Малюта Скуратов. Вельможный кат

— Кто таков?

От Малюты исходила скрытая угроза. Он умел одним взглядом вызывать трепет у тех, перед кем сам был обязан трепетать. Но за его спиной угадывалась фигура царя, и святители, опустив взор долу, отвечали, правда коротко, без униженности и даже с некоторым оттенком печальной гордости. Никто из прибывших перед царем вины не чувствовал, но попугать служителей церкви, по мнению Малюты, не мешало. Любого государь мог отправить в дальний монастырь под начало жестокого настоятеля. Духовенство знало Малюту в лицо, знало, что именно он у государя занимается высылками, и потому называло себя, не переча грубому тону опричника.

— Не за себя страшусь, — сказал ростовский архиепископ Никифор. — Не желаю, чтобы гнев царский пал на безвинных православных.

Остальные считали сходно. Митрополит Афанасий посылал умолять Иоанна о возвращении. Их прием свидетельствовал о подлинном настроении царя. Сломить внутренне непокорных и несогласных надобно с первых шагов. Никто лучше Малюты не умел это делать. Особая здесь хватка нужна, молчаливая, железная, безжалостная.

Утверждение, что Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский, в просторечии — Малюта, не занимал высокого места в первые годы опричнины, нельзя признать веским. Он и в последние годы не получил боярской шапки, оставаясь думным дворянином. А между тем ближе к Иоанну никто не стоял. Подобных примеров в разных странах мира великое множество. Небезызвестный Шешковский — пыточных дел мастер и палач Пугачева — редко появлялся при екатерининском дворе. О нем вообще благодетельница предпочитала не вспоминать, а между тем в руках екатерининского сыскаря была судьба знатных особ, чьи физиономии мелькали в первых рядах у подножия трона ежедневно. Имя Шешковского наводило страх не только на людей низкого происхождения.

Редкие упоминания о Малюте тоже вполне объяснимы. Монархи всегда пытались соблюсти приличие. Только Ленин и Сталин, а позднее и Гитлер популяризировали тайные службы и их патронов. Гимны слагались ЧК, ГПУ и НКВД. После смерти вождя всех народов деятели Сыскного приказа вышли из моды. Теперь им предъявлялись другие требования. Между тем в обычаях московского двора было держать людей, подобных Малюте, на вторых и третьих ролях, но именно они воплощали карательную силу власти. При последнем царе Николае II такая дворцовая практика достигла апогея.

Близость к государю — лучшая награда для Малюты, правда, человека амбициозного, стремящегося к общественному признанию и открыто претендующего на главенство. То, что в Александровской слободе в период увлечения Иоанна церковным действом, иногда напоминавшим в его исполнении пародии, Малюта уступал князю Вяземскому или еще кому-то, зависело не от отношений с государем или реальной, принадлежащей ему власти, а от культовой подготовки и знания религиозных текстов. Он мог трезвонить л ишь в колокола, да и то, я полагаю, не очень хорошо.

В последние несколько лет он действительно вышел на авансцену, но его появление было предопределено. Он не попал в случай. Он двигался к цели медленно и упорно. Подозрительный Иоанн приближал и делал фаворитами людей, кровью и потом доказавших преданность и незаменимость. Князей Бельского с Мстиславским не принудишь рубить головы да вздергивать на дыбу обреченных, но и Алексей Данилович Басманов, кажется, палачеством не занимался. Вряд ли и Иоанн предавался пыточным утехам регулярно, хотя в Александровской слободе существовал хорошо оборудованный застенок, который редко пустовал, особенно в острые периоды репрессий. Мошенник и авантюрист Генрих Штаден, вызывающий такой восторг у отечественных исследователей наблюдательностью и умением, преувеличивая, не завираться, весьма точно определил место Малюты в опричном царстве, которое трудно добиться за месяцы и даже годы. Восхождение к вершинам карательной власти могло быть только постепенным и длительным.

