Между двух миров

— Итак, — сказал Робби, — вы понимаете, почему английские войска высадились в Константинополе и почему французским войскам пришлось последовать за ними, хотя французское правительство втихомолку поддерживает турок. Прибавьте к этому, что Константинополь всего полтора года тому назад фактически был немецким городом и что здесь оставлены немецкие агенты, чтобы наделать возможно больше хлопот и англичанам и французам.

Робби вдруг замялся, спохватившись, что перед ним сидит агент, которого немцы оставили в Париже. Курт воздержался от комментариев, он-то умел держать язык на привязи. Но Ланни без труда мог представить себе его мысли, так как несколько дней назад Курт получил письмо от главного управляющего имением Штубендорф и некоторые места прочел своему другу. Здесь тоже английские и французские войска сочли необходимым вмешаться — не в самом Штубендорфе, но в соседних районах, известных под названием «плебисцитных»: жителям их дано было право решить, хотят ли они принадлежать Германии или Польше. Началась ожесточенная пропаганда, и один фанатик, польский националист, организовал молодых поляков, пытаясь запугать немцев и выгнать их прежде, чем произойдет голосование. Во всяком случае, так описывал события отец Курта. Ланни запомнил имя этого поляка — Корфанты; это имя ему предстояло еще не раз слышать в ближайшие два-три года.

Если сын не видал отца восемь или девять месяцев и не знает, когда снова увидит его, ему, естественно, даже и на час не хочется с ним расставаться. И Ланни очень обрадовался, когда Робби на следующее утро сказал ему: — Мне надо повидать кой-кого по делу, думаю, что и тебе это будет интересно. Хочешь отвезти меня на своей машине?

— Еще бы не хотеть! — сказал юноша. Он знал, что дело важное, так как Робби ни слова не сказал о нем в присутствии других. Ведь Бьюти только в том случае не проболтается, если ничего не будет знать.

Когда машина выехала из ворот на шоссе, Ланни спросил: — Куда? — Отец ответил: — В Монте. — Ланни засмеялся.

— Догадываюсь! — воскликнул он. — Захаров?

— Правильно, — был ответ.

Робби в воспитательных целях усвоил себе привычку рассказывать сыну о своих делах. Он всегда с важностью говорил при этом, что никто другой не посвящен в их тайну, и мальчик ни разу в жизни не проболтался. А теперь, предупредил его отец, надо быть особенно осторожным, так как один из приятелей Ланни — начинающий журналист, а другой — немец.

Робби рассказал ему, что он взял европейского оружейного короля в свою «Ныо-Инглэнд-Арейбиен-Ойл-К°». Этот старый чорт узнал о ней — он узнавал обо всем, в чем так или иначе был заинтересован его синдикат, — послал за Робби и сделал ему предложение, которое тот счел благоразумным принять.

— Наши разработки находятся на подмандатной английской территории, и нам нечего и думать обойтись без покровительства Англии. Вот и нужно выбросить кусок кому-нибудь, кто ворочает в Англии этими закулисными делами.

— Когда обедаешь с дьяволом, смотри, как бы он не съел всю кашу, — глубокомысленно сказал юноша.

— Мы точно отмерили ему порцию, — улыбнулся отец. — Захарову предоставляется 25 процентов прибыли.

— А он не может скупить акции у других акционеров?

Я заручился обещанием наших американских вкладчиков ничего не продавать и думаю, что они его сдержат. Во всяком случае, более 30 процентов в руках Бэддов.

Робби рассказал о том, как делаются нефтяные дела в Южной Аравии — дикой и пустынной стране, населенной воинственными, по большей части кочевыми племенами. Платишь за концессию какому-нибудь вождю племени, а назавтра, глядишь, его оттуда прогнали. Но месторождения уже разрабатываются, тут зевать не приходится. Робби живо изобразил, как молодые американские инженеры, одетые в хаки, и бурильщики из Техаса, долговязые молодцы с выдубленными солнцем лицами, потеют на высохшем от зноя песчаном и скалистом побережье и живут в лагере, точно в крепости, со сторожевой башней, с пулеметами на стенах. «Хочешь поглядеть на это?» — спросил отец, и Ланни сказал — Когда-ни-будь, вместе с тобою.

