Тяжелый дивизион

— Боюсь я этой княжны, — твердила в вагоне Зоя. — Разгадает, шельма. Ты уж в отряде веди дело одна. Я молчу.

Розалия Семеновна усадила девушек в кресла и в разговоре по пустякам ловко выспрашивала о том, откуда они, кто их родители, какое образование получили.

Татьяна едва скрыла свое удивление, услышав, что Зоя — дочь полтавского помещика из-под Лубен, что она пробыла два года на высших женских курсах в Киеве…

Розалия Семеновна куда-то удалилась. Через комнату проходили высокие, необыкновенно строгие, красивые на подбор сестры, быстрыми взорами пробегали по лицам девушек и исчезали. Вернувшись, Розалия Семеновна сказала, что вакансия в отряде имеется только одна, но, чтобы не разлучить подруг, она оставит обеих. Вскоре уедет сестра Недзельская, и тогда, если не будет препятствий, можно будет зачислить обеих.

— Вас мы зачислим сейчас, — сказала она Татьяне. — А вас, — повернулась она к Зое, — через несколько дней. Княжна уже дала свое согласие, — добавила она, когда девушки встали и принялись благодарить ее.

Еще чемоданы не были развязаны, когда Зоя уже обежала парк, побывала на берегу реки, определила температуру бурлившей воды и успела познакомиться с поваром и кастеляншей. Сестер она избегала. При слове «княжна» у нее билось сердце.

Татьяна вышла из комнаты только к вечеру. Княжна одобрительно осмотрела ее, опустила лорнет, и сестры все сразу заулыбались Татьяне.

Зоя притихла, и только блестящие глаза выдавали ее истинный темперамент.

Была суббота, и вечером все собирались в гостиной. Приезжали какие-то штабные офицеры, в одиннадцать разошлись, и в комнате Зоя заявила торжественно:

— Ну, теперь нас не выгонят!..

— Блондинка очаровательна, — сказала Розалия Семеновна княжне.

— Я знаю, вашему вкусу можно довериться всегда, — любезно улыбнулась княжна. — А эта другая мне еще неясна. В общем, я думаю, мы не сделали ошибки, приняв обеих. Я ведь так боюсь, чтоб к нам не попала какая-нибудь… — Она хотела сказать: мещанка, но раздумала. — Какая-нибудь неподходящая особа.

VII. Его высокопревосходительства адъютант

Татьяна всего второй раз в жизни меняла место и обстановку.

Как и в Липове, первые дни в Лужках она жила в какой-то легкой дремоте. Люди и вещи, расположение комнат и даже обязанности только постепенно принимали для нее ощутимую, осязаемую форму. Так чувствует себя сухопутный человек, вышедший впервые в океан на большом паруснике.

В сущности, Татьяна не была слишком склонной к задумчивости или запуганной девушкой. Она всегда умела беззаботно и радостно смеяться, была хорошей подругой, веселой и общительной, в последних классах гимназии научилась флиртовать, писала гимназистам невинные записочки с четверостишиями и цитатами из Гоголя, Некрасова, Надсона. Их передавали братьям сестры из первых классов, козочки с куцыми косичками.

Уже в пятом классе она назначала свидания. Семиклассницей целовала Андрея тайком в аллеях сада, в беседках, в комнате наедине. Прекрасно помнила, что нужно не только дождаться такого момента, когда кругом никого не будет, но и убедиться в том, что ни одно зеркало, обладающее предательскими свойствами углов падения и углов отражения (по Краевичу), не может выдать ее девичью, страшно-страшно острую тайну.

В липовский лазарет она не поверила. Он остался на ее пути нерасшифрованной легендой, и никак не хотела Татьяна внести его простую, но неожиданную правду в свое собственное представление о настоящей жизни.

Лужки должны были сблизить ее с Андреем. В этом был смысл ее пребывания здесь. Весь день она работала самоотверженно, забывая все на свете, даже думы о Кострове, но вечерами принималась мучительно рассуждать сама с собою о том, что должна она сделать еще, чтобы встретиться с тем, из-за кого она приехала сюда, на фронт.

