Заживо погребенный

Она:

— Уж будьте уверены! Уэлса не терплю. Вечно он взбивает всякие подонки. Против пены я не возражаю, а насчет подонков — благодарю покорно! Что это они там играют? Что вы сегодня делали? И это салат? Нет-нет! Не надо хлеба! Вы что — не слышите? Вас спрашивают.

Он:

— Да из-за Прайама Фарла совсем с ног сбился.

Она:

— Прайам Фарл?

Он:

— Ну — художник. Вы знаете.

Она:

— Ах да! Он! Я плакаты видела. Умер, кажется. Что-нибудь таинственное?

Он:

— Еще бы! Все дико странно! Богат был сказочно! А умер в дыре какой-то на Пулэм-роуд. И слуга исчез. Мы первые узнали об этой смерти, потому что у нас связь установлена со всеми Лондонскими конторами такого рода. Между прочим, это не для распространения — наш маленький секрет. И Назинг тут же послал меня писать историю.

Она:

— Историю?

Он:

— Ну, подробности. У нас на Флит-стрит так называется, «история».

Она:

— Какая прелесть! И много интересненького накопали?

Он:

— Не то чтоб очень. Я повидал его кузена, — Дункан Фарл, адвокат на Клемент-лейн, он и узнал-то, потому, что мы ему телефонировали. Но он мне почти ничего не пожелал рассказывать.

Она:

— Скажите! Нет, я надеюсь, там кроется что-то ужасное.

Он:

— А вам-то что?

Она:

— Ну, хочется явиться на дознанье, или в полицию, да мало ли. Я всегда поддерживаю дружбу с этим миром. Дико волнительно — сидеть на этой их скамье.

Он:

— Дознания никакого не предполагается. Хотя тут много непонятного. Видите ли, Прайам Фарл никогда не жил в Англии. Вечно за границей. По этим иностранным отелям вечно мотался.

Она (после паузы):

— Я знаю.

Он:

— Что именно вы знаете?

Она:

— Даете слово, что не будете трепаться?

Он:

— Ну.

Она:

— Я с ним познакомилась в Остенде, в одном отеле. И он — он прямо рвался написать мой портрет. Но я отказалась.

Он:

— Но почему?

Она:

— Если б вы знали, что это за тип, вы бы не спрашивали.

Он:

— Ой! Но послушайте! Вы просто должны мне разрешить это использовать в моей истории! Выкладывайте всё.

Она:

— Ни за какие коврижки.

Он:

— Ну — он пытался за вами приударить?

Она:

— Но как!

Прайам Фарл (про себя):

— Вот наглая ложь! В жизни я не бывал в Остенде!

Он:

— Но можно я это использую, не называя вашего имени? Скажем — одна знаменитая актриса?

Она:

— Ну, это пожалуйста. Можно даже указать, что из музыкальной комедии.

Он:

— Идет. Как-нибудь разрисую. Уж положитесь на меня. Огромное вам спасибо.

В этот миг священник прошел по зале, тощий и очень юный.

Она:

— Ах! Отец Лука, вы ли это? Присаживайтесь к нам, располагайтесь. Отец Лука Виджери — мистер Докси из «Рекорд».

Журналист:

— Очень приятно.

Священник:

— Очень приятно.

Дама:

— Кстати, отец Лука, я прямо мечтаю завтра послушать вашу проповедь. О чем она?

Священник:

— О нынешних пороках.

Дама:

— Какая прелесть! Я последнюю читала — пальчики оближешь!

Священник:

— Если у вас нет билета, вы не сможете войти.

Дама:

— Но мне так хочется! Я пройду через дверь ризницы, если, конечно, у вашего Святого Беды есть дверь ризницы.

Священник:

— Исключено. Вы себе не можете представить, какая бывает давка. И у меня нет фаворитов.

Дама:

— Ну как же нет? А я?

Священник:

— У меня в церкви модные женщины имеют те же шансы, что и остальные прихожане.

Дама:

— Ах, какой же вы жестокий.

Священник:

— Возможно. Должен сообщить вам, мисс Коэнсон, что я видел, как две герцогини стояли в конце прохода у Святого Беды, и весьма этим удовлетворен.

Дама:

— Ну, я-то не доставлю вам такого удовольствия. Стоять у вас в проходе! И не мечтайте. Разве я вам ложу не устраивала?