Юноша прекрасно понимал, что отец пытается окружить свое нефтяное предприятие романтическим ореолом. Робби Бэдд не хотел отказаться от надежды произвести на сына такое же впечатление, как в былые годы, когда пылкий мальчик упивался его рассказами о торговле пулеметами и радовался всякой возможности помочь отцу. Но теперь — увы! — Ланни был настроен иначе: он забрал себе в голову, что нефть причина войны. Когда он узнал, что отец «принял в дело» Захарова для того, чтобы заполучить английскую канонерку, которая станет на якорь в бухте возле его нефтяных полей, Ланни не был удивлен, он не намерен был никого порицать, но предпочитал оставаться в Жуане и играть на рояле.

— То, что ты делаешь, доставляет тебе удовольствие? — спросил отец немного погодя.

— Большое, Робби. Ты и представления не имеешь, сколько замечательных книг в нашей библиотеке. Каждый раз, когда я открываю новую книгу, мне кажется, что я увидел жизнь с новой стороны. Ты, я надеюсь, не думаешь, что я даром трачу время.

— Вовсе нет. Ты знаешь, чего хочешь, и если именно это и получаешь, ну, значит, все в порядке.

— Пойми, я не собираюсь жить на твои средства всю жизнь, Робби. Уж я найду способ приложить к делу то, чему научился.

— Об этом забудь, — был. ответ. — Пока у меня есть деньги, я готов их делить с тобою.

Это было сказано от чистого сердца, но Ланни понимал, что отцу нелегко; ведь это значило для него отказаться от давно взлелеянной мечты о совместной работе с Ланни, о том, что сын будет продолжать начатое отцом.

Восемнадцать месяцев — слишком малый срок, чтобы восстановить транспорт во Франции, и по главному шоссе, тянувшемуся вдоль Средиземного моря, не было такого движения, как в былые дни. Они мчались мимо холмов и долин, голубых озер и скалистых берегов и, наконец, приехали в Монте-Карло, на его высокий мыс. Захаров жил все в том же отеле, где Ланни когда-то, когда был еще мальчиком, ухитрился выкрасть его письмо; здесь ему были отведены целые апартаменты соответственно его, положению, как кавалера Почетного легиона и командора ордена Бани. Робби рассказал Ланни, что Захаров теперь владелец отеля и что ему принадлежит большое количество акций казино в Монте-Карло, того самого казино, которое в Европе считалось золотым дном.

Король вооружения казался более бледным и еще более усталым, чем тогда, когда Ланни видел его в последний раз, — во дворце на авеню Гош, в Париже. Там они с Робби были в гостях, а здесь по делу, и кроткая герцогиня со своими дочерьми не вышла к ним. Робби явился с портфелем, набитым документами, чтобы доложить о ходе дел и получить совет у бывшего константинопольского пожарного, который поручил его заботам миллион или два долларов.

Ни у кого не было более вежливых манер, чем у Захарова, более мягкого и вкрадчивого голоса; но Ланни показалось, что в отношениях между ним и Робби произошла чуть заметная перемена: его отец теперь был подчиненным, Захаров — хозяином. Может быть, это показалось ему потому, что Ланни так живо помнил случай, когда левантийский торговец предложил от имени фирмы Виккерс скупить акции компании Бэдд, а Робби сладким голосом ответил, что компания Бэдд как раз подумывает о том, чтобы скупить акции Виккерса. Много прошло времени, и прав оказался Захаров: гордая мечта Робби о величайших в мире военных заводах на берегу реки Ньюкасл, казалось, навсегда увяла. Бэдды вынуждены были в значительной степени сдать позиции, а Виккерс — да, Виккерсу тоже пришлось туго, так сказал Робби, и старик это подтвердил, но Англия и Франция намерены сохранить свою военную промышленность — и в обеих странах всем этим по прежнему будет заправлять тучный грек с крючковатым носом, с белой эспаньолкой, которая тряслась, когда он говорил, и синими, как сталь, глазами, которые никогда не улыбались, даже когда губы складывались в улыбку.