Убю король и другие произведения

«Суперсамец» — пожалуй, самое доступное для читателя произведение Жарри, намеренно простыми сделать свои книги никогда не стремившегося. Не отягощенный сложным кружевом античных цитат «Мессалины» (1901) или кодированных отсылок к миру символизма в «Фаустролле»; свободный от мотивов личной мифологии Жарри и средневековых сказаний в «Песочных часах памяти» (1894) или малоприятной слишком для многих антибуржуазной сатиры цикла о Папаше Убю, «Суперсамец» во многом писался с оглядкой на широкого читателя. Жарри, расставаясь с «Меркюр де Франс» и сближаясь с «Ревю бланш», пытается забыть декадентскую пышность и прийти к литературе если не «кормящей», то, по крайней мере, более удобоваримой. Хотя во время работы над романом Жарри не был лишен контакта с публикой благодаря своим статьям в «Ревю бланш», его сложившийся статус профессионального писателя — а также куда как менее условные финансовые затруднения — требовали литературного успеха.

Мысль «писать, как все» Жарри подсказала Рашильд, супруга директора «Меркюр де Франс» Альфреда Валетта, даже несмотря на свой солидный опыт общения с непростыми текстами символистов озадаченная перегруженным аллюзиями «Кесарем-Антихристом» (1895). Желание писать «для всех» отметили все современные критики романа. Как писал критик Пьер Кийяр, «Суперсамец» отмечает у Жарри «желание быть услышанным людьми средней образованности». В принципе, этот замысел хотя бы отчасти, но удался: если книга и не поправила шаткого материального положения Жарри, после смерти писателя «Суперсамец» стал самым распространенным из всех его романов и самой переиздаваемой его книгой после «Убю короля».

Истоком основных тем романа, кстати, оказывается именно Убю, точнее «Альманах Папаши Убю XX века» (1901), где Убю восхваляет укрепляющие качества алкоголя и хвастается своими выдающимися способностями по производству детей. Помимо этого, в украшающей «Альманах» песенке «Лень» фигурируют и стремительно несущийся поезд, и Чайник (Pédard), появляющиеся в «Суперсамце» во время Гонки на Десять Тысяч Миль. Конечно, прямой связи между Убю и Андре Маркеем нет — однако занимающие центральное место в романе спирт и велосипед были важными частями жизни самого Жарри.

В «Суперсамце» Жарри оживляет повествование, дает роману завлекательное название (игра как с идеями входящего в моду Ницше, так и эротическими коннотациями) и «современный» подзаголовок, а также обогащает сюжет элементами, которые могут привлечь читателя: автомобильные и велосипедные гонки, светские салоны с их знаменитыми учеными и томными красавицами, довольно откровенные сексуальные описания. Более того, в отличие от многих предыдущих произведений Жарри, в «Суперсамце» появляется четко прослеживаемый, довольно простой и при этом увлекательный сюжет. Линейность и занимательность своему повествованию Жарри придает, пользуясь мотивом рекорда. Стремление перекрыть рекорд движет как Гонкой на Десять Тысяч Миль, так и любовным подвигом Суперсамца — а из этих двух эпизодов, по сути, и состоит весь роман.

Читаемость «Суперсамца» Жарри усиливает и за счет игры с узнаваемыми стереотипами романа, касается ли это механики романного действия или конкретных деталей: список таких «заимствований» простирается от запрещенного Сада до популярного в ту эпоху Уэллса.

Было бы, между тем, неверно рассматривать «Суперсамца» как изготовленную на потребу публики, нацеленную на получение сиюминутной выгоды и чуждую самому автору однодневку. Жарри и здесь остается неисправимым «индейцем», бешеным суперсамцом от литературы, «губящим» в глазах нормального читателя даже столь многообещающий замысел. Прежде всего, игра с романными цитатами, рассчитанная на узнавание публикой, играет и обратную роль: она запутывает читателя, закрывает от него произведение (кто мог по достоинству оценить отсылки к Бероальду де Вервилю или рассуждения о точности переводов Ювенала?). Становясь элементом в сложной машине романа и двигателем сюжета, обилие цитированного знания ставит под сомнение саму культуру — более того, ученые референции зачастую подделаны (это не прямые цитаты из Диодора или Корана, а отсылки к Рабле).

