Вилла Рубейн. Остров фарисеев

— Однажды я видел, как судили человека за убийство, — сказал он, — за убийство из мести; я наблюдал за судьей и все время думал: «Уж лучше быть убийцей, чем таким, как ты; в жизни не видел более мерзкого лица; ты червь; ты не преступник только потому, что ты трус».

Объятые чувством неловкости, все замолчали, и в наступившей тишине было отчетливо слышно хмыканье мистера Трефри. Потом Сарелли сказал:

— А что вы скажете об анархистах? Это не люди, это дикие звери! Я б их растерзал!

— Ах, анархисты! — вызывающе ответил Гарц. — Может быть, их и разумно отправлять на виселицу, но есть немало и других, которых не худо было бы повесить тоже.

— Что мы знаем о том, как они прожили жизнь, что испытали? проговорила Кристиан.

Мисс Нейлор, машинально скатывавшая хлебный шарик, поспешно спрятала его.

— Думаю… им…. всегда дается возможность… раскаяться…

— И как не раскаяться, если вспомнить, что их ждет, — проговорил Дони.

Миссис Диси сделала веером знак дамам.

— Мы пытаемся объяснить необъяснимое… Не пройти ли нам в сад?

Все встали. Гарц был у самой двери, и Кристиан, проходя мимо, взглянула на него.

Когда он снова сел, у него вдруг появилось ощущение какой-то утраты. Теперь напротив не было девушки в белом. Подняв голову, он встретился взглядом с Сарелли. Итальянец смотрел на него с любопытством.

Герр Пауль стал переcказывать сплетню, которую услышал днем.

— Возмутительный случай! — говорил он. — Никогда бы не подумал, что она способна на такое! Б… вне себя. Да, кажется, вчера у них была ссора.

— Ссоры у них бывали каждый день и с давних пор, — промолвил Дони.

— Но уехать, не говоря ни слова, уехать неизвестно куда!.. Б., без сомнения, viveur, mais, mon Dieu que voulezvous? [19] Она всегда была эдакой бледненькой и невзрачной. Да я сам, когда моя… — Он размахивал сигарой. — Я не всегда… был примером… я живой человек… не всем же быть ангелами… que diable! Но это вульгарно. Она сбегает, бросает все и… ни слова, а Б. очень любит ее. Такие вещи не делаются!

Его накрахмаленная манишка, казалось, надулась от негодования. Мистер Трефри, положив тяжелую руку на стол, искоса смотрел на него.

— Б. - скотина, — проговорил Дони. — Мне жаль бедную женщину. Но что она будет делать одна?

— В этом, несомненно, замешан мужчина, — вставил Сарелли.

— Кто знает, — промолвил герр Пауль.

— Что собирается делать Б.? — спросил Дони.

— Он любит ее, — сказал герр Пауль. — Он человек решительный и вернет ее. Он сказал мне: «Я буду следовать за ней, куда бы она ни поехала, пока она не вернется». И он исполнит это, у него твердый характер; он будет следовать за ней, куда бы она ни поехала.

Мистер Трефри одним глотком допил свое одно и сердито обсосал ус.

— Она сделала глупость, выйдя за него замуж, — сказал Дони. — У них не было ничего общего; она ненавидит его всеми фибрами души. И она лучше его. Однако, убегая подобным образом, женщина ничего не выигрывает. И все же Б. лучше поторопиться. А что думаете вы, сэр? — обратился он к мистеру Трефри.

— Что? — сказал мистер Трефри. — Откуда мне знать? Обратитесь к Паулю, он у вас главный моралист, или к графу Сарелли.

— Если б она была мне дорога, — бесстрастно произнес последний, — я скорее всего убил бы ее… а в противном случае… — Он пожал плечами.

Наблюдавшему за ним Гарцу вспомнились его слова за обедом: «Это дикие звери. Я б их растерзал». Гарц с интересом смотрел на этого спокойного человека, который делал столь свирепые заявления, и думал: «Надо бы написать его».

Герр Пауль вертел в руках бокал.

— Существуют семейные узы, — сказал он, — существует общество, существуют приличия: жена должна быть при муже. Б. поступает правильно. Он должен ехать за ней; быть может, сначала она не вернется; он последует за ней; она станет думать: «Я беспомощна, я смешна!» Женщина не способна долго сопротивляться. Она вернется. Она снова будет с мужем, общество простит, и все будет в порядке.

