Королева Жанна. Книги 4-5

Он выдаст ее за свою дочь. В Сепетоке, на берегу Волчьего моря, он наймет фригийскую шхуну, и она доставит их на остров. Это огромный остров, целая страна, богатая и разнообразная. Они обогнут Волчий мыс, минуют Чизен — гнездо чемианцев — и высадятся в краю ревеланов, кочевников-фригийцев, оленеводов и охотников, живущих в тундрах северного побережья. Ревеланы, собственно, не считают себя фригийцами, да и сами фригийцы не считают их за своих. Мы не фригийцы, говорят они, мы ревеланы, люди Большого Сокола, а фригийцы смеются над ними: вы просто темные дикари, нет и не было такого клана! Но язык у ревеланов очень похож на фригийский. Омундсен хорошо знал их язык и знал этих людей. Да, дикие люди, темные люди, но зато какие бесконечно добрые, надежные люди! Все тебе отдадут, и жизни не пожалеют. Уж они-то не выдадут их властям… да они и не знают ничего ни о Лиге, ни о гражданской войне… они, наверное, до сих пор еще полагают, что их король — великий Карл, plex ajerem qatx lac [102]. Он наймет большую нарту… будет уже сентябрь, и тундра будет покрыта первым тонким снегом… и они поедут по тундре, под серым, но не монотонно-серым а жемчужно-розовым, местами голубым, небом… Он завернет ее в северные одежды… уж он купит ей qofc и paxel [103] из белого горностая… ведь она — королева… уж он не пожалеет ни соли, ни пороху, ни наконечников для стрел… золото там ничего не стоит… он наденет ей Iil и sfu-n [104], вышитые красной шерстью, как у дочери князя… Он покажет ее старухам, старейшинам племени. «Sqwo-n, — скажет он им, — ti-n kman р'ес mimsx-in, бабы, — скажет он им, — это моя дочка». И старухи, осмотрев ее медленно и вдумчиво, как вещь, скажут, качая головами: «Ее, tnumlane, plxe, lgi cinenglex, однако, южанин, красивая у тебя дочка». Да, она будет очень хороша в белом горностаевом капюшоне вокруг лица. Он привяжет ее к нарте белым ремнем… надо привязываться, чтобы не выпасть на кочках, торчащих из-под снега… и они поедут на запад, огибая холмы и озера, держа Становые горы по левую руку… Прекрасна тундра осенью, когда на первом белом снегу пламенеют ярко-красные, желтые, рыжие кустики ягодников, еще засыпанные… Она никогда не видела этой красоты… Она будет радоваться, как ребенок, этим листочкам… она умеет радоваться красоте… а он будет срывать прихваченные морозом сладкие ягоды и класть ей в рот… Ревеланы будут загодя готовить им привалы… и они будут ехать, издали видя пламя костра, темно-рыжее на белом снегу… На ночь он будет ставить ей отдельный положок из оленьих шкур… он сошьет его сам… в шатрах у кочевников дурно пахнет, это не для нее… он купит ей княжеский спальный мешок — ksxc'aneng, вышитый бисером… и она будет спать, не боясь никакого мороза… Он будет охранять ее сон… И так они приедут в Малгу…

Он не думал ни об опасностях — ведь надо было еще добраться до благословенных мест, — ни о награде — быть может, она пожалует его графом? — нет, весь месяц, наблюдая за караульной службой в Таускароре, он видел только путешествие, только ее румяное счастливое лицо, опушенное белым горностаем, на фоне бесконечной тундры.

И вот — ничего этого не будет. Она не хочет. Ариоль Омундсен ничего не сказал ей. Она хочет умереть. Воля Ее Величества — закон. Размечтался, старый дурак… Она убила его мечту. Она не хочет.

Молчание длилось очень долго.

— Но есть один человек, который жив, — вдруг заговорила королева. — Вот он, здесь. (Кайзерини вздрогнул, но остался в прежней позе.) Он достоин жизни, и мне было бы приятно, если бы он сохранил жизнь. Спасите его, капитан, вместо меня.

— Но, мадонна… — попытался было Кайзерини.

— Молчите, маэстро, я не разрешала вам говорить. Капитан, можете вы сделать это?

— Я, Ваше Величество… — пробормотал Омундсен в королевский затылок. — Мои люди…

— Да или кет, капитан?

— Да, Ваше Величество, конечно, да…

Кайзерини метнулся к постели, припал к изголовью с другой стороны, смотрел в лицо королеве.

