Дневники 1914-1917

Так создается это чрезвычайно странное состояние, как в театре: может, каждый из неподвижно сидящих зрителей, каждый в отдельности готов идти за своим Верховным главнокомандующим, но никто не пойдет, когда представление кончится и все пойдут по домам.

Что же такое эти большевики, которых настоящая живая Россия всюду проклинает, и все-таки по всей России жизнь совершается под их давлением, в чем их сила? Многие теперь — и это в большой моде — называют их трусами, но это совершенно неверно. Несомненно, в них есть какая-то идейная сила. В них есть величайшее напряжение воли, которое позволяет им подниматься высоко, высоко и с презрением смотреть на гибель тысяч своих же родных людей, на забвение, на какие-то вторые похороны наших родителей, на опустошение родной страны.

Мы, живущие чувством обыкновенных сынов родной земли, не можем понять, оправдать, вынести всю эту низость человеческой звериной природы. Они могут, они это не замечают, они презирают.

Мы не понимаем и говорим: это не революция, а смута, потому что революция есть этап мировой истории, а смута — это дело домашнее, это китайская революция. Но большевик, настоящий, идейный, он весь только и держится этой особенной верой, что наша революция есть факт мировой, этот новый строитель всей мировой жизни. Вера эта не воплощенная в личность, вера Наполеона, это интернационал, дважды два четыре.

Так воцарился на земле нашей новый, в миллион более страшный Наполеон, страшный своей безликостью. Ему нет имени собственного — он большевик.

Смута или революция.

Вы говорите: это смута, потому что мы ничего не достигаем и все теряем. Но их не страшит потеря, даже полная гибель страны. Нация не может умереть. И если сейчас даже будет торжество капитализма, то ведь это на время, а потом опять пожары. С точки зрения большевика оборона вовсе не отрезается, но она признается фактом обыкновенной жизни, как ежедневная наша пища. Энтузиазм большевика идет мимо обороны, и горе тем, кто противопоставит этому энтузиазму интернационала энтузиазм обороны: это мещане, которые материальность ставят своей конечной целью. Но впрочем, серьезно этот энтузиазм не противопоставлен после царя.

17 Сентября. Предпарламент. Над буржуазией висит, как меч, требование: будь социалистом! Роль советов в провинции была весьма почтенная. Грузин (превосходный гражданин) пожал овации за одну фразу: — Мы, грузины, не будем усложнять без того сложное положение государства немедленными своими грузинскими требованиями.

Типичный митинговый украинец. Белорус с иностранными словами. Земец моховой. Кооператоры. Мусульмане.

Весь этот словесный блуд вертится вокруг земли мужикам и мира солдатам: по отношению к земле говорят, что политика нашего правительства недостаточно определенна, а по отношению мира недостаточно настойчива.

Политические эмигранты, пробывшие несколько месяцев министрами, стали людьми вполне благоразумными, потому что соприкоснулись с живым делом… Представители с мест: дельцы, городские деятели, кооператоры Грузии — все благоразумные, потому что были у дела. И противоположные им люди митинговые: украинец, большевик, белорус с кооператором… Налет хлестаковщины (товарищ Абрам)… Та петля, та квадратура круга — при малейшем дуновении земли она вся разлетается; если бы согласие!

21 Сентября. Хорошо на иностранных языках учиться говорить, если в кармане есть гроши, а как нет ничего, то надо по-русски.

Коалиция на Демократическом собрании была знаком согласия и стремления к единству цели государства, а однородное правительство значило бунт — не революция, а именно бунт.

Какой великий соблазн для бродячего обитателя Скифии бросить вызов всему миру против войны за всеобщий мир. Был у нас домашний деревенский бунт — Стенька Разин, то была смута деревенская, а здесь мировой город Петербург против всего мира! Какому-то дикарю-разбойнику сочинили не то принцессу, не то княжну, с которой во имя бунта расстается и бросает в Волгу.

А тут бородачи-кооператоры и земцы соблазняют мирового бунтаря любовью к отечеству и предлагают с собой коалицию!

