А жизнь идет...

Мать: — Отец твой никогда не хотел продавать землю. Он говорил, что если даже всё остальное не удастся, то всё же аренда земли даст нам верный годовой доход, на который мы сможем прожить.

— Пустяки! — горячился сын. — Кроны и эре. А птичий пух? У меня сохранились счета, я покажу тебе: два-три пуховика, два-три одеяла. Лососи? Ровно ничего.

— А когда-то это была крупная ловля, — проговорила мать и погрузилась в воспоминания.

— Нет, здесь никогда не было ничего крупного. Что такое Сегельфосс? Разве здесь что-нибудь развивается, движется? Всё мертво. Взять хотя бы почту, которую я получаю: ведь это же пустяки, годные разве ленсману или школьному учителю. Однажды я получил письмо, вложенное по ошибке не в тот конверт.

Старая Мать: — Кто это пишет тебе о ловле лососей?

— Не помню; он говорил, что работал здесь прежде и что его знают.

— Как его зовут?

— Александер или что-то в этом роде.

Молчание.

Старая Мать, желая замести след:

— Так ты, значит, хочешь опять закинуть невода? Будем надеяться, что на этот раз ты будешь счастливее... — Она встаёт со стула, подходит к окну, смотрит на улицу. — Дружно тает, земля скоро обнажится, — говорит она, чтобы сказать что-нибудь.

Она неспокойна. В тот момент, когда собирается уйти, она словно вспоминает что-то и опять говорит о человеке и о ловле лососей:

— Гордон, ты непременно пригласи этого человека. Это был самый дельный служащий у твоего отца. Как он умело справлялся с ловлей лососей! Отец твой посылал лососину в соседние города, даже в Троньем. Копчёную лососину. Зарабатывал большие деньги. Как ты сказал, зовут человека?

— Александер, кажется. Да, впрочем, это неважно, — бормочет сын и ищет на конторке. — Вот это письмо, его зовут Отто Александер. Я даже не ответил ему.

— Тебе бы следовало это сделать, тотчас ответить ему. Он себя окупит во много раз. А сеть для лососей, вероятно, даже и не вытащена? А нам и в хозяйстве недурно бы иметь лососину.

— Очень может быть, — согласился сын. — Я охотно позову сюда этого человека.

Не прошло и недели, как На-все-руки сдержал своё слово и набрал полный комплект рыбаков. Но оба рулевых не очень-то доверяли старику и пришли проверить у хозяина.

— Да, — сказал хозяин, — всё совершенно правильно.

— Но он делает какие-то странные знаки, складывает пальцы крестом, похоже на то, что он колдует.

— Об этом вам нечего беспокоиться.

На-все-руки показал им по карте, где они должны закинуть невода. Они народ мало учёный и потому позволяют себе спросить, — не значит ли это искушать бога? Не лучше ли плавать из бухты в бухту, искать и отмечать затоны? И ловить в тех местах, где рыба обычно идёт.

Шеф позвонил и отдал приказание позвать На-все-руки,

— Покажите мне карту, — сказал он рыбакам.

Это был кусок береговой карты, взятой с яхты. Шеф внимательно поглядел на карту, сделал вид, что разобрался в ней, уселся поудобнее, взял циркуль и измерил:

— Вот это Полен, этот мыс!

— Так точно, — отвечали рулевые, — но он сказал, чтобы одна артель находилась вот тут, возле так называемого «Птичьего острова», и чтобы обе не трогались с места.

Шеф опять померил, кивнул головой и сказал:

— Всё совершенно правильно. Он получил указания от меня.

На-все-руки вошёл тихонько, положил шапку на пол возле двери, выступил вперёд и поклонился.

«Чёрт знает как вежливо умеет вести себя этот старый На-все-руки!» — подумал, вероятно, шеф. Он сказал:

— По-видимому, они не совсем поняли наше приказание. Не объяснишь ли ты им ещё раз?

За чем же дело стало? На-все-руки тотчас повторил свои указания, он вышел с честью из положения, назвал Полен и Птичий остров, точно указал все расстояния, упомянул о течениях.

«Может, он только хвастает?» — подумал, вероятно, шеф при виде такой осведомлённости.

