Избранные произведения

— Да, более или менее, — отвечал профессор. — Ведь с такого рода работой всегда связана большая ответственность: приходится, знаете ли, заботиться о большом количестве людей! Но мы стараемся по мере сил всячески улучшать положение рабочих.

И это было «не то». Капеллан явным образом не собирался говорить о рабочих; наконец он кашлянул и неуверенно произнес:

— Акции, вероятно, имеются у многих…

— Акции? Как? Ну да!.. Вы, насколько я понял, спрашиваете об акциях? Да, они имеются у многих. Я сказал бы, не очень уж у многих: ведь стоимость каждой акции тысяча крон. Это большая сумма. А мы еще пока не организовали выпуск акций меньшей стоимости.

Профессор обрел спокойную уверенность, которой он чуть было не лишился, не зная, как попасть в тон разговора. О предприятии он мог говорить долго, охотно и авторитетно.

С людьми своего прежнего круга профессор всегда держался человеком науки и не прочь был подшутить над «торгашами». Поэтому сперва ему показалось необычным и нелепым, что они двое, люди с университетским образованием, ведут беседу об акциях и прибыли.

Мортен Крусе умело овладел темой беседы; он толковал о предприятии с таким знанием дела, что поверг профессора в изумление.

— Как высоко стоят акции «Фортуны» в настоящий момент? — спросил, наконец, пастор.

— Да, по правде говоря, я не знаю. В последний раз я покупал…

— А разве вы тоже покупаете?

— Нет, я не в том смысле, — отвечал профессор. — У меня уже и без того много акций; но несколько раз случалось, что отдельные акционеры… неподобающим образом вели себя на общем собрании… ну, и я принужден был, чтобы сгладить возникшие шероховатости, покупать акции недовольных.

— И сколько вы платили?

— Я брал акции, насколько я помню, по номиналу.

— Значит, и сейчас еще можно купить акции al pari? [55] — спросил пастор несколько взволнованно.

— А вы хотите купить?

— Видите ли, я скажу вам, господин профессор, — отвечал Мортен медоточивым голосом, — супруга моя не лишена того, что принято называть земными благами…

— Да, я слыхал, что супруга ваша имеет состояние…

— Ах, какое там состояние! О состоянии не приходится и говорить: просто небольшая сумма денег, могущая понадобиться в случае болезни или иных домашних затруднений. Вот и все. Но как ни незначительна эта сумма, я все же предпочел бы вложить ее в дело в нашем городе, и притом так, чтобы это обстоятельство как можно меньше бросалось в глаза.

— Конечно, конечно! — согласился профессор.

— Община ни в каком случае не должна считать своего пастора состоятельным человеком! — серьезно сказал капеллан.

Профессор, наконец понявший, к чему все это клонится, сказал предупредительно:

— Словом, вы желаете либо купить ценные бумаги, либо каким-нибудь иным способом, через мое посредство, вложить ваши деньги…

— Да! Именно так! В этом и состоит мое желание! — с восторгом перебил его Мортен. — Вы понимаете: человеку в моем положении не так-то просто улаживать такого рода дела непосредственно самому; но, с другой стороны, нельзя же и вовсе пренебрегать делами, касающимися нашего бренного существования.

— Конечно, нельзя! Я отлично понимаю вас! И, поверьте, мне доставит истинное удовольствие, если я…

— Спасибо, тысячу раз спасибо! — воскликнул капеллан, и прежний апломб сразу вернулся к нему. — Значит, если я с божьей помощью достану немножко денег, то, осмелюсь надеяться, могу принести их вам?

— Я постараюсь приложить все усилия, чтобы ваши деньги были употреблены наивыгоднейшим для вас образом.

— Я думаю, что выгоднее всего будет поместить их в дело самого профессора, — сказал Мортен, испытующе взглянув на своего собеседника.

— В мое дело? — внимательно переспросил профессор.

— То есть я полностью доверяю их вам, полностью передаю в ваше распоряжение! — торопливо пояснил Мортен и встал, собираясь уходить. — Вы сами знаете, господин профессор! Чем меньше капитал, тем больше желательно из него сделать.

