Змия в Раю: Роман из русского быта в трех томах

— Я попросил вашего батюшку отдать вас мне в жены, он ответил отказом — но вы сами, Наталья, вы тоже меня отвергаете? Не могу в это поверить. До сегодняшнего дня я надеялся, что благодаря вам осуществится все то, чем еще полнились мои желания и надежды. Если вы хоть капельку ко мне расположены, тогда примите мужественное решение — бегите со мной…

— Нет, ни за что. Я не могу стать вашей женой, забудьте меня, так будет лучше.

Она быстрым шагом направилась к дому, взволнованный Сергей шел рядом.

— Не отнимайте же надежду, — взмолился он, — пообещайте хотя бы, что вы захотите лучше меня узнать.

— А имеет ли смысл узнавать вас лучше? — возразила девушка; она дрожала, а щеки все гуще заливались румянцем. — Я полагаю, нет. Достаточно и того, что я знаю.

— Вы спешите с выводами.

— Возможно.

— И вы, Наталья, поступаете несправедливо не только со мной, но и с собой.

Они остановились перед домом и там продолжали свой диалог подобно двум персонажам спектакля, потому что неожиданно у них появилась многочисленная и внимательная публика. На пороге открытой двери показался Менев с супругой; почти тотчас же распахнулись все окна первого этажа и из них высунули головы обе тетки, Феофан, Февадия, дядюшка Карол и Винтерлих.

— С собой?.. Почему это?.. Я всего лишь простодушная девушка… я вас не понимаю… — нарочито громко проговорила Наталья, она хотела, чтобы ее могли слышать все.

— Потому что в душе вашей что-то волнуется из-за меня…

— Нет, нет!

— Что-то, чего вы не понимаете, что беспокоит вас и что тем не менее так сладостно, так чудесно…

— Последний раз прошу вас, — перебила его Наталья, — расточайте свое красноречие на какую-нибудь другую, я никогда не стану вашей женой, никогда, избавьте меня впредь от своих комплиментов.

Ее глаза метали молнии, однако она, собственно, больше сердилась на себя, нежели на него.

Сергей закусил губу, и на этом драма для него завершилась, плавно перейдя в комедию. Он оставил Наталью, приблизился к публике, снял шляпу и отвесил поклон.

— Господа, — с горькой улыбкой произнес он, — вы торжествуете по праву. Вы одержали победу, и мне, как некогда — увязшему в России Наполеону, ничего, кроме отступления, не остается. Однако прежде, чем я ретируюсь, мне бы хотелось предостеречь вас от чрезмерного упования на собственную добродетель. Вы живете в тихом медвежьем углу, вдали от большого мира, здесь нет никакой борьбы, и потому неразумно и несправедливо с вашей стороны осуждать тех, кто должен вести свой корабль по бушующим волнам жизни. Вы все, конечно, славные, добрые и нравственные люди, каждый из вас Катон, каждая — Лукреция или Порция, поскольку вы еще никогда не подвергались искушению. Вы живете невинно, как первые люди, в некоем раю — но потому только, что на вас змии нет. Едва она появится — а она появится, будьте уверены, — вы все до единого собьетесь с праведного пути: вы, господин Менев, и вы тоже, сударыня, равно как и уважаемый господин Винтерлих, и господин Богданович. Достопочтенная бабушка позволит обольстить себя с той же легкостью, что и Наталья, и во всеобщем грехопадении даже мопс тети Лидии не сумеет отстоять свои строгие принципы. А до тех пор желаю здравствовать!

— Но помилуйте, — воскликнула Аспазия, — это уже ни в какие ворота не лезет!

— Никто из нас, собственно, не заслужил ничего подобного, — пробормотала Февадия.

— Неслыханное дело, — заявил Менев, рукой разглаживая усы.

— Таковы сегодня мужчины, таков современный мир, — вздохнула Лидия.

— И вы небось собираетесь доказать, что с вами поступили несправедливо! — храбро закричал из окна дядюшка Карол после того, как Сергей уселся в коляску и она уже тронулась с места.

Наталья долго стояла, будто онемев, и пришла в себя, только когда облако пыли, взметаемой повозкой Ботушана, исчезло за горизонтом.

