Чего не было и что было

Тут, как видим, налицо все типичные интеллигентские представления, вплоть до знаменитого «устроения на земле без Бога» (причем никому не воспрещается помышлять о Боге в чаянии будущего своего устроения на небесах).

Я нарочно усиливаю нотки, не слишком отчетливо звучавшие в докладе Оцупа, но не меняющие от этого своей природы и значения. Интеллигентский подход к «религии» (с обходом вопросов собственно религиозных) примитивен и прост, так что напрасно было бы доискиваться, на каких серьезных основаниях противополагается небесное — земному, Божье — человеческому. Розанов всю жизнь бился, доказывая, что христианство уводит от земли, гасит свет и радость, тут же, однако, утверждая, что без Бога, без религии, существование вообще невозможно. Интеллигенция его не поняла бы, если бы и слушала. Что разбирать? Разделить только надвое: тут — все относящееся к человеку и жизни, там — к Богу (Церкви), и, чур, друг другу не мешать.

Нечего и говорить, что я — за «отделение церкви от государства». Нечего и говорить, что я вполне сочувствую Белинскому в его возмущении некоторыми проектами Гоголя относительно «устройства на земле». Но отсюда еще далеко до выводов, которые делает интеллигенция и которыми она, если сегодня не вполне соблазнила Оцупа, завтра соблазнит кого-нибудь другого. Да и что говорить вообще о выводах, когда первый запрос о религии, о христианстве, об отношении его к жизни, вопрос, занимавший лучшие наши умы, — затерт, отброшен сейчас в сторону? Следует либо так и сказать откровенно, что он, за ненужностью, упразднен, либо… начинать сначала. С самого начала, забыв, зачеркнув все самоуверенные и наивные выводы интеллигенции. С ее «отношением к религии» мы имеем полное право не считаться, как посчитался, м. б., бессознательно, Н. Оцуп; уже потому имеем, что для «отношения» надо иметь о предмете хоть какое-нибудь понятие. По совести, удосужилась ли интеллигенция приобрести понятие о религии?

ДЕЛО ЭМИГРАЦИИ — ДЕЛО РОССИИ

Я прошу у читателя десять минут внимания, но внимания серьезного.

Речь о деле, об очень конкретном предложении г. Гольденвейзера-Любимова, касающемся всей эмиграции.

Это дело — суть недавно выпущенной автором брошюры, которую я не буду критиковать ни со стороны идеологической, ни со стороны тона, еще менее со стороны литературной. Нет нужды, что все это неудачно, — вплоть до заглавия: «Да здравствует эмиграция!». Важна главная мысль брошюры; о ней и будем говорить.

Мысль эта столь проста, естественна, — «нормальна», — что даже не кажется новой. Впрочем, она и действительно не нова: давно уж что-то подобное носится в воздухе. Но с такой определенностью, в таких резких линиях, вопрос поставлен впервые. Кто знает, будь на месте русской эмиграции не русская, а любая другая, может быть, и не понадобилось бы, на двенадцатом году ее существования брошюрки г. Гольденвейзера, так как давно его проект был бы реальностью? Но оставим это. Перейдем к самому делу.

Автор берет русскую эмиграцию с одной, но очень важной стороны; определяет ее данное коллективное существование как «социально-экономигеский хаос» и утверждает, что «необходимо из этого хаоса создать социально-экономигеский организм».

Речь, конечно, о всей эмиграции, и, главным образом, о той широкой русской общей массе, которую верхи, эмигрантская «элита», презрительно окрестила «обывательщиной». Автор брошюры даже говорит как бы от ее лица, называет себя тоже «обывателем».

Мы не последуем за ним в крайних его нападках на «элиту», на верхи, «бесплодно занятые бесплодной политикой и распрями» (достаточно мы наслушались таких обличений!). Но признаем, что кое в чем эти «верхи» перед общей массой эмиграции действительно виноваты. Прежде всего — в полном и всестороннем к ней невнимании. Вина немалая, да еще для мнящих себя патриотами. Как будто русские люди, — несомненная часть русского народа, — перестала быть ею, выгнанная в Европу! И даже вообще перестала существовать.

