Умереть в Париже. Избранные произведения

Мама вся высохла и стала совсем маленькой, её некогда такое красивое лицо почти сплошь покрылось морщинами, так что даже пустая правая глазница уже не так его портила. При этом она не прекращала работать в поле. Единственной отрадой для неё теперь стало, ранней весной нарвав в поле побегов с чайных кустов, затем под руководством людей знающих разминать листочки руками, чтобы потом отправить чай живущим в районе Токио сыновьям ещё до поступления в продажу свежего сбора, а также посылать им осенью мешки батата "сацумаимо".

Если же её просили навестить больного, она, обувшись в низкие кома-гэта, готова была идти к нему пешком хоть ри^[94], хоть два ри. Похоже, среди верующих она пользовалась огромным уважением, и многие больные издалека приходили к ней с просьбами, предпочитая её самым знаменитым проповедникам за её способности целительства. Как-то я прямо спросила её, как она увещевает больных и чем им помогает? Она отвечала с улыбкой:

— Мудрёные истории о Божественном мне непонятны, и поэтому я просто молюсь Богу, чтобы он передал мне грехи и мирскую пыль больного. Когда делаешься такой старушкой, как я, то и Бог, верно, тебя жалеет и помогает больному.

Даже из этих маминых слов ясно, насколько у неё было развито чувство юмора.

Я и теперь не могу без гнева вспоминать о том времени, когда Вы впервые опубликовали книгу прозы с критикой Тэнри. Гнев и растерянность тогда испытали всё, начиная с председателя правления, а отцу пришлось даже подать руководству заявление об отставке. Вы в это время были далеко и пребывали в счастливом неведении…

До этого случая родители редко делились слухами о Вас, и я почти ничего не знала о Вашем существовании. Конечно, очень рано расставшись с Вами, мама не могла утешиться только тем, что у неё много других детей, но, по-видимому, поручив Вас Богу, она больше не беспокоилась о Вашей судьбе.

Узнав о Вашем сочинении, я была поражена и прибежала домой, воображая, как, должно быть, убивается мама. Однако она, неторопливо налив мне зелёного чая, напротив, стала утешать меня, говоря:

— Мы и сами в юности приняли веру вопреки воле родителей, а теперь наш черёд выслушивать порицания. Я не считаю судьбу чем-то мудрёным и загадочным. Обыкновенное дело, по-моему. К тому же я не выполнила по отношению к этому сыну своего родительского долга… Наверняка он переживал страдания, о которых мы ничего не знаем. Видимо, рос с мыслью о том, что все они связаны с нашей верой… Это просто несчастное стечение обстоятельств, так что не стоит поднимать шум. Плата за прошлое.

Однажды утром, приблизительно через неделю после этого, по пути домой с утренней службы в храме мама сказала мне так просто, словно речь шла о погоде:

— Прочитала эту книгу. Ничего особенно удивительного он там не пишет. Его просто огорчает то, что, хотя вера должна поддерживать человека, его герой-проповедник использует верующих, заставляя их поддерживать себя самого, и в результате становится маленькой копией настоятеля храма Хонгандзи.

Спокойно попрощавшись с мамой и возвратившись домой, я вдруг поняла всю серьёзность сказанного ею и в тревоге поспешила к родителям. Ведь если бы мама высказала подобные мысли в храме, это, несомненно, привело бы к скандалу. Оказалось, что мама, вернувшись со службы и даже не позавтракав, пошла в поле пропалывать батат.

— Пожалуйста, не говори больше никому то, что сказала недавно, иначе тебя неправильно поймут. Хорошо? — обратилась я к ней.

— Ладно. Это всё уже в прошлом… В этом году батат уродился, внуки в Токио будут рады…

Мама, словно не замечая моей тревоги, увлечённо заговорила о батате и прочем. До боли ясно понимая её настроение, я также решила про себя, что эпизод с Вашей книгой исчерпан.

Но вскоре был опубликован ещё один Ваш роман с критикой учения Тэнри, и, словно вновь раздутое из тлеющих углей пламя, споры вокруг родителей вспыхнули с удвоенной силой.