Первый в Иоанновом курятнике! Не шутка! Первый в Иоанновом курятнике — не первый встречный. Так обстоит дело с редким упоминанием имени Малюты в русских древних хрониках. Что касается немцев-опричников, то они о шефе упоминали значительно чаще, с большей охотой и вкусом к деталям его поступков, что дает право и даже обязывает сделать предположения определенного рода и показать, как поднимался Малюта к занимаемому им высокому месту и каким образом удалось породниться со знатными фамилиями и после своей смерти не утратить влияния.

В Александровской слободе Иоанн довольно быстро завершает работу над завещанием, готовится сообщить об отречении, дает народу и боярству соответствующие рекомендации и оформляет опричную идею, придавая ей не только охранные функции, но и экономический, быть может в первую очередь, смысл. Церковное действо, которому он предавался впоследствии, сейчас еще не развернулось. Слишком мало времени он провел в слободе, которую не успели наводнить молодые люди в черных кафтанах. Сейчас предстояло возвратиться в Москву, перед тем объяснившись с народом и боярством.

Москва без царя казалась обезлюдевшей. Толпились лишь на Красной площади да на митрополичьем подворье. Народ дрожал и плакал. Ходили слухи о надвигающихся бедствиях. Безначалие дурно действовало, особенно на старшее поколение и женщин. Театр Иоанна к тому времени приобрел профессиональные черты, что отразилось в вышедших из-под пера дьяков продиктованных царем материалов. Иоанн плакал и каялся, наставлял детей Анастасии, проклинал врагов, жаловался на здоровье и обещал оставить государство наследникам, лишь в крайнем случае позволяя прибегнуть к его советам. Ирония и лицемерие как черты характера, несмотря на истинную убежденность в божественном происхождении царской, но только ему принадлежащей, власти, несмотря на веру в ее силу и в собственное предназначение, явственно проступают сквозь весьма конкретные намерения, которым суждено вскоре сбыться.

Велел бы государь со слугами Божьими расправиться, Малюта, не колеблясь и не страшась грома небесного, каждого бы собственными руками задушил. Против царя — значит, против Бога. Не всякий Иоаннов холоп сродным образом мыслил. Иного и крест остановил бы, и сан. Впервые Малюта столкнулся с необходимостью проявить жесткость по отношению к такому количеству высших церковных иерархов. И выдержал испытание. Верил ли он в Бога? С точностью можно ответить, что он верил в царя. А коли царя земного предпочитают царю небесному — жди беды.

Малюта отправлял возки в сопровождении приставов, через короткие промежутки и в тот же день они добрались до слободы. Позже прискакал дозорный и донес:

— Бояре едут!

Малюта послал Григория Грязного с отрядом опричников навстречу, бросив вдогон:

— С ними круто! Слышишь?

Грязной только оглянулся и махнул плетью. Его учить — портить. Сейчас он толстобрюхих возьмет в оборот. Но толстобрюхих среди бояр мало. Иван Бельский худощав и изящен, быстр в движениях, манерами совершенный европеец. Вообще, бояре на Литву и Польшу смотрящие как на земли обетованные, внешностью почти не отличались от тамошней элегантной шляхты, щегольски бренчащей саблями и лихо отплясывающей краковяк. Когда спустя четыре десятка лет поляки возникли в Москве вместе с русскими, перешедшими на сторону царевича Димитрия, то уличные зеваки дивились и нелегко отличали своих от чужих. А вот слава о боярах с годами шла и только укреплялась: мол, толстобрюхие да ленивые! Малюта видел перед собой иных, а все ж гипнозу поддавался.

Бояре ехали верхами и в кибитках в окружении дворян, приказных людей и холопов. Разноцветная змейка в траурной кайме из конных опричников медленно близилась. Впереди гарцевал по утоптанной дороге Грязной, чуть косо сидя в седле и каждый раз оборачиваясь на первую кибитку, в которой сидел, выпрямившись и не выказывая перед черными кафтанами ни робости, ни удивления, князь Иван Бельский. Первый человек в думе, он лучше прочих отдавал себе отчет, что боярское дело проиграно и что Иоанн, используя народное волнение, принудил своих врагов внутренне сдаться. Но он, конечно, не мог предугадать, каким унижениям его и князя Ивана Федоровича Мстиславского подвергнут.