Избранные произведения

Больше всего заинтересовал Клару вопрос о женской эмансипации. Она внимательно слушала, как Абрахам разражался пылкими обличительными тирадами против грубости мужчин, столетиями обижавших и запугивавших женщин. Но когда он принялся описывать будущее, когда он в ярких красках изобразил брак между равноправными людьми, Клара лукаво прижалась к его плечу и спросила: «Ты всегда будешь так настроен против меня, милый?»

Все его клятвы и уверения оказались напрасными.

Нет, он не обманывался; он был убежден, что честно прилагал все усилия, чтобы сделать их совместную жизнь счастливой и мирной, но Клара слишком испорчена! Отрицать это невозможно. Сцены, подобные той, какая только что произошла, он был уже не в силах выносить. И больше он этого выносить не станет! Нет! Нет! Он хорошо знал, что сейчас Клара ждет его, готовая помириться, если только он первый извинится и признает свою вину. Но Абрахам поклялся, что не унизится до извинений. Продолжая ходить по комнатам и докурив вторую папиросу, он вспомнил механика Стеффенсена и слепую девушку. Странная пара! Он решил спросить о них юриста Крусе, который знал подробно биографии всех рабочих.

Пока он твердо решил противиться намерениям отца рассчитать Стеффенсена. Абрахам не мог примириться с мыслью о том, что способный человек будет лишен работы только потому, что у него репутация софиста и смутьяна. На самом деле он, очевидно, просто умный человек, и именно ему следует оставаться на фабрике.

А что сталось бы, если бы его уволили, с несчастной слепой девушкой?

Образ ее вдруг ярко всплыл в его памяти. Что-то трогательное было в этой девушке. Ее белый, невинно-грустный лоб, ее невидящие глаза на худощавом печальном лице вызывали в нем воспоминания о раннем детстве.

Абрахам увлекся фантастическими мечтами о том, как эти глаза вдруг откроются, взглянут на него с благодарностью и преданностью. Было уже очень поздно, когда Абрахам пришел в спальню. Клара спала.

— Да благословит господь час твоего прихода в дом сей и да будут благословенны все дни твои в доме сем!

С этими словами капеллан ввел невесту в дом своего отца.

Толстый Йорген Крусе так был взволнован торжественным появлением молодой четы, что только сложил руки, словно на молитву, и произнес: «Аминь!»

Но жена его, столь же худая, насколько он был толст, отложила вязанье и бросилась навстречу невесте сына.

— Добро пожаловать! Добро пожаловать, дорогая! Дай бог, чтобы вы были счастливы в этом доме! Добро пожаловать, дорогой мой Мортен! Жаль, что не могу поцеловать тебя: очень уж борода твоя мешает! Вы застали нас врасплох! Мы ожидали, что пароход придет не раньше шести. Педер так сказал нам. Вы его не встретили? Ну так он сейчас вернется! Но, Фредерика, милая, как вы позволяете ему носить такую отвратительную бороду? Будь я на вашем месте, я бы категорически запретила это.

— Никогда не говорите такого Фредерике, мама! Даже мысль о том, чтобы восставать против желаний и воли мужа, совершенно чужда ей, насколько я знаю ее натуру! Ведь правда, Фредерика?

— Да, Мортен.

— О! — возразила мадам Крусе. — Я не имела намерения затрагивать такие высокие темы. Жена, пожалуй, не проживет без того, чтобы в мелочах не перечить мужу.

— Писание учит нас, насколько вам известно, мама…

— Да, да, друг мой! Я все это знаю! — перебила его мать. — Но мы сейчас не станем разводить богословские диспуты, займемся уж этим за чашкой кофе: всему свое время. Ведь правда, Фредерика? Ну, так еще раз добро пожаловать, дорогое дитя мое!

Йорген Крусе, как всегда, когда слушал болтовню своей жены, раздумывал, откуда у нее берется столько слов. Наконец он тоже пробормотал что-то, но тотчас же смутился и умолк.

Он стеснялся не столько будущей невестки, сколько сына. Когда Мортен избрал своей специальностью богословие, родители его обрадовались. Это получилось очень удачно: старший, Педер, был юристом. Если уж так вышло, думал Йорген, что ни один из сыновей не выбрал профессии коммерсанта, на что он втайне надеялся, то увидеть своего Мортена на кафедре, в сутане — как-никак довольно забавно.