— А ты не хочешь заглянуть в карту? — спросил он. На-все-руки вынул пенсне, но не надел его. Он улыбнулся и сказал:

— Карта у меня в голове.

— Это так, — сказали рулевые. — Но почему же мы должны стоять на месте?

На-все-руки стал оправдываться:

— Да, семь суток, — сказал я. — Если вы не нападёте на сельдь за это время, то вы можете подвинуться на семь миль к северу. Но у вас будет улов раньше, — я так думаю! — сказал он и перекрестил себе и лоб и грудь.

— Ловко! — проворчали рулевые. — Но почему же нам стоять именно вот на этих местах, никуда не двигаться и не искать в море?

На-все-руки вешал, как пророк и ясновидящий:

— Потому что именно там идёт сельдь, если она бывает в наших краях. Лучше вам не сомневаться в этом. Сельдь знает свои пути в море. Киты и хищные рыбы могут несколько изменить её ход, но это вы сами увидите и повернёте за ней.

— Ты колдовством, что ли, заманил туда сельдь? — спросил один из рулевых, выведенный из себя.

— В таком случае мы не хотим принимать в этом участие, — сказал другой.

На-все-руки поглядел на шефа и спросил:

— Итак, больше вы ничего не хотели сказать?

— Нет.

Он поклонился, подобрал свою шапку возле двери и вышел.

«Чёрт знает что за дисциплина! Приобретена, вероятно, в плаваниях на больших кораблях», — подумал опять Гордон Тидеман и коротко сказал рыбакам:

— Ну, теперь вам объяснили мой наказ.

Сам шеф находил На-все-руки, пожалуй, несколько загадочным, но не препятствовал ему. Почему бы не попробовать и не последовать совету старика? В последний раз артели обыскали и осмотрели все старые рыбные места, которые они знали, и вернулись домой ни разу не закинув невода. Посмотрим, что будет на этот раз! Нет такого невода, который бы ни разу не потерпел неудачи, но и шансы на улов у всех одинаковы.

V

В течение весны Гордон Тидеман строил себе домик в горах. Он называл его охотничьей хижиной, но для хижины домик был, пожалуй, слишком велик, — настоящее жилище, — на тот случай, если семейство пожелает выехать на дачу. У него работало большое количество людей, и дело шло быстро; тут были и каменщики, и столяры, и маляры. Пристроили веранду, откуда открывался вид на головокружительную пропасть, водрузили шест для флага. И потом на время постройку приостановили.

После улова Гордон Тидеман сразу начал много дел, он был человек деятельный, человек прогресса. Теперь к тому же у него были средства, потому что произошло нечто почти немыслимое, почти невозможное: колоссальный улов сельди у Птичьего острова, чудо, о котором писали во всех газетах и которое взволновало всю округу. Как назвать это иначе, если не удачей, не внезапной щедростью судьбы. А такой молодчина и глава Сегельфосса не мог же загребать деньги и ничего не предпринимать при этом. Он удлинил пристань до глубокого моря; теперь пароходы приставали к молу. Он расширил кредит в своей собственной мелочной лавке и помог многим беднякам в деревне. Это было в его духе. Он обсуждал также со старым На-все-руки план организации в городе молочной фермы для всего округа.

Да, и это и многое другое было в его духе, но мать только головой качала. А когда он начал строить хижину в горах, она даже руками всплеснула:

— Уж этот Гордон! Уехать на дачу из Сегельфосской усадьбы! Почему фру Юлия не помешала ему?

Но фру Юлия этого не делала, она была хозяйка, любовница и мать, красивая и тёплая, только женщина, теперь она снова ходила с круглым животом. Нет, это было не в её нраве — препятствовать мужу.

Мнение Старой Матери имело уж вовсе не такое малое значение: у неё был богатый и разнообразный опыт, и она могла подать отличный совет. Жена Теодора Из-лавки имели обыкновение несколько обуздывать фантазию сына, когда та могла привести к крупным издержкам. Но как раз в этот момент ей не хотелось ссориться с ним. Наоборот, у неё были причины угождать ему и быть его верным другом. Разве он не согласился на её просьбу и не взял в дом Отто Александера, того самого, который так ловко ловил лососину для хозяйства и так охотно коптил рыбу в коптильне, хотя бы и среди ночи?