После ухода пастора профессор Левдал долго раздумывал над этим удивительным визитом. Правда, многие приносили ему свои сбережения, и он, по доброте душевной, устраивал эти деньги в дело предприятия. Участвуя в обороте общего капитала, они приносили свой процент, и надо сказать, процент этот был выше банковского.

Но ему и в голову не приходило заняться такого рода делами в более широком масштабе; ему не нужны были деньги, тем более дорого достающиеся деньги. Если пастор собирается поручить ему свои капиталы в надежде иметь высокий процент, то он, пожалуй, обманется в своих ожиданиях; но если он желает просто купить акции «Фортуны», — это другое дело: никогда не вредно иметь под рукой новых покупателей.

А Мортен шел и раздумывал о том, что, не будь он глуп, он должен был бы прямо спросить, на какой процент можно рассчитывать.

Трудно сказать, кто первый подал мысль об устройстве на фабрике большого праздника для рабочих. Маркуссен как-то раз напомнил консулу Виту, что осенью исполняется десятилетие существования фабрики; консул сразу же сообразил, что юбилей можно немножко передвинуть, чтобы он совпал с днем рождения профессора Левдала. Мысль о праздновании укреплялась и разрасталась, затем появилось предложение о подношении серебряного чайного прибора.

Фру Кристенсен плакала! Да, бог свидетель! Фру Кристенсен каждый день немножко плакала из-за этого серебряного прибора.

Ведь только подумать: все это могли бы поднести им, не уйди Кристенсен со своего поста! Чайница! Сахарница! Масленка из массивного серебра! Господи!

Дело не в серебре, конечно! У нее и без этого был серебряный чайный прибор! Ее бесило, что задето достоинство ее мужа! А ему и нужды нет! То, что муж не сердится, приводило ее в ярость.

Иногда она часами размышляла об этом серебряном чайном приборе, и ей начинало казаться, что профессор Левдал украл этот прибор из ее собственного буфета. Да, да! В буфете даже было место, где ему следовало стоять! И каждый раз, рассматривая свое серебро, фру Кристенсен вздыхала: «Вот тут-то его и не хватает!»

— Ты трус, Кристенсен! — всхлипывая, повторяла она все чаще, по мере приближения праздника. — Ты можешь быть председателем всяких обществ, даже «помощи нуждающимся беременным женщинам» и всяких больничных касс, но ты отказываешься — господи боже мой! — посмотрите на него: он добровольно отказывается от поста, где могло бы перепасть немного серебра! Да! Все это можно было предвидеть заранее! И вот, наш — да, да, я намеренно говорю: наш серебряный чайный прибор достался этому, этому… — она не могла подыскать слова, достаточно беспощадные для определения профессора Левдала, и рыдала, дрожа от негодования.

Брак Кристенсена был из категории обычных браков: дома он совсем не ощущал своего превосходства, к которому он привык в конторе; в столкновениях с женой он всегда попадал впросак, в результате он сердился, она сердилась, они ссорились и некоторое время совершенно искренне считали друг друга врагами. Но такое положение не могло длиться бесконечно: ведь они все-таки жили под одной крышей! И они мирились. Некоторое время все шло гладко, пока снова не вспыхивала ссора.

Кристенсен на этот раз старался терпеливо сносить гнев своей супруги и подготовлял речь, которую он должен был сказать директору Левдалу от имени всех рабочих и служащих.

Сидя в своем кабинете, он подбирал высокопарные слова и красивые обороты, морща свой мягкий нос и посапывая, словно даже его собственная торжественная речь имела подозрительный запах.

Все приготовления к празднику проходили очень удачно. В день торжества в город прибыли немецкие музыканты. Погода выдалась наипрекраснейшая. День был тихий, свежий, но не холодный. Весело сияющее солнце легко разогнало осенний туман и теперь особенно красиво освещало скалы, покрытые лиловыми полосами вереска в расщелинах, и голубое, чуть-чуть подернутое рябью, море.