Избранное. Том 2

— Нужна лестница, без нее нам не обойтись, — сказал он раздосадованно. — Нет ли где поблизости кузляка [113]?..

— Почему же нет? — Хаитбаки знал всю округу как свои пять пальцев. — Здесь рукой подать до скотного двора лисы Норуза…

— Тогда гони туда своего коня, брат, а возвращайся побыстрей.

— Я вместе с Хаитбаки, — вызвался Умарджан, — вдвоем сподручней…

Ахтам остался в одиночестве.

«Этот мерзавец не побрезгует ничем, — думал он, в нетерпении расхаживая вдоль неприступной стены. — И тогда Маимхан от горя и стыда может наложить на себя руки…» Он пытался отогнать мрачные предположения, но тревога завладевала им все больше. Несколько раз подходил он к наглухо запертым воротам, прислушивался, пытался нащупать хоть какую-нибудь узенькую щелку… «Нет, нет, всему виной я сам, — твердил он. — Как я мог после ареста учителя оставить Маимхан в Дадамту?.. На что я надеялся, чего ждал, осел из ослов? Боялся вызвать гнев ее родителей?.. Ведь рано или поздно все равно неминуемо должно было произойти… Выходят, я сам своими руками выдал ее этому негодяю!.. Эх…» Ему казалось, что откуда-то из-под земли до него доносятся горестные стоны. Казалось?.. Вот он и в самом деле уловил голоса: «Держите, держите!..» Да это же Бахти! В бессильной ярости кинулся Ахтам к воротам, а внутри двора поднялся шум, залаяли собаки, и вдруг: «Убивают!.. Спасите, убивают!..» Этот голос Ахтам различил бы среди тысячи других!

Он с грохотом обрушил на ворота кулаки. А между тем уже появились его друзья со спасительной лестницей. Мигом приставили ее к ограде, и все трое взобрались на самый верх. В этот момент Бахти с помощью стражников поймал Маимхан, которой удалось было выскочить во двор, и нес ее в дом, как волк беззащитного козленка. Ахтам спрыгнул с ограды во двор, выхватил из ножен саблю и преградил Бахти дорогу.

— Стой, подлец!..

Узнав Ахтама, Бахти остановился, словно оглушенный громом. Но тут же, оправясь от первого потрясения, еще крепче прижал к себе Маимхан и заорал во всю глотку:

— Заир, Турды, сюда! Стреляйте, воры!..

Но двое стражников, нанятых Бахти за немалую плату, и не думали проявлять свою преданность — Хаитбаки и Умарджан без особых хлопот отобрали у них оружие. Бахти, увидев, что все кончено, бросил Маимхан и быстро побежал в сторону конюшни. Ахтам встал у него на пути.

— Куда ты торопишься, Бахти?.. Ты ведь клялся захватить меня в плен? Я перед тобой, выполняй свою клятву!..

Бахти сумрачно сопел, потупив голову.

— Вынимай саблю, герой, будем биться лицом к лицу, честным боем, как джигит с джигитом!

Двое соперников скрестили клинки. Бахти был не из слабых бойцов, к тому же отчаянье и страх за свою жизнь удесятерили его силы. Вначале он теснил Ахтама, но в поединках побеждает всегда тот, кто прав: Ахтам выбил саблю из рук Бахти, а под конец с такой силой ударил его в подбородок, что грузный Бахти так и рухнул на землю. «Молодец, Ахтам!» — невольно вырвалось у Маимхан, которая, затаив дыхание, наблюдала за схваткой. То ли Бахти в самом деле лишился чувств, то ли притворялся, но, как бы то ни было, он лежал на земле, не подавая признаков жизни.

— Кто, кроме вас, скрывается в этой усадьбе? — спросил Ахтам стражников, заталкивая саблю в ножны.

— Больше ни души, ука, — отвечал один из стражников.

— А оружие? Кони?.. Что хранится в амбарах?..

— Все пусто, ука, осталось только немного зерна.

— Лесные смельчаки грабят, что ни попадет им под руку, говорят китайцы, — подал голос второй стражник. — Богатые хозяева бросают свои дома и бегут, забирая с собой все до паршивой курицы…

Ахтам приказал седлать лошадей. Связанного Бахти, который к тому времени уже несколько пришел в себя, посадили к Хаитбаки, а на коня Бахти легко вскочила Маимхан.