— Он играл всеми нами, — чуть слышно сказала она матери, — его совершенно не заботило, обижает это нас или нет.

В тот же час Сергей упаковал чемодан и отправился в Лемберг, [21] чтобы искать забвения, как он выразился. Онисим горестно поглядел ему вслед и затем, сопровождаемый старым охотничьим псом, через лес зашагал в Михайловку. В поле он встретил Наталью.

— Что вы наделали, барышня? — начал он.

Та посмотрела на него с непонимающим видом.

— Он уехал и больше не вернется. Что теперь будет со мной, стариком?

Светлые слезы потекли по его бурым щекам. Наталья ничего не ответила, только тихо, очень тихо наклонилась к Чернышу и принялась гладить его красивую голову.

6. Пара бархатных туфелек

Стоял чудесный сентябрьский день, когда Сергей, вот уже несколько дней слонявшийся по столице и в компании беспутных приятелей пытавшийся забыть свою любовную боль, повстречал даму, которую никогда прежде не видел и которая с первого же момента произвела на него захватывающее и неизгладимое впечатление. Ни о чем не подозревая, он меланхолично-веселым бездельником прогуливался по Валу, лембергскому променаду, когда его обогнала настоящая русская упряжка — тройка лошадей, управляемая молодой женщиной, чьи взгляды, точно стрелы Эрота, сражали всех, кто попадался ей на пути. Мужчины и дамы останавливались и смотрели ей вслед, крестьянин в армяке из толстого сукна любовался ею точно так же, как еврей в лапсердаке или мальчишка, возвращающийся домой из школы. Казалось, даже природа, плененная этой чаровницей, делала все, чтобы служить для нее наилучшим фоном: тяжелый пьянящий воздух, золотой блеск, растворенный в нем, ярко светящееся небо, покрытые обильной листвой рябины с кроваво-красными ягодами и солнце, которое, точно гаремная красавица из-под полупрозрачной чадры, с ленивой пылкостью проглядывало сквозь тонкую пелену облаков…

Когда тройка поравнялась с ним, Сергея, прежде всего, восхитили пышные темные волосы, обрамлявшие профиль царственной дамы. Затем, когда она внезапно на него поглядела, — благородный овал обворожительного лица со смеющимися голубыми глазами. А когда она миновала его и он долго еще провожал ее взглядом, его опять привели в восторг живописные контуры высокой стройной фигуры. Отныне он с неизменным постоянством видел ее перед своим мысленным взором, он больше не мог выбросить из головы этот манящий образ, настроение у него было как у рыбы на удочке; и он неустанно, лихорадочно искал ту руку, которая держала его теперь в плену сладкой муки. Наталья пока была позабыта. Между тем прошло не так много времени, и он снова увидел красивую женщину, безраздельно завладевшую его фантазией, в ложе польского театра. Она сидела там одна, то есть без спутницы, но зато в окружении целого придворного штата заискивающе воркующих молодых и пожилых мужчин, и для каждого находила улыбку, слово или щелчок веером, не забывая при этом одаривать взглядами своих почитателей в партере и симпатичного актера на сцене, исполнявшего роль дона Карлоса.

Сергей почувствовал радость и ревность одновременно.

— Кто эта дама в ложе? — спросил он своего соседа, столичного щеголя, указывая на нее глазами.

— Ты разве не знаешь? Ах, сразу видно, что ты к нам из степи пожаловал. Да это же госпожа Федорович, Зиновия Федорович, молодая вдова. Остерегайся ее, она особа опасная — столь же легкомысленная, сколь красивая и лукавая.

— Похоже, у нее здесь множество обожателей.

— Разумеется: в любое время — не меньше десятка; а сверх того — сотня кредиторов и тысяча прихотей; короче говоря, ей свойственны все маленькие пороки красивой и избалованной, боготворимой поклонниками прожигательницы жизни.

— Мне бы все-таки хотелось с ней познакомиться.

— В таком случае распорядись сперва, чтобы тебя, как Одиссея, привязали к мачте, ибо никто не в силах устоять перед ее волшебными чарами.