Том 3. Повести. Рассказы. Стихотворения

— Нет, не я. Но все-таки я не жалею, что мы сюда пошли, — отозвалась Рода.

В первый раз в ее душе проснулось чувство торжества, и она уже ничуть не сожалела о том, что юная женщина, шедшая с ней рядом, узнает правду: пусть знает, что врагами их сделали силы, над которыми они обе не властны.

Больше они не касались этой темы на всем долгом и унылом обратном пути.

А в долине каким-то образом, видно, кое-что узнали, и на фермах той зимой стали поговаривать, что у миссис Лодж сохнет левая рука оттого, что ее «сглазила» Рода Брук. Рода хранила про себя свою тайну. Никто не знал о ее ночном кошмаре. Она худела, становилась все печальнее. А весною она и ее сын скрылись куда-то, и никто их не встречал больше в окрестностях Холмстока.

VI

Вторая попытка

Прошло шесть лет, и в семейную жизнь Лоджей вторглись скука и уныние, а пожалуй, и нечто похуже. Фермер был всегда молчалив и угрюм: жену, которую он выбрал за красоту и грацию, теперь безобразила скрюченная левая рука. К тому же у Гертруды не было детей и Лодж опасался, что будет последним в роде, который вот уже двести лет владел фермами в этой долине. Вспоминая Роду Брук и ее сына, он со страхом спрашивал себя, не карает ли его бог за то, что он бросил их.

А Гертруда, когда-то такая жизнерадостная и разумная, становилась раздражительной и суеверной. Она была всецело занята своей больной рукой и пыталась лечить ее всеми шарлатанскими средствами, о которых когда-либо слышала. Молодая женщина искренне любила мужа и в душе, несмотря ни на что, надеялась снова завоевать его сердце, если вернет себе хоть часть прежней красоты. Поэтому шкаф в ее спальне был набит аптечными склянками, мешочками, баночками со всевозможными мазями, даже связками каких-то чудодейственных трав, амулетами, книгами по черной магии, над которыми она в школьные годы только посмеялась бы, как над величайшей глупостью.

— Черт возьми, да ты рано или поздно изведешь себя этими аптечными снадобьями и бесовскими зельями! — сказал ей однажды муж, когда ему попалась на глаза эта внушительная коллекция.

Гертруда не стала спорить, только подняла на мужа печальные, кроткие глаза с таким горестным укором, что ему стало совестно, и он поспешил добавить:

— Я говорю это для твоей же пользы, Гертруда.

— Ну, хорошо, я все выброшу и больше не буду лечиться такими средствами, — со слезами в голосе промолвила Гертруда.

— Тебе нужно развлечение, — сказал Лодж. — Я прежде подумывал о том, чтобы усыновить одного мальчика, но он уже теперь слишком взрослый. Притом он уехал — не знаю куда.

Гертруда знала, на кого он намекает: история Роды Брук давно уже была ей известна, но ни единого слова не сказала она об этом мужу. Она утаила от Лоджа и то, что ходила к Трендлу и что отшельник вересковой пустоши открыл ей правду — так она тогда думала.

Гертруде было теперь двадцать пять лет, но на вид она казалась старше. «Шесть лет замужем — и только месяц-другой была любима», — говорила она себе порой. Затем, вспомнив о вероятной причине своего несчастья, обращала скорбный взгляд на сухую руку и шептала:

— Ах, если бы я могла снова стать такой, какой он увидел меня в первый раз!

Она покорно выбросила все свои амулеты, но страстное желание найти наконец средство излечения по-прежнему мучило ее. После того как Рода, переломив себя, повела ее к отшельнику, Гертруда ни разу не была у Трендда. Но вот сейчас ей вдруг пришло в голову сделать еще одну попытку, разыскать этого человека, если он еще жив: быть может, он снимет с нее порчу. Он заслуживал некоторого доверия — ведь та неясная тень, которую он вызвал в стакане, несомненно походила на Роду, единственную женщину на свете, у которой были причины желать ей зла (теперь Гертруда знала это). Да, надо пойти к Трендлу и заплатить ему за совет.

