Повесть о доме Тайра (др. изд.)

— Как же так, чем он болен? Нет, это неспроста, у него, наверное, что-то есть на уме... В минувшие годы, когда я был вверен его охране, он так заботливо ко мне относился! Я до сих пор помню об этом! Я был уверен, что он тоже приедет с вами... Мне так хотелось поскорее его увидеть! Я с нетерпением ожидал нашей встречи!

Князь Ёритомо заранее приготовил для Мунэкиё множество самых разнообразных подарков — дарственные грамоты, коней, доспехи; по его примеру все владетельные самураи, соревнуясь друг с другом в щедрости, тоже готовились одарить Мунэкиё, но, ко всеобщему разочарованию, он так и не прибыл.

В девятый день шестой луны дайнагон собрался назад, в столицу.

— Погостите еще немного! — уговаривал его князь Ёритомо, но дайнагон ответил:

— Меня, наверное, уже заждались в столице! — И поспешно пустился в обратный путь.

Князь Ёритомо обратился к государю-иноку с посланием, в котором просил возвратить дайнагону его личные и жалованные угодья, а также вернуть прежнее звание дайнагона. Он подарил гостю тридцать оседланных и тридцать неоседланных коней, а также тридцать сундуков, полных перьев, золота и свитков окрашенного и некрашеного шелка. Видя любезный прием, оказанный дайнагону, все знатные самураи тоже наперебой поспешили одарить его разными подношениями; одних лошадей он получил Целых три сотни, так что не только сохранил жизнь, но и возвратился в столицу с немалой прибылью!

В восемнадцатый день той же луны самураи, уроженцы земель Ига и Исэ, вторглись в край Оми под водительством Садацугу Хироты, дяди Садаёси, правителя земли Хиго. Но родичи Мина-мото, с давних времен осевшие в краю Оми, выступили навстречу, завязалось сражение, и воины Иги и Исэ, разбитые наголову, вскоре все до одного обратились в бегство. Потомственные вассалы Тайра, они служили своим господам на протяжении четырех поколений и не забыли прошлых благодеяний. Такая верность была прекрасна, но, дерзновенно поднявшись на битву с врагом, они, увы, переоценили свои слабые силы... «Три дня Тайра» — так назвали это сражение.

Меж тем супруга князя Корэмори, давно уже не имея вестей от мужа, не находила себе места от беспокойства, тревожась, что с ним случилось.

«Пусть всего лишь раз в месяц, но ведь раньше весточки приходили!» — думала она и по-прежнему ждала писем; однако миновала весна, на исходе было уже и лето. Услышав толки, будто князь покинул Ясиму, она так встревожилась, что решила во что бы то ни стало послать туда человека. Долго не возвращался посланец, а тем временем лето прошло, настала осень. Наконец на исходе седьмой луны посланец вернулся в столицу. «Ну что там? Что?» — приступила к нему с расспросами госпожа.

— Пятнадцатого дня минувшей третьей луны, на рассвете, — отвечал посланец, — князь покинул Ясиму и отправился на святую вершину Коя. Там он принял постриг, оттуда пошел в Кумано и, вознеся ревностные молитвы, утопился на взморье Нати. Так поведал мне его слуга Такэсато, который до последнего мига оставался при господине!

— Вот оно что! — промолвила госпожа, услышав эти слова. — То-то я думала — странно, что нет от него известий! — И, закрыв лицо покрывалом, упала наземь. Дети, мальчик и девочка, тоже горевали и плакали.

— Теперь уже не надо так сокрушаться! — сквозь слезы сказала кормилица юного господина. — Он давно хотел смерти. Ужасно, если бы его взяли в плен и привезли в столицу, как князя Сигэхи-ру! А он сумел избегнуть такой злой доли, стал монахом на святой вершине Коя, побывал и в Кумано, успел помолиться о своей будущей жизни и встретил свой смертный час с верой в сердце! Это нам радость и утешение в сей скорбный час! Успокойтесь же сердцем и лелейте ваших детей хоть в расщелине скалы, хоть в лесных дебрях! Вот о чем теперь надлежит вам думать! — так утешала она госпожу, но та, вовсе не внемля ее словам, казалось, вот-вот готова расстаться с жизнью. Вскоре она приняла постриг, возносила молитвы Будде, как предписывали обряды, и молилась за упокой души усопшего мужа.