Кругом были чужие люди. Никто не мог помочь. Всякий легко мог выдать, поставить в неловкое положение. Даже с Зоей не хотела она советоваться по этому поводу. Стыдно было признаться в своей беспомощности, страшили порывистые, иногда даже неосмотрительные поступки подруги. Татьяна не имела ни малейшего представления о том, как далеко мог быть Андрей, какой участок фронта занимает вообще корпус, где стоят артиллерия и парки. За ужином и обедом сестры часто упоминали названия различных частей и штабов, но о части Андрея никто никогда не говорил. Чаще всего бывали в гостях штабные. Татьяна знакомилась с ними, вела сдержанные беседы в присутствии княжны или Розалии Семеновны и всегда раньше всех уходила в свою комнату.

Зоя ложилась спать последней. Она восхищенно рассказывала Татьяне, какие комплименты говорил ей сапер Бутусов, как любезен был барон Липпенбах, — ведь она никогда еще в жизни не говорила с настоящим бароном!

Княжна была в восторге от Татьяны и находила Зою слегка vulgaire.

Зоя застывала, чувствуя на себе взор княжны, но, ободренная взглядом какого-нибудь штабс-капитана, сейчас же оживала и принималась без умолку щебетать своим мягким украинским говорком.

— Она провинциальна, — сказал княжне барон, — но зато непосредственна.

— Из какого-нибудь помещичьего медвежьего угла.

Татьяну барон оценил вполне. Он провел с ней однажды весь вечер. Это было невиданно. Даже Недзельская, высоко подняв дуги бровей, выразила удивление в беседе с княжной.

Оставаясь наедине с Татьяной, барон принимал задумчивый вид. Он как бы снимал с себя парадный френч с аксельбантами и всей своей фигурой выражал уют и доверие к собеседнице.

Он мало говорил, хорошо слушал. Во всем почти соглашался. Делал вид, что совпадение мыслей с Татьяной для него — редкая, ценная находка. Несогласие выражал в неуверенной, уклончивой форме.

Татьяна не заметила, как прошел первый вечер, проведенный с бароном, и на этот раз ушла к себе вместе с Зоей, за которой ухаживал сапер, товарищ Бутусова.

Барон не показывался несколько дней. Явившись через три-четыре дня, провел только часть вечера с Татьяной, просидев остальное время с княжной.

В тот же вечер, проходя стеклянную галерею, он встретил Зою. В галерее было темно. В окнах комнат, освещенных керосином, неясно мелькали тени. Барон взял Зою за руки.

Девушка остановилась, тяжело дыша. Она только что пробежала двор и взлетела по лестнице. Барон принял трепет ее высокой груди за иное. Не размышляя, он охватил ее плечи и поцеловал неловко в кончик уха и шею.

Это было слишком неожиданно даже для Зои. Она вырвалась, тихо вскрикнув:

— Ах, что вы! — и убежала.

Татьяна ночью сказала подруге, что с бароном она чувствует себя легко. В сущности, он такой простой…

Зоя посмотрела на подругу, как смотрят на человека, встреченного ночью в густых зарослях ельника — не поймешь, кто такой, — и ничего не сказала.

— Сейчас я видела, — сказала Зоя, помолчав, — как Лида Трояновская в белом платье, накинув пальто, бежала через парк. Бежала и оглядывалась. Тут, я тебе скажу, все тихони. А в тихих омутах черти водятся. Я за ней пробежала, а ее, оказывается, два офицера ждут. И, кажется, артиллеристы.

— Артиллеристы? — забилось сердце у Татьяны.

— Я с ней поговорю, — угадала причину волнения Татьяны Зоя. — Она, наверное, знает, где тут стоит часть Андрея. А то я смотрю — ты все маешься.

Лидия вернулась из поездки с Андреем и Герстом под утро. Был праздник, она спала до одиннадцати. Зоя постучала пальчиком и вошла, хотя нельзя было разобрать, что ответили изнутри.

— Я к вам на минутку. Я не думала, что вы еще отдыхаете. Вчера ведь так рано разошлись.

— Я долго читала, — покраснела Лида.

— А я к вам как раз насчет книг. У нас с Татьяной совершенно нечего читать.

— Какая прелесть ваша Татьяна! Мы все ужасно привязались к ней.

— Она чудесная. Я вам о ней кое-что расскажу, и вы еще больше ее полюбите.

Лидия одевалась, ахала, взглядывая на часы, причесывала спустившиеся до колен золотые волосы, забрав в рот шпильки.