Громадная масса людей, в особенности крестьяне, вовлечена в этот бунт прямым обманом, обещанием земли и воли и всяких радостей Царства Божия на земле. Вот теперь эти обманутые начинают понимать положение, и потому на Демократическом совещании и треснул этот бунт пополам.

Все держится этим созданным ситом бунта, этими всевозможными организациями, в которых выборным людям в момент подъема бунта отступать нельзя под страхом наказания. Вообще набедокурили так много, что назад вернуться никак невозможно. Потому и не удалось выступление Корнилова.

Этот русский бунт, не имея в сущности ничего общего с социал-демократией, носит все внешние черты ее и систему строительства: это принципиальное умаление личности.

В Петербурге от разных людей слышу точную формулу бунта: «Несчастная случайность, что во время войны не хватило хлеба».

10 октября. Теперь всюду и все говорят о революции как о пропащем деле и не считают это даже революцией.

— Неделю, — скажут, — была революция или так до похорон, а потом это вовсе не революция.

Немцы высадили войско на острове Эзель. В этом вините вы, конечно, большевиков. А большевики в это же самое время винят буржуазию. Вы скажете: «Приказ № 1 расшатал войско!» Вам ответят, что приказ № 1 дал единственно войскам оформленность (вот то же и о земельном комитете). В гневе начинаете вы вопить о гибели отечества. И там в гневе вопят. Вы берете оружие. И там берут оружие. И так начинается гражданская война.

Простая женщина подошла в трамвае к важной барыне и потрогала ее вуальку на ощупь.

— Вот как они понимают свободу! — сказала барыня.

Споры о значении земельных комитетов — споры вокруг пустого места. Потому что, в конце концов, вышло так, будто не только комитетов, но и правительства никакого не было. Мы управлялись сами и ладили между собой сами, один на один, глаз на глаз.

Признали лес государственной собственностью и стали все тащить лес, а когда пустили стада в поросль, мы пожаловались. В ответ нам: «А у вас нет караульщика, тогда нечего и жаловаться».

12 Октября. Романы совершаются «на погибель» (Россия гибнет, и мы погибаем).

Эвакуация Петрограда — это разрытая куча муравьев.

Несомненно, что если вступить хоть в какое-нибудь отдаленное общение с деятельностью Логоса, то вся окружающая нас разруха получит великий смысл, и полная бессмыслица, если оценить все с точки зрения нажитого прошлого (раздвоение Андрея Белого) [296].

Надо обдумать, что есть общего в оккультизме и циммервальдстве. Пути к интернационалу: «физический» (скажем так: творчество, опирающееся на землю), оккультный (общение непосредственное, <которому> эти пути необязательны) и третий, сокращенный (Циммервальд [297], марксизм). Характерная черта пути последнего: соблазн малых сих, которые совершенно не понимают вождей и внешним образом с ними, внутренно врозь. Еще черта: претензия. Горький — ходячая претензия.

Трагедия собственника земли и трагедия художника, прилепленного к земле, — покажи: неколебимое колеблется — землетрясение. (Вы пашете, а земля ходуном ходит. Выход: перемещение себя на такое место, где земля не колеблется.) (Новые беженцы: книги по искусству распространяются, потому что многие начинают понимать, что бежать по земле невозможно и нужно искать новую землю.) Объяснения школьного учителя: Мир через «и» десятеричное или «i» с точкой [298] — весь мир, как вселенная. Мир через «и» восьмеричное, разные толкования, первое обычное, в смысле тишины и спокойствия, мир без аннексий и контрибуций, мир как лозунг гражданской войны. 12-го на заседании социалистов-революционеров — Кускова: русская хозяйка. Все хотят мира и все хотят защищать свое отечество. Но никто не знает, как заключить мир и как сохранить отечество. Оборонцы признают общность интересов буржуазии и демократии. Интернационалисты не признают общности и стоят за классовую демократию. Если армия бежит, то одни обвиняют других, объясняя это следствием Корниловщины, другие — следствием Циммервальда.