Когда рушатся троны...

Одетый во все кожаное и с маузером у пояса, Ганди-Дворецкий с гордостью носил кличку «Глаза Москвы».

Этот глаз Москвы поспевал везде и всюду. Он помыкал Штамбаровым, этим черномазым кумиром горничных и проституток. Он руководил внешней и внутренней политикой, он контролировал чрезвычайку, допрашивал видных «белогвардейцев», тут же собственноручно расстреливая их.

Он инспектировал Красную армию, назначая и смещая командиров, и чего он только не инспектировал и кого только не назначал и не смещал! Снабдив Ячина крупной суммой денег, он отправил его в Париж для «уничтожения» Адриана. Мы уже знаем, что эта командировка завершилась уничтожением самого Ячина.

Такой неожиданный финал поверг товарища Дворецкого в бешенство. Его глаза еще более налились кровью и еще более сделались кроличьими. В течение двух суток он рвал и метал, брызжа слюной, разносил такую же комиссарскую мелюзгу, какой еще недавно был сам, и в припадке острой и дикой жестокости расстреливал из своего маузера несчастных белых рабов.

Но еще более сильным, еще более горьким ударом была весть для него, что король не только жив и невредим, но находится уже среди повстанцев.

К бешенству присоединился еще и подлый страх ничтожного трусишки, и это чувство поглощало первое, было сильнее его. О том, что Адриан прилетел из Парижа в Трагону, Дворецкому стало известно раньше всех. Штамбаров еще ничего не знал. Дворецкий помчался к нему на бывшем автомобиле Маргареты с громадной красной тряпкой.

Во дворце полупьяный Штамбаров вместе с одной из своих любовниц, женой одного красного министра, увы, дамой из общества, рассматривал только что проявленные снимки, изображавшие его и даму в откровенных, ничем не прикрытых позах.

Стремительно вбежавший Ганди остановился на пороге и затопал ногами, — это относилось к «даме из общества».

— Убирайтесь вон! Оставьте нас вдвоем!

— Позвольте, на каком основании? — тяжело приподнимаясь, вступился Штамбаров за очередной предмет своего сердца,

— Вон! — повторил Ганди чекистским жестом, вынимая маузер.

Дама, подхватив горностаевый палантин и набросив его на свои чересчур обнаженные прелести, мигом вылетела из комнаты.

— В чем дело? В чем дело? — захлопал глазами Штамбаров, недовольный, что Ганди так бесцеремонно прервал его интересное времяпрепровождение.

— В чем дело? А в том, черт вас возьми, что Адриан прилетел в Трагону и с часу на час поведет против нас сюда этих своих головорезов.

— Чепуха! Не может быть! Вам наврали!..

— Раз я говорю, значит, это именно так! У меня самая точная информация. Понимаете?! Горцы стекаются к нему отовсюду, несут золото. Громадный подъем…

Штамбаров отрезвел вдруг.

— Будь же он проклят! И в огне не горит, и в воде не… Что же нам делать?..

— Что делать? Защищаться! У него — горсточка, а у нас — целая армия. У него нет артиллерии, — у нас двести орудий. У нас укрепленные позиции, и, я уверен, белогвардейские банды расшибут об них свой лоб.

Штамбаров, этот здоровенный бык, давно имел зуб против Дворецкого. Как-никак он, Штамбаров, у себя дома. Как-никак он — пандур, и вот им, пандуром, помыкает плюгавый, нахальный господин, и даже не свой, местный, а присланный из Москвы. Сейчас этот господин оскорбил и выгнал его, Штамбарова, даму, выгнал, как самую последнюю девку…

И захотелось уязвить одетого с ног до головы в кожу господина, посбить с него нахальство и спесь. Грузно опершись на стол, втянув кудластую голову свою в плечи и тяжело глядя исподлобья, он спросил ядовито:

— Товарищ, чего же вы так волнуетесь? Чего дрожит у вас голос, как овечий хвост, и сами вы настолько потеряли самообладание, что… уж не знаю, право, как все это назвать… Раз у него, Адриана, горсточка, а у нас целая армия, раз у них две-три каких-нибудь несчастных горных батарейки, а у нас