14 ФУДЗИТО

Когда князь Ёритомо в Камакуре услыхал, что Корэмори утопился, ОН ВОСКЛИКНуЛ;

_ О жалость! Если бы он с открытой душой сдался на мою милость, я, конечно, смог бы сохранить ему жизнь! О его покойном отце, князе Сигэмори, я всегда вспоминаю с благоговением. Ведь это он по поручению госпожи-монахини Икэ-дзэнни упросил своего отца заменить мне казнь ссылкой... Я всецело обязан ему этим благодеянием! Разве мыслимо забыть подобную милость? Оттого и к судьбе его сыновей я никак не могу отнестись равнодушно. А уж тем паче, коль скоро Корэмори постригся в монахи, сохранить ему жизнь было бы и вовсе не трудно!

С тех самых пор, как Тайра вернулись в край Сануки, в крепость Ясиму, известия приходили одно хуже другого. «С востока идет против нас новое войско, — гласила очередная новость, — воинов там много — десятки тысяч! Они уже прибыли в столицу и теперь движутся сюда, чтобы разгромить нас!» А то вдруг доносилась другая весть: «Самураи кланов Мацуры, Хэсуги и Усуки, на острове Кюсю, сговорились между собой и теперь все вместе идут против нас походом!» Эти слухи рождали в душе тревогу, заставляли сердца сжиматься от страха. Совсем недавно, в битве при Ити-но-тани, погибли многие отпрыски дома Тайра, пали в бою многие славные самураи; мало сил осталось у Тайра... Вот почему, когда Сигэёси из Авы с братом согласились примкнуть к их стану и убедили других самураев острова Сикоку последовать их примеру, Тайра возложили на этих воинов все свои упования, понадеялись на них, как на каменную гору, на глубокие воды... Дамы, собираясь вместе, только и знали, что сокрушаться. Так наступил двадцать пятый день седьмой луны. «Ровно год назад в этот день мы покидали столицу! Как быстро пронеслось время!» — говорили женщины и, вспоминая пережитые горести и лишения, плакали и смеялись...

В двадцать восьмой день той же луны в столице состоялось восшествие на престол нового императора. Впервые со времен императора Дзимму за восемьдесят два царствования, эта церемония совершалась без священных регалий — меча, зерцала и яшмы. А в шестой день восьмой луны жаловали новые должности и придворные звания. Нориёри, брат князя Ёритомо, получил звание правителя края Микава; Куро Ёсицунэ, другой брат, — третий придворный ранг и звание военачальника Левой стражи. Императорский посланец вручил ему высочайший указ, повелевавший Ёсицунэ возглавить Сыскное ведомство, и с того дня его

стали именовать Куро-Хоганом — главой Сыскного ведомства, вельможей третьего ранга.

Ветер в долинах меж тем

с каждым днем бушевал все сильнее,

Низко сгибая мискант —

и прохладою осени вея.

Брызги прозрачной росы

осыпались с пожухнувших хаги.

Песня вечерних цикад

оглашала поля и овраги.

Перекликались сверчки,

к нестройному этому хору

Риса колосья порой

добавляли глухие укоры.

Клены, что в дальних горах

красовались, багрянцем одеты,

Ливнем опавшей листвы

провожали ушедшее лето.

Осени поздней закат,

что внушает печаль и тревогу,

Души скитальцев томил,

против воли избравших дорогу.

О, как хотелось бы им

вопреки этой доле превратной

Снова хоть раз повидать

город царственный, девятивратный,

Где созерцаньем цветов

наслаждались, бывало, весною,

В бухте Ясима пришлось

им с осенней прощаться луною...

И, воспевая луну,

вспоминали они о столице —

Не просыхали от слез

беглецов исхудавшие лица.

А князь Юкимори свои сокровенные думы поведал в стихотворении:

И ныне, как прежде,

луна с высоты озарит

ночлег августейший,

но сердце исходит тоскою

вдали от престольного града..

В двенадцатый день той же луны князь Нориёри, правитель Микавы, выступил в поход против Тайра. Больше тридцати тысяч всадников насчитывалось в его дружинах, и было среди них много выдающихся самураев. Покинув столицу, прибыли они в край Харима, в гавань Муро.

Не дремали и Тайра; прошел слух, что боевые ладьи их, числом более пятисот, прибыли в Кодзиму что в краю Бидзэн. Военачальниками поставили сыновей покойного князя Сигэмори — Сукэмо-ри, Аримори и Тадафусу а старшими самураями назначили Кагэцу-нэ, Морицугу, Тадамицу и Кагэкиё. Узнав об этом, Минамото покинули гавань Муро и тоже устремились в край Бидзэн, где и встали боевым станом к западу от устья реки, у пролива Фудзито.