни.

Птицам, с высоты их полета, Кестербридж в этот чудесный вечер должен был казаться мозаикой из тусклокрасных, коричневых, серых камней и стекол, вставленной в прямоугольную раму густо-зеленого цвета. Человеческому же взгляду он представлялся неясной массой за частоколом из лип и каштанов, расположенной среди тянувшихся ка много миль горбатых возвышенностей и вдавленных полей. Постепенно глаз начинал различать в этой массе башни, коньки крыш, дымовые трубы и окна; стекла в верхних этажах тускло блестели, словно налитые кровью глаза, отражая медный свет, исходивший от зажженных солнцем облаков на западе.

От середины каждой из сторон этого окаймленного деревьями прямоугольника отделялись аллеи, которые на целую милю уходили на восток, запад и юг в широкий простор полей и долин. По одной из этих аллей и собирались идти наши пешеходы. Но прежде чем они успели тронуться в путь, мимо, по ту сторону живой изгороди, прошли, оживленно о чем-то споря, двое мужчин.

— Право же, — сказала Элизабет, когда они удалились, — эти люди упомянули фамилию Хенчард… фамилию нашего родственника.

— Мне тоже так послышалось, — сказала миссис Ньюсон.

— Значит, он все еще здесь.

— Да.

— Побегу-ка я за ними и расспрошу о нем…

— Нет, нет, нет! Ни за что на свете. Кто знает, может быть, он сидит сейчас в работном доме или в колодках.

— Ах, боже мой, почему это вам пришло в голову, мама?

— Я просто так сболтнула, вот и все! Но мы должны наводить справки потихоньку.

Хорошенько отдохнув, они с наступлением вечера продолжали путь. Из-за густых деревьев в аллее было темно, как в туннеле, хотя по обе стороны ее, ка полях, еще брезжил дневной свет. Они шли в ночи, рассекавшей сумерки. Теперь облик города, с обитателями которого им предстояло познакомиться, стал живо интересовать мать Элизабет. Подойдя ближе, они увидели, что частокол из сучковатых деревьев, обрамлявший Кестербридж, представляет собой аллею на невысоком зеленом склоне или откосе, перед которым виднелся ров. За этим откосом и аллеей тянулась стена, почти сплошная, а за стеной теснились дома горожан.

Обе женщины не знали, конечно, что эта стена и вал некогда служили укреплениями, а теперь являются местом прогулок.

Сквозь опоясывающие город деревья замерцали фонари, создавая впечатление большого уюта и комфорта и придавая в то же время неосвещенным полям вид странно уединенный и пустынный, несмотря на их близость к жизни. Разница между городом и полями подчеркивалась также звуками, заглушавшими теперь все остальные, — музыкой духового оркестра. Путешественницы свернули на Главную улицу, где стояли деревянные дома с нависающими друг над другом этажами; их окна с мелкими переплетами были затенены раздвижными занавесками, а под карнизами колыхалась на ветру старая паутина. Были здесь и дома кирпичной кладки с деревянным основанием, главной опорой которых служили смежные строения. Крыши были шиферные, залатанные черепицей, и черепичные, залатанные шиферными плитами, а кое-где соломенные.

О том, что город существовал за счет труда земледельцев и скотоводов, свидетельствовал подбор вещей, выставленных в окнах лавок. У торговца скобяными изделиями — косы, серпы, ножницы для стрижки овец, крючья, заступы, мотыги и кирки; у бондаря — ульи, кадушки для масла, маслобойки, табуретки для доения и подойники, грабли, полевые фляги; у шорника — сбруя для пахоты; у колесного мастера и механика — двухколесные телеги, тачки и мельничное оборудование; у аптекаря— лекарства и мази для лошадей; у перчаточника и кожевника — рукавицы для рабочих, подстригающих живые изгороди, наколенники для кровельщиков, обувь для пахарей, крестьянские деревянные сандалии и башмаки.

