Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 8

— Плохо. Очень плохо. Просто не знаю, что сказать, право же, все мои мысли спутались. Все это так расстроило меня!..

— Моя сиделка с ней?

— Да. Она очень упрямая особа, но умелая, не отрицаю. Дэйзи очень слаба. О, как все это печально! А теперь еще предстоят похороны. Просто конца горю нет! И все, все из-за этого… человека. — Миссис Уэгг отвернулась и снова стала плакать, уткнувшись в платок.

Джип выскользнула за дверь. Она колебалась — подняться наверх или нет? Но все-таки осторожно поднялась по лестнице. Должно быть, девушка лежит в комнате, выходящей на улицу. Несчастная, всего год тому назад она с наивной важностью обсуждала — нужен ли ей любовник! Сиделка приоткрыла дверь и, увидев Джип, выбежала в коридор.

— Это вы, моя милочка! Как приятно!

— Как она?

— В общем, довольно хорошо. Вам все сказали?

— Да. Могу я ее видеть?

— Право, не знаю. Я не могу ее понять. У нее никакой воли к жизни, ни капли. Мне кажется, что она не хочет выздороветь. Должно быть, все это из-за мужчины. — И, взглянув на Джип, она добавила: — Как вы думаете? Он ее бросил?

— Да.

Сиделка оглядела ее с ног до головы.

— Одно удовольствие смотреть на вас! Вы просто расцвели. Но, знаете, может быть, это будет ей на пользу — повидать вас. Входите.

Джип прошла в комнату вслед за сиделкой. Закрытые глаза, влажные белокурые волосы, упавшие на лоб, бледная рука, бессильно лежащая на простыне под сердцем. Хрупкая мадонна, по-прежнему жаждущая леденца! Единственным ярким пятном на постели был золотой ободок на ее пальце.

— Посмотрите-ка, милочка! Я привела к вам приятного гостя.

Глаза и губы Дафны Уинг приоткрылись и тут же снова закрылись. Джип подумала: «Бедняжка! Она решила, что это он, а это всего лишь я!» Бледные губы произнесли:

— О, миссис Фьорсен, это вы! Какая вы добрая, что пришли.

Глаза снова чуть-чуть приоткрылись.

Сиделка выскользнула за дверь. Джип села и робко прикоснулась к руке девушки.

По щекам Дафны Уинг медленно скатились две слезинки.

— Все кончено, — сказала она едва слышно, — и теперь ничего нет — он мертвый, вы знаете. Я не хочу жить. О миссис Фьорсен, почему мне не дают умереть!

Джип наклонилась к ней и ласково погладила ее руку, стараясь не смотреть на эти медленно катящиеся слезинки. Дафна Уинг пробормотала:

— Вы так добры ко мне! Как бы мне хотелось, чтобы мой бедный маленький ребеночек остался жив!

Джип выпрямилась и с трудом проговорила:

— Крепитесь, милая! Подумайте о своей работе!

— Танцы! — Дафна Уинг слабо улыбнулась. — Мне кажется, это было так давно!

— Да. Но теперь все вернется снова.

Дафна Уинг ответила едва слышным вздохом.

Лицо ее теперь уже не казалось вульгарным. С закрытыми глазами и ртом, белая, как алебастр, она была прекрасна. Какой каприз природы — неужели этот цветок мог произрасти от мистера и миссис Уэгг!

Дафна Уинг открыла глаза.

— О миссис Фьорсен, я так слаба и так одинока — и нигде ничего нет!

Джип встала. Ее словно гипнотизировало горе этой девушки, и она боялась показать это.

— Когда сестра сказала, что привела ко мне гостя, я подумала, что это он; но теперь я рада. Если бы он посмотрел на меня так, как смотрел тогда, я бы тут же умерла.

Джип коснулась губами влажного лба, от которого все еще доносился еле уловимый запах флердоранжа.