Да неужели же это действительно его маленький толстенький Мортен, этот пастор, с таким достоинством вошедший в комнату и протянувший ему, старому Йоргену, руку приветливо, даже, пожалуй, покровительственно. Он стал таким представительным, да и борода очень изменила его наружность. Он так пристально и строго смотрит на всех окружающих сквозь светлые круглые очки.

Отец чувствовал себя очень неловко. Бойкая маленькая мадам Крусе увела Фредерику готовить кофе и обращалась с Мортеном совершенно бесцеремонно, как в школьные годы. Старый Йорген был явно озадачен и тщетно старался найти правильный тон для беседы с таким высокопоставленным сыном.

— Ты куришь, Мортен? — спросил он, наконец, едва ли не робко.

— Почти никогда, — ответил Мортен очень серьезно и с глубоким вздохом, который долженствовал обозначать, что это была одна из многих его жертв.

Все нашли, что Мортен Крусе стал много солиднее после того, как посвятил себя богословию. Угрюмость, делавшая маленького Мортена в школе отсталым мальчиком, позже превратилась в положительность и серьезность, что как-то само собою привело его к занятиям богословием.

Он быстро выдвинулся и был назначен капелланом в городе. Сразу после назначения он обручился и намеревался повенчаться как можно скорее, так как невеста была сиротой и у нее было значительное состояние и никаких родственников.

Красивой Фредерика Андерсен, пожалуй, не была, но, замечая, как нежно она поглядывает на Мортена, мадам Крусе решила, что у нее доброе сердце и хороший характер.

Вскоре вернулся старший сын, юрист. Он пришел прямо с пристани, очень запыхавшийся, и рассыпался в извинениях, что ему не удалось встретить брата и его невесту в момент их приезда.

— Я очень, очень занят! — сказал он. — Эти собрания, знаете ли, отнимают у меня много времени! Мне нужна помощь! Тебе бы, Мортен, следовало помочь мне. Для тебя здесь найдется немало дела. Все наши рабочие живут в окрестностях фабрики.

— Ты разумеешь «Фортуну»? Но о каких собраниях ты говоришь?

— Да о рабочих! Сначала у нас было только нечто вроде кассы взаимопомощи, а теперь появились сберегательная и больничная кассы и все прочее.

— Ну, а ты какое имеешь отношение к этому? Разве ты член всех этих обществ, Педер?

— Член всех этих обществ! — воскликнула мадам Крусе. — Да ведь все эти общества — выдумка Педера! Он их и организовал!

— Ах, вот как! — сухо сказал Мортен.

Мадам Крусе немного покраснела, хотела что-то сказать, но сдержалась и, обратившись к своей будущей невестке, пригласила ее пройти в комнатку на верхнем этаже.

Как только они ушли, отец тоже поспешил скрыться, и братья остались вдвоем.

— Поздравляю тебя, Мортен! И с назначением и с невестой! Она, кажется, очень кроткая и нежная.

— Фредерика — девушка, воспитанная в строгих и разумных правилах.

— Ну да, но это же не мешает ей быть нежной!

— Столь легкомысленное слово не подходит для характеристики качеств моей невесты, и я заранее просил бы тебя…

— Полно, Мортен! Нечего ломаться! Такой тон хорош для других, а не для меня. Не воображаешь ли ты, что я, так хорошо тебя знающий, позволю себя дурачить? Здесь-то уж ты должен снимать с себя личину пастора! Уверяю тебя, в моих глазах это делает тебя только смешным.

— Мне больно, Педер, ты с первых же слов…

Но Педер уже вышел из комнаты. Мортен с минуту смотрел ему вслед, затем сел к столу, вынул записную книжечку, занес туда какие-то цифры и принялся их подсчитывать.

Юрист Педер Крусе имел репутацию человека довольно глупого, и действительно не многого добился в жизни. Зарабатывал он столько, сколько ему было нужно, и жил у родителей, так как старик очень настаивал на этом.

Будущее Педера не обещало ничего приятного. Пожалуй, ни одно учреждение или предприятие не доверило бы своих дел этому чудаковатому радикальному юристу; в суде тем более ему не поручали никаких дел. И поскольку он не имел пристрастия к вину и не отличался легкомыслием, все решили, что он просто глуп.