— Черт возьми, Пауль, — проворчал мистер Трефри, — великолепная способность аргументировать!

— Жена есть жена, — настаивал герр Пауль. — Муж имеет право потребовать, чтобы она была с ним.

— А что вы скажете на это, сэр? — спросил Дони.

Мистер Трефри дернул себя за бороду.

— Принуждать женщину жить с мужем, если она не хочет? Это подло.

— Но, дорогой мой, — воскликнул герр Пауль, — что вы в этом понимаете? Вы же не были женаты.

— И слава богу! — ответил мистер Трефри.

— Но вообще-то говоря, сэр, — сказал Дони, — если муж будет позволять жене делать все, что ей заблагорассудится, то что же это получится? Что станет с брачными узами?

— Брачные узы, — проворчал мистер Трефри, — дело великое! Но, доктор, провалиться мне на этом месте, если травля женщины когда-либо помогала укреплению брачных уз!

— Я думаю не о себе, — горячился герр Пауль, — я думаю об обществе! Существуют приличия!

— Порядочное общество еще никогда не требовало от мужчины, чтобы он попирал собственное достоинство. Если я обжегся на женитьбе, которую предпринял на свой страх и риск, то при чем здесь общество? Думаете, я буду скулить и просить у общества помощи? А что касается приличий, то мы бы чертовски выгадали, если бы перестали носиться с ними. Предоставьте это женщинам! Я и гроша ломаного не дам за тех мужчин, которые в подобных обстоятельствах говорят о своих правах.

Сарелли встал.

— Но честь, — сказал он, — ведь есть еще честь!

Мистер Трефри уставился на него.

— Честь! Если преследование женщины и есть ваше представление о чести, то… я его не разделяю.

— Значит, вы простили бы ее, сэр, что бы ни случилось, — сказал Дони.

— Прощение — это другое дело. Этим пусть занимаются ханжи. Но преследовать женщину! К черту, сэр, я не сноб! — И, хлопнув по столу ладонью, он добавил: — Об этом даже говорить протиюно.

Сарелли развалился на стуле и стал ожесточенно крутить усы. Гарц поглядел туда, где прежде сидела Кристиан, и встал.

«Если бы я был женат!» — вдруг подумал он.

Герр Пауль таращил глаза, посоловевшие от выпитого, и все бормотал:

— Ну, а долг перед семьей!

Гарц потихоньку вышел в сад. Луна, словно сказочный белый фонарь, горела на лиловом небе; тлели редкие звезды. Воздух был теплый, но вдруг от снежных гор пахнуло холодом. От этого Гарцу захотелось разбежаться и прыгнуть. Сонный жук опрокинулся на спину, Гарц перевернул его и наблюдал, как он побежал по травинкам.

Кто-то играл «Kinderscenen» [20] Шумана. Гарц остановился послушать. Музыка звучала в лад его мыслям, обволакивала; в ночи, казалось, звучали девичьи голоса, а надежды и грезы, порожденные тьмой, возносились к горным вершинам, невидимым, но близким. Между стволами акаций мелькали белые платья. Это прогуливались Грета и Кристиан. Он направился к ним; в лицо бросилась краска, он почувствовал, как его с головой захлестнуло сладостное чувство. И вдруг он в ужасе остановился. Он влюблен! А ведь еще ничего не сделано, еще столько предстоит сделать! Не устоять перед парой красивых глазок! Белые платья уже скрылись из виду. Он не даст себя опутать, он подавит в себе это чувство! Гарц пошел прочь, но с каждым шагом сердце его болезненно сжималось.

За углом дома, в тени стены, стоял, прислонившись к дереву, итальянец Доминик. Он был в расшитых домашних туфлях и курил длинную трубку с вишневым чубуком. Типичный Мефистофель во фраке. Гарц подошел к нему.

— Одолжите мне карандаш, Доминик?

— Bien, m'sieur [21].

Пристроив визитную карточку на стволе дерева, Гарц написал миссис Диси: «Простите меня, я должен уехать. Через несколько дней рассчитываю вернуться и закончить портрет ваших племянниц».

Он послал Доминика за своей шляпой. Пока слуга ходил, он чуть было не разорвал карточку и не вернулся в дом.