Она спустилась в сад и поспешно ушла. Но вместо того, чтобы возвратиться домой полями, она завернула за угол коттеджа и спустилась в маленькую рощицу. Там она села на пенек, прижала руки к щекам и стала смотреть, как солнце золотит папоротники и как над ними кружатся мухи. Любовь! Неужели она всегда так отвратительна и трагична? Налетает, захватывает и уносится прочь. Или толкает одного к другому и тут же отрывает друг от друга. Неужели никогда не бывает так, чтобы двое, которые рвутся друг к другу, слились в тесном объятии и навсегда остались единым целым? Любовь! Она исковеркала жизнь отца и жизнь Дафны Уинг; она никогда не приходит, когда ее ждут, она всегда неожиданный гость. Злокозненная странница, она утомляет душу раньше, чем тело, или тело — раньше, чем душу. Нет, пусть уж лучше совсем не будет любви — это намного лучше! Разве свободный человек согласится стать рабом своего чувства, как Дафна Уинг? Или как ее собственный муж, который всем своим существом тянется к жене, которая его не любит? Или как ее отец — верный раб своих воспоминаний! И, глядя на солнечные блики, падающие на папоротники, Джип подумала: «Любовь! Не приближайся ко мне!»

Каждое утро она бывала в коттедже и каждый раз встречалась с миссис Уэгг. Почтенная женщина почувствовала к ней симпатию и призналась по секрету сиделке — а та по секрету же сообщила об этом Джип, — что миссис Фьорсен «очень аристократична, и глаза такие красивые, прямо итальянка!». Миссис Уэгг была из тех женщин, у которых пристрастие к «аристократичности» — самое заветное в жизни. Это поклонение «аристократичности» и побудило миссис Уэгг развивать способности дочери к танцам. Кто знал, к чему это приведет! Она объяснила Джип, что всегда старалась «воспитать Дейзи как настоящую леди», и вот вам результат! И она принималась разглядывать волосы Джип, ее уши, руки, ноги. Ее все беспокоили предстоящие похороны.

— Я назову такое имя: Дэйзи Уинг; «Дэйзи» — так ее нарекли при крещении, а Уинг — артистическое имя. Так что я соединю то и другое — и это будет истинной правдой. Надеюсь, никто не станет придираться? Насчет имени отца — может быть, мне сказать так: «Покойный мистер Джозеф Уинг»? Видите ли, такого человека не было, но надо же кого-то назвать. Я просто не перенесу, если докопаются до правды. Мистер Уэгг будет в отчаянии. Это, видите ли, по его части — погребения. О, как все это меня расстраивает!

Джип пробормотала:

— О да, конечно.

Хотя Дафна Уинг была все еще смертельно бледна и слаба, стало ясно, что она начинает поправляться. С каждым днем краски возвращались на ее лицо, а вместе с ними — налет вульгарности. Что ж, в конце концов она вернется в свой Фулхэм, освободившись от слепой страсти, окрепшая и, может быть, более серьезная.

В последний день пребывания в Милденхэме Джип снова забрела в рощицу и посидела на том же самом пеньке. Солнечный свет ровно лежал на пожелтевших листьях. Испуганный кролик выскочил из папоротника и тут же спрятался обратно. С опушки маленького лесочка выпорхнула сойка и, резко крича, перелетела на другое место. Теперь, когда пришло время ехать к Фьорсену, Джип понимала, что поступила опрометчиво, вернувшись к нему. После встреч с девушкой мысль о жизни с ним стала для нее еще более тягостной, чем раньше. Только тоска по ребенку как-то оправдывала ее возвращение к нему. Но вдруг она почувствовала нечто близкое к отвращению. Он — отец ее ребенка! Теперь это казалось ей нелепым. Крохотное существо связывало его с ней не больше, чем если бы ребенок произошел от случайной встречи, просто от «погони фавна за нимфой». Нет, ребенок принадлежит ей, только ей! И лихорадочная жажда снова увидеть девочку пересилила в ней все другие чувства.

На следующий день Уинтон увез Джип обратно в Лондон. Усаживая ее в машину, он сказал:

— У тебя сохранился ключ от моего дома? Отлично! Помни, Джип, в любое время дня и ночи — дом к твоим услугам.

Она еще раньше дала Фьорсену телеграмму и приехала домой в начале четвертого. Его не было дома. Телеграмма лежала в прихожей нераспечатанной. Она побежала наверх в детскую. И сразу услышала жалобный плач ребенка, не умеющего объяснить, что у него болит. Она вошла в детскую с каким-то смутным, торжествующим чувством: может быть, крошка плачет о ней!

Бетти, вся красная, качала колыбель и с озадаченным, нахмуренным лицом всматривалась в ребенка. Увидев Джип, она ахнула.

— О боже милосердный! Душенька моя! Я так рада! Я с самого утра ничего не могу поделать с ребенком. Только проснется, сразу начинает плакать. До сегодняшнего дня все было просто чудесно.