— Спасибо, Умарджан-ака, если бы не вы, не выбраться мне отсюда живой, — сказала она, когда усадьба осталась позади.

— Просто я отплатил давний должок, сестренка. Ведь не окажись вы во дворце и не сообщи мне вовремя, что меня разыскивают, я тоже, наверное, распрощался бы с жизнью…

— Ну зачем говорить про такие пустяки…

— Тогда и вы не говорите, сестренка…

На другое утро перед мечетью в селении Дадамту люди увидели Бахти, у которого на груди висела дощечка с надписью: «Мада ночи» [114]. Ничто не могло сравниться с таким позором. В тот же день Бахти исчез из Дадамту, и больше его никогда не встречали во всей Илийской округе.

Дыбом поднялись волосы у гуна Хализата, холодный пот выступил на лбу у длиннобородого дарина, когда стало, известно, что произошло в ущелье Гёрсай. Из целой роты солдат уцелело не больше десятка. Среди них, к своему собственному несчастью, оказался и Абдулла-дорга.

Слухи о поражении китайцев повсеместно распространились с быстротой молнии. К длиннобородому стекались донесения о волнениях, которые вспыхивали здесь и там, — а как раз этого дарин особенно опасался. Что же касается разгрома роты солдат, то он всем винил доргу, называя его предателем и изменником. «Этот негодяй повел наших солдат в горы, не зная дороги, — говорил дарин жанжуну, пытаясь оправдаться в его глазах. — А может быть, он и знал дорогу, но не хотел ее показать… И все, может быть, подстроил заранее…» Дарин многозначительно умолкал, давая понять, что ему еще кое-что известно, и, может быть, не только про Абдуллу, а например, и про гуна Хализата…

— Ведь это вы, господин гун, — объявил он Хализату, пристально, без малейшего подобия усмешки глядя ему в лицо, — ведь это вы рекомендовали нам Абдуллу-доргу… Это ваш человек, гун Хализат, значит, не ему одному обязаны мы своим позором… Чем же вы надеетесь искупить свою вину перед жанжуном и великим ханом?

— Вину?.. Перед великим ханом?..

— А как же? Или вы назовете это как-то иначе? Вместо того чтобы уничтожить бунтовщиков, вы сами снабжаете их оружием… Разумеется, с помощью Абдуллы, преданного вам душой и телом…

— О боже… — Хализат безуспешно пытался решить, всерьез или в шутку говорит все это длиннобородый, но не похоже было, чтобы он шутил.

— Да, господин гун… И ваш Абдулла ведет наших солдат прямо в ловушку. Прямо в ловушку, господин Гун Хализат!..

— Я… Я уже наказал этого осла!..

— Вы?.. Наказали?.. — недоверчиво скривился дарин. — И вы вправду считаете наказанием два-три удара плетью?..

— Я выгнал его из дворца…

— Не думаете ли вы, гун Хализат, что, если этого человека бросить в кипящий котел, а потом скормить собакам, — и такое наказание будет для него слишком мягким?..

— Я… сделаю все, что требует господин дарин… — почти шепотом ответил Хализат.

— Значит, вы тоже полагаете, что Абдуллу-доргу следует наказать так, чтобы это послужило наукой остальным? Я вас правильно понял, гун?

— Ари [115], господин шанжан!

— Вот видите, наши мысли всегда сходятся, — с откровенной насмешкой заключил длиннобородый. — Я был так уверен в вашей поддержке, что не стал дожидаться этого разговора и приказал заняться Абдуллой… Сейчас с ним беседуют в «гостиной поучения»…

Тут слова длиннобородого прервал вопль, донесшийся из подземелья, — страшный, нечеловеческий крик, от которого вздрогнуло бы любое сердце. Что говорить о Хализате — даже длиннобородый дарин-с болезненной гримасой прикусил кончик пальца.

— Это Абдулла, — сказал он, помолчав. — Несмотря на свое богатырское сложение, он ведет себя как плаксивый ребенок. Не выдержать даже небольшого поучения… Прошу вас, гун, — дарин взял Хализата под руку и провел в смежную комнату, из которой вниз уходила узкая крутая лестница. Спустившись по ней, они очутились в небольшом помещении. Длиннобородый отдернул черный занавес, открылось отверстие в стене.

— Взгляните, господин гун, это наша «гостиная», — обратился он к Хализату. Тот нерешительно подошел к отверстию, заглянул — и, вскрикнув, отшатнулся.