Вы представьте себе хорошенько их тогдашнюю ситуацию. На отца с мамой обрушилось и холодное осуждение за грех приобщения детей к науке, и злорадное презрение: как могут они наставлять чужих детей, не сумев наставить на путь истины собственных?! Да другие на их месте не смогли бы долее оставаться в храме и глядеть в глаза прихожанам! Отец с мамой осунулись на глазах и выглядели подавленными.

О, как я тогда возненавидела Вас, называя негодным сыном! Но мама и на этот раз непривычно резко оборвала меня:

— Долг верующего в том, чтобы прежде, чем гневаться на другого, строго посмотреть на себя самого. Он в самом деле не прав, но в том, что он пишет, есть доля истины.

— Но он не должен был самодовольно учинять публичную критику учения! Ведь это похоже на сознательную враждебность!..

Я даже расплакалась от возмущения.

— Критика — его специальность.

Помню, я посмотрела на маму с изумлением.

Я подумала: не оттого ли она защищает Вас, что, потеряв ещё в младенчестве, любит Вас больше, чем остальных детей, хотя никогда и не говорила об этом? Про себя я сердито решила: не желаю более ничего про Вас знать! Но, видя, в какое ужасное положение попали бедные родители и как им одиноко, я испытывала тайную горечь и злилась на Вас.

К счастью, полгода спустя маме разрешили участие в церемонии по изготовлению амулетов, и для родителей наконец-то проглянул луч солнца. Пятно бесчестия с их репутации было полностью снято, и в храме они могли высоко держать голову при встрече с прихожанами. В детстве, при расстройстве желудка или других бедах, Вам наверняка тоже давали амулеты, так вот именно о таких и идёт речь. Для их изготовления избирается самая благочестивая прихожанка, и это высшая честь для верующей, наибольшее моральное поощрение со стороны руководства общины, признание того, что сия избранница достойна, исполнившись Божественного духа, совершить таинство.

Родители радовались этому как незаслуженной милости и со слезами славили Господа. А потом мама одна отправилась в храм. В её отсутствие мы с отцом денно и нощно молились Богу о благополучном исполнении её служения.

Чтобы изготовить амулеты, с помощью которых множество верующих сможет забыть о муках недуга, нужно, наверное, возвыситься до божественной чистоты. Последнее, я была уверена, не составляет труда для мамы, и за это я не беспокоилась. Меня тревожило, сможет ли она благополучно завершить порученную ей великую миссию.

Через месяц она закончила служение и с радостью возвратилась домой.

Мы стали дотошно расспрашивать её, как всё было, но она отвечала только, что это не заслуженная ею Благодать, а от подробного рассказа явно уклонилась.

— В зале служения, похожей на великолепный дворец, я никак не могла обрести Божественной высоты духа… Видно, надо ещё много работать над своей душою в этой лачуге, помогая страждущим… Но поскольку день моего телесного переселения^[95]близок, чтобы вполне очистить свой дух, мне придётся перерождаться ещё раза два-три.

После этих шутливых слов она сразу же отправилась работать в поле.

Надеясь поподробнее расспросить её, что именно она имела в виду, я всё ждала удобного случая, но два месяца спустя без особой болезни мама почила вечным сном. Вес её в час кончины не достигал и девяти канов^[96], словно она всю себя раздала в служении…

Г-н ***,

Дописав письмо до этой строчки, я случайно взглянула на стол Ёсио и увидела там раскрытую посредине книгу. В глаза мне бросилось подчёркнутое красным карандашом место:

"Нынешняя дождливая, тягостная зима будет возмещена прекрасным летом. И муки эти также будут искуплены. И эти действия тоже не были напрасны, и в моих трудах есть некая польза. Во всём, я думаю, обязательно есть какой-то смысл. Человек по сути своей религиозен, однако, когда вера его облекается в отчётливые слова и системы, я уже перестаю понимать её".

Если не знаешь, о чём говорится перед этим отрывком и после него, смысл непонятен, поэтому я попыталась прочесть другие места. Похоже, это был финал длинной повести, и принадлежали эти слова некоему иностранцу, имя которого, кажется, Шардонну. Значение этих слов как-то ускользало от моего сознания, и с тревожной мыслью: что нашёл Ёсио в тексте этого иностранца? — я задумалась, пристально глядя на письменные знаки. Попробую истолковать прочитанное как умею, по-простому, без мудрёных иностранных фраз.