— О мадонна… мадонна…

Внезапно он сунулся в подушку Жанны и зарыдал, содрогаясь всем телом. С другой стороны кряхтел и скрипел зубами Ариоль Омундсен. Жанна вздохнула, скорее нетерпеливо, чем растроганно.

— Господа, — сказала она, — уймите ваши глупые слезы. Капитан Омундсен, вы выведете синьора Кайзерини из Таускароры и снабдите его деньгами, если это в ваших возможностях… («Да, Ваше Величество».) А вы, маэстро… право, не знаю, чего стоят теперь мои советы… попытайтесь пробраться куда-нибудь в безопасное место… может быть, к маршалу Викремасингу… он честный человек… («Мы поедем вместе, Ваше Величество, — быстро заговорил Омундсен. — Маршал идет к Тралеоду…») Помолчите, капитан! — вдруг резко закричала Жанна. — Помолчите!.. Да… поезжайте вместе, господа, это прекрасная мысль. В Италии вам делать нечего, маэстро, а маршал охотно возьмет вас на службу и уж не выдаст вас никаким попам… Только сделайте мне еще вашего питья… да не вздумайте приготовить яд — я не желаю травиться… Ну же, возьмите себя в руки, маэстро!

Кайзерини встал, отошел к своему столику и дрожащими руками принялся смешивать лекарства. Ариоль Омундсен тоже поднялся и крепко ладонью вытер глаза.

— Ваше Величество, — решительно сказал он, — разрешите мне высказать вам мою мысль.

— Говорите, капитан. — Жанна повернула к нему лицо.

— Ваше Величество, смерть от яда — не для королей, это правда. Но и смерть под топором — тоже не для королей, нет! Если Вашему Величеству угодно умереть, я не могу препятствовать, ибо я не Бог, а всего лишь человек. Но есть еще выход. Король, подумал я, умирает как солдат на поле боя — от стрелы, именно от стрелы, пуля делает безобразные раны, а стрела убивает мгновенно и красиво. Я не могу примириться с мыслью, что Вашему Величеству придется стоять на коленях перед палачом, склонив голову, и ждать удара!

Жанна смотрела ему в глаза, пока он говорил. Кайзерини прекратил свои занятия, боясь звякнуть стеклом.

— Благодарю, капитан, вы хорошо сказали. Вы хотите украсть у волков их торжество! — Она улыбнулась ему. — Я согласна. Кто будет стрелять? Вы?

— Я, Ваше Величество, — не дрогнув, сказал он. — Мой арбалет не даст промаха.

Жанна снова улыбнулась — как-то странно:

— Берегитесь арбалета…

— Что вы сказали, Ваше Величество?

— Это я про себя, капитан… Про себя… Не обращайте внимания… Но вот что, капитан: я попрошу вас… когда я подымусь на помост… не стреляйте сразу… дайте мне немного постоять… я посмотрю на небо…

Мужчины одновременно скрипнули зубами.

— Да, кстати… как я должна стоять?

— Лицом к собору, — без голоса выдавил из себя Омундсен. Кайзерини перекрестился и вылил что-то из стакана в полоскательный таз.

— Вымойте стакан, маэстро, — сказала Жанна.

— Простите, мадонна, — прошептал Кайзерини. — Я возьму другой…

Он снова принялся за работу. Омундсен сказал, катая желваки на скулах:

— Мы доберемся до маршала, Ваше Величество. Мы еще ударим на Толет. Мы так отомстим… — Голос его сорвался, и он только махнул сжатым кулаком.

— Это излишне, капитан… — вздохнула Жанна. — Месть — плохое чувство… Кровь зовет кровь, но кто-то должен остановиться…

— Я христианин, Ваше Величество. Но этого я не могу им простить… С-собаки, изменники…

— Бог с вами, капитан… Маэстро, у вас все готово?

— Да, мадонна. Вот ваше питье.

— Спасибо, маэстро. О, как много! Мне хватит до… до утра, вам уже пора, переодевайтесь.

— Нет, мадонна. — Кайзерини снова был лейб-медиком Ее Величества. — Я должен сделать вам втирание и массаж на ночь, чтобы вы спали спокойно. Синьор капитан, извольте отвернуться.

В солдатском одеянии Кайзерини выглядел молодцом хоть куда. Они снова рыдали у ее изголовья и поливали слезами ее руки. Жанна терпеливо ждала, когда они наконец уйдут. После массажа она сама перевернулась на спину и теперь прислушивалась к своему телу: у нее нигде ничего не болело. «Все-таки он волшебник, Андеа Кайзерини. Подлинный королевский врач. Завтра я встану и смогу идти… надо же будет, вероятно, подниматься по лестнице… Только бы дождя не было…