Фактически, любовь к России и народу у наших «верхов» сделалась ницшеанской «любовью к дальнему»… к населению СССР, исключительно. «Социально-экономический» хаос эмигрантского существования они видят, но он их не трогает. Общая же масса не только видит, — она его постоянно осязает. «Обыватели» на своих боках испытывают силу хаоса. И,'право, если они обыватели, — то героические. Нужно ли в тысячный раз останавливаться на воистину героической борьбе за жизнь среднего эмигранта в условиях бесправия, покинутости и вынужденной немоты? Известен его тяжкий труд, — до седьмого пота буквально, — под вечным страхом: случай, болезнь, — и семья на улице. Жена пойдет толкаться в благотворительные учреждения; где-нибудь отвалят франков 50… а потом?

Над всеми и каждым трудящимся висят сто дамокловых мечей, самых разнообразных. Ведь бывает, что не подачка нужна, — нужно только обернуться. Но куда пойти? К кому? Не к благотворительной же даме, только что устроившей пышный вечер или концерт: она не понимает, для нее — все нищие с паперти, всем надо поровну, по копеечке… А молодежь? Не отказываясь трудиться до десятого пота, ради хлеба, она хочет и знаний. Идет к чужим дверям, к американским или другим, за помощью… но многие ли попадают за двери?

Да, уж конечно не героическая обывательщина сказала бы, имей она голос, что «не нужно» искать нормальных форм для ее социально-экономического «хаоса». Формы эти автор брошюры довольно подробно намечает. Он говорит, что «объединение большей части экономических, культурно-просветительных усилий, совершаемых ныне отдельными людьми и организациями… дало бы каждому эмигранту немедленные, реально ощутимые, блага: быструю помощь в разнообразных областях жизни, справки всякого рода, в особенности о приложении труда…». «Необходимо создать О-во Взаимного Страхования и Взаимного Кредита. Общеэмигрантские или поместные промышленные кооперативы и артели… Общеэмигрантский официальный печатный орган «Свободной Трибуны»… Сеть культурно-просветительных учреждений, распределяемых из центра пропорционально нуждам отдельных эмигрантских аггломераций… Комитет по ведению информации и пропаганды среди европейцев и американцев»… и т. д., и т. д.

Подобная организованность, прибавляет автор, была бы и созданием для эмигрантов международно-правового положения.

Само собой разумеется, что такой широкий план объединения требует известной централизации. И автор останавливается на создании «административного центра». Какие же пути указаны им к реализации всего этого?

«Для русской эмиграции, — говорит он, — нет и не может быть иного основания для объединения и органического сосуществования, кроме совершенно добровольного соглашения («общественного договора»), т. е. «широко демократический принцип», «всеобщее голосование» и — Contrat Social [65], принятый «по воле большинства»…».

Прежде чем указать хотя бы на первые трудности этого в реальной обстановке дня, сделаем маленький экскурс в прошлое. Бросим взгляд на номер «Последних Новостей» от 10 декабря 1920 г. Номер этот очень любопытен сам по себе, даже страшен, если положить его рядом с каким-нибудь номером года 29-го. Какие тут 9 лет! Века прошли, поколения сменились… Во всяком случае, та газета «Поел. Нов.», — враг этой, сегодняшней, тоже называемой «Поел. Нов.», враг во всех решительно отношениях. Есть в старой, между прочим, и отдел «Свободная Трибуна». И, в данном номере, мы находим там… автора брошюры, г. Гольденвейзера-Любимова. Любопытно, что он говорит приблизительно о том же и то же, предлагает по тому же «демократическому принципу» создать «эмигрантский центр» (еще «интеллигенции», правда, и не для чисто «социально-экономических» задач, но он уже отрицает старопартийные группировки, и вождей, — «генералов» от политики). Еще любопытнее, что статья сопровождена сочувственным замечанием «от редакции»: создание такого центра ей отнюдь не кажется возможным…