Отказывается Жарри и снизойти до такого безусловного элемента популярного или любовного романа, как сентиментальность, «розовый» флер. Собственно, эти украшательства являются атрибутом реальной или правдоподобной (традиционной для реализма) истории — тогда как в случае с «Суперсамцом» мы имеем дело с рассказом ни о чем, выросшим из досужей реплики вымышленного персонажа, которая открывает роман. При ближайшем рассмотрении этот самый доступный роман Жарри оказывается расположен в области самого что ни на есть недоступного, невозможного.

«Суперсамец» не публиковался предварительно в журнальном варианте и сразу вышел в свет отдельным томом в первой половине мая 1902 г. в издательстве «Ревю бланш». Роман был, скорее всего, окончен к концу 1901 г.: рукопись датирована «18-м Xбря 1901» (обычно комментаторы толкуют дату как 18 декабря). На первой странице рукописи — посвящение Фадею Натансону. Печатное издание иллюстрировано литографией Пьера Боннара.

Практически до середины XX в. роман распространялся в этом издании «Ревю бланш», но под желтой обложкой издательства «Фаскель», к которому в 1902 г. перешел портфель прекратившего свое существование «Ревю бланш». «Фаскель» переиздавал роман в 1945, 1953 и 1970 гг., правда, каждый раз с большим числом ошибок, в свою очередь попадавших и в другие переиздания (в частности, роскошное издание Club Français du Livre 1963 г.). В 1948 г. «Суперсамец» вместе с «Мессалиной» вошел в третий том так называемого «Полного собрания сочинений» Жарри (P., Henri Caeser et Editions du Livre, 1949); здесь текст также подвергся существенным искажениям.

Перевод выполнен по изданию: Jarry A. Le Surmâle (P., Eric Losfeld, Le Terrain Vague, coll. «Merdre», 1977), которое, в свою очередь, воспроизведено по оригинальному изданию 1902 года с не значительной редакторской правкой опечаток. Перевод сверен по академическому изданию: Jarry A. Oeuvres complètes, vol. 2. R, Gallimard (Bibliothèque de la Pléiade), 1987.

Суперсамец. — Несомненно, Суперсамец по отношению к обычному самцу является параллелью Сверхчеловеку в его отношении к обычному человеку. Жарри был знаком с работами Ницше с 1889 г., когда те еще не были переведены на французский, благодаря лицейским курсам философии Бенжамена Бурдона (сам Жарри пишет об этом в книге «Альбер Самен, воспоминания»). С тех пор известность философу принесли статьи и переводы Анри Альбера в близких Жарри «Меркюр де Франс» и «Ревю бланш». В ницшеанских тонах выдержано и окончание второй главы «Суперсамца» — об одиночестве сильнейших и триумфе сплотившихся посредственностей.

Андре Маркей — Наиболее очевидный подтекст имени — греческий корень «мужественный», фамилия же разлагается на marqueoeil, и эта семантика глаза и взгляда развивается дальше в книге: лорнет, маска, гипнотизм. Поначалу фамилия героя носила приставку «де», но Жарри вымарал ее из окончательной редакции романа. Ниже один из персонажей, предок Маркея, все же сохранит эту дворянскую частицу. Интерес к благородным корням, в действительности наличествовавшим с материнской стороны в отличие от «безродного» отца, к концу жизни Жарри превратится в настоящее наваждение. Заметим в этой связи, что и Маркей унаследует свой замок Люранс от матери.

…том самом Деле… — Дело Дрейфуса настолько занимало все умы во время написания «Суперсамца», что Жарри не удержался и вставил эту реальную деталь как еще имеющую силу в фантастическом 1920 г. Намеками на ход дела изобилует первый Альманах.

Уильям Эльсон — отсылка к имени доктора Эдисона, одного из персонажей повести Огюста Вилье де Лиль-Адана (1840–1889) «Будущая Ева», которой Жарри восхищался и с которой «Суперсамец» обнаруживает немало перекличек (вплоть до синонимии самих персонажей Суперсамца и Будущей Евы).