На этот раз она отправилась туда одна и чуть не заблудилась в степи. Наконец, сделав огромный крюк, она все же добралась до жилья колдуна. Трендла дома не было, и Гертруда не стала ждать, она пошла туда, где он работал, — издалека видна была его согбенная фигура. Трендл ее узнал и, бросив на землю корни дрока, которые держал в руках (он их выкапывал и затем складывал в кучу), сказал, что проводит ее домой, так как путь неблизкий, а дни сейчас уже короткие и скоро стемнеет. Они вдвоем пошли степью. За эти годы Трендл так сгорбился, что голова его почти касалась земли, и весь он был такого же цвета, как земля.

— Я знаю, вы умеете заговаривать бородавки и другие наросты, — сказала Гертруда. — Так почему бы вам не избавить меня от этого? — Она обнажила руку.

Вы слишком верите в меня, — возразил Трендл. — А я уже стар и слаб. Нет, нет, не берусь вылечить вас, это мне не по силам. Какие средства вы уже пробовали?

Гертруда перечислила кое-какие из того множества лекарств и заговоров, которые она время от времени применяла. Трендл покачал головой.

— Ну что ж, тут есть и очень полезные средства, — сказал он одобрительно. — Но не против такой болезни, как ваша. У вас не рана, не язва, а порча — и если это когда-нибудь пройдет, то сразу.

— Ах, если бы это было возможно!

— Я знаю только один способ… Смело могу сказать, он всегда помогал в подобных случаях. Но дело это трудное, особенно для женщины.

— Говорите! — промолвила Гертруда.

— Вам надо приложить больную руку к шее повешенного… Гертруда вздрогнула, представив себе эту картину.

— Раньше, чем он похолодеет, сразу как его снимут с виселицы, продолжал колдун бесстрастно.

— Неужто это может помочь?

— Да, это перевернет кровь, и тогда все у вас внутри переменится. Но я уже сказал — сделать это трудно. Когда услышите, что кого-то должны повесить, ступайте в тюрьму и ждите, пока тело снимут с виселицы. Я знавал множество людей, которые это проделывали, правда, таких пригожих женщин среди них не было. По моему совету десятки людей исцелились таким способом от кожных болезней. Но это давно было — последний приходил ко мне в тринадцатом году, почти двенадцать лет назад.

Ничего другого Трендл Гертруде не посоветовал. Указав ей прямой путь домой, он ушел, и на этот раз наотрез отказавшись взять деньги.

VII

Поездка в город

Совет Трендла глубоко запал в душу Гертруде. Она была робка от природы, и из всех способов исцеления, какие мог ей предложить седой колдун, ни один, вероятно, не внушил бы ей такого отвращения, как этот; к тому же, чтобы его выполнить, нужно было преодолеть очень уж большие препятствия. До главного города графства, Кэстербриджа, было около пятнадцати миль. И хотя в те времена людей казнили за конокрадство, поджог или кражу со взломом и ни одна судебная сессия не проходила без смертного приговора, Гертруда вряд ли могла без чьего-либо содействия получить доступ к телу повешенного. А кто же мог ей помочь, если она, боясь рассердить мужа, не смела и заикнуться ему или кому другому о совете Трендла?

Проходили месяцы, а она ничего не предпринимала и, как прежде, терпеливо переносила свое несчастье. Но женское сердце жаждало вернуть утраченную любовь, а любовь Лоджа к жене могла бы воскреснуть, только если вернется ее былая красота. Так думала Гертруда (ведь ей было только двадцать пять лет) — и эта надежда побуждала ее сделать попытку, которая если и не поможет, то вряд ли ей повредит. «Что наведено колдовством, то колдовством и снять можно», — твердила она мысленно. Представляя себе, что ей придется проделать, она в ужасе гнала самую мысль об этом, но затем, вспоминая слова колдуна «тогда у вас вся кровь перевернется», уже склонна была придать им какой-то научный смысл, и властное желание исцелиться снова просыпалось, побуждая ее действовать.

Тогда в графстве выходила одна-единственная газета, и Лодж лишь изредка брал ее у соседей. Но старые времена имели свои старые обычаи, — новости, передаваясь из уст в уста, быстро распространялись с одного базара на другой, с одной ярмарки на другую. И когда ожидалось такое событие, как публичная казнь, мало кто на двадцать миль в окружности не знал об этом. В Холмстоке находились любители, которые только для того, чтобы увидеть это зрелище, пешком проделывали весь путь до Кэстербриджа и обратно.