Священник:

— Я на эту вашу ложу согласился исключительно из чувства долга: мой долг — бывать везде.

Журналист:

— Пойдемте вместе, мисс Коэнсон, у меня два билета от «Рекорд».

Дама:

— Ara! Так прессе вы, значит, рассылаете билеты?

Священник:

— Пресса — дело другое. Официант, принесите полбутылки «Хейдсика» [5].

Официант:

— Полбутылки «Хейдсика»? Да, сэр.

Дама:

— «Хейдсик». Вот это я люблю. А мы на диете.

Священник:

— Я не люблю «Хейдсик». Но я тоже на диете. Предписание врача. Каждый вечер перед сном. Оказывается, мой организм требует. Мария леди Рондел мне выдает — и слушать не желает возражений — по сотне в год, чтобы я мог это себе позволить. Её личный тонкий способ поддерживать доброе дело. И льда, официант. Я как раз сегодня ее видел. Остановилась здесь на сезон. Здесь ей будет легче. Она так удручена смертью Прайама Фарла, бедняжка. Такая артистичная натура, знаете! У покойного лорда Рондела было, считается, лучшее собранье Фарла в Лондоне.

Журналист:

— А вы встречались с Прайамом Фарлом, отец Лука?

Священник:

— Никогда. Я так понимаю, он был с большими странностями. Терпеть не могу странностей. Я к нему как-то по почте обращался, просил, чтобы он написал Святое Семейство для Святого Беды.

Журналист:

— И что же он ответил?

Священник:

— Он не ответил. Учитывая, что он даже не член Королевской академии, это, по-моему, с его стороны было большое свинство. И тем не менее Мария леди Рондел считает, что он непременно должен быть похоронен в Вестминстерском аббатстве. Спрашивает, чем я могу способствовать.

Дама:

— Похоронен в Вестминстерском аббатстве! Я и не знала, что он такой столп! О Господи!

Священник:

— Я совершенно доверяю вкусу леди Рондел, и, естественно, не смею возражать. Кое-что я, кажется, смогу устроить. Мой дядя епископ…

Журналист:

— Простите, но мне казалось, что поскольку вы отпали от церкви…

Священник:

— Поскольку я воссоединился с Церковью, хотели вы сказать. Церковь едина.

Журналист:

— От англиканской церкви, я имел в виду.

Священник:

— А-а!

Журналист:

— Поскольку вы отпали от англиканской церкви, между вами и епископом возникли трения.

Священник:

— Только на религиозной почве. К тому же моя сестра — любимая племянница епископа. А я ее любимый брат. Сестра моя сама очень интересуется искусством. Разрисовала мне грелку на чайник — просто упоительно. Разумеется, в вопросе национальных похорон последнее слово за епископом. А потому…

Но тут невидимый оркестр заводит «Боже Короля храни».

Дама:

— Уф! Тоска какая! Гаснут почти все огни.

Официант:

— Господа! Просим вас, господа!

Священник:

— Вы ж понимаете, мистер Докси, что эти семейные подробности я упомянул лишь с тем, чтоб подкрепить мое заявление, что я способен кое-что устроить. Кстати, если желаете получить текст моей завтрашней проповеди для «Рекорд», можете обратиться в ризницу.

Официант:

— Господа, господа!

Журналист:

— Очень любезно с вашей стороны. Что же до похорон в Вестминстерском аббатстве, я полагаю, «Рекорд» поддержит эту идею. Я сказал — я полагаю.

Священник:

— Леди Мария Рондел будет весьма признательна.

Свет погас на пять шестых, вся публика потянулась к выходу. Вот в вестибюле уже толклись цилиндры, палантины и сигары. Со Стрэнда пришло известие, что погода испортилась, льет дождь, и весь совокупный интеллект «Гранд-отеля Вавилон» сосредоточился на британском климате, как если бы британский климат был последнее открытие науки. Отворялись, затворялись двери, и пронзительность рожков, шуршанье шин, хриплые крики возчиков странно мешались с изящным лепетом внутри. Но вот — как по волшебству, всё излилось наружу, и остались только те обитатели отеля, которые могли удостоверить свое в нем гражданство. В шестой раз на неделе доказывалось, что в сем главном граде величайшей из империй вовсе не один закон для богатых, а другой для бедных.