Мать с дочерью подошли к поседевшей от времени церкви с массивной прямоугольной башней, уходившей в темнеющее небо; в нижней ее части, освещенной ближайшими фонарями, время и непогода выклевали всю известку, скреплявшую камни, и в появившихся расщелинах чуть ли не до верхних зубцов торчали пучочки очитка и травы. На этой башне часы пробили восемь, и тотчас раздались настойчивые, резкие удары колокола. В Кестербридже еще можно было услышать вечерний звон [6], и жители пользовались им как сигналом для закрытия лавок. Едва загудели между домов низкие звуки колокола, как уже застучали ставни вдоль всей Главной улицы. Через несколько минут с торговыми делами в Кестербридже было на сей день покончено.

Постепенно пробили восемь и все остальные часы: мрачно отзвучали те, что украшали тюрьму; пробили и те, что стояли на коньке крыши богадельни, предварительно изрядно похрипев, часы в высоких лакированных футлярах, выстроившиеся в лавке часовщика, тоже присоединились к бою в ту минуту, когда закрывались перед ними ставни, словно актеры, произносящие свой последний монолог перед падением занавеса; затем, спотыкаясь, сыграли «Гимн сицилийских моряков» куранты, — словом, передовые измерители времени уже значительно продвинулись на пути к следующему часу, пока представители старой школы еще благополучно заканчивали свое дело.

По площади перед церковью шла женщина, она засучила рукава так высоко, что видна была полоска белья, и подобрала юбку, продернув подол сквозь дыру в кармане. Под мышкой она несла хлеб, от которого отламывала кусочки и раздавала их шедшим с нею женщинам, а они с критическим видом пробовали эти кусочки на вкус. Зрелище это напомнило миссис Хенчард-Ньюсон и ее дочери, что пришла и для них пора поесть, и они осведомились у женщин, где ближайшая булочная.

— В Кестербридже теперь хороший хлеб так же легко найти, как манну небесную, — ответила одна из них, указав им дорогу. — Они могут трубить в трубы, бить в барабаны да задавать пиры, — она махнула рукой в сторону улицы, в глубине которой можно было разглядеть духовой оркестр, расположившийся перед освещенным домом, — а нам, хочешь не хочешь, приходится мириться с тем, что в городе не сыщешь пропеченного хлеба. Теперь в Кестербридже хорошего хлеба меньше, чем хорошего пива.

— А хорошего пива меньше, чем плохого, — сказал мужчина, державший руки в карманах.

— Почему же это у вас нет хорошего хлеба? — спросила миссис Хенчард.

— Да все из-за зерноторговца — все наши мельники и пекари берут товар у него, а он продал им проросшую пшеницу; вот они и говорят, будто не знали, что она проросла, пока тесто не растеклось по печи, как ртуть. Потому и хлеб выходит плоский, как жаба, а внутри — точно пудинг с салом. Была я женой, была я матерью, а такого дрянного хлеба, как нынче в Кестербридже, никогда не видывала… Но вы, должно быть, нездешняя, коли не знаете, почему целую неделю у бедняков животы раздуты, как пузыри?

— Да, я нездешняя, — робко сказала мать Элизабет.

Не желая привлекать к себе внимание до той поры, пока не узнает, какое будущее ждет ее здесь, она вместе с Элизабет отошла от своей собеседницы. Они купили в указанной булочной несколько сухарей на ужин и инстинктивно направили свои стопы туда, где играла музыка.

Глава V

Пройдя несколько десятков ярдов, они подошли к тому месту, где городской оркестр сотрясал оконные стекла звуками «Ростбиф Старой Англии».

Дом, перед дверью которого музыканты расставили свои пюпитры, был лучшей гостиницей в Кестербридже, именуемой «Королевский герб». Широкий, застекленный балкон нависал над главным входом, и из открытых окон вырывался гул голосов, звон стаканов и хлопанье пробок. Штор не опускали; все, что происходило в комнате, можно было увидеть с верхней ступеньки крыльца, где по этой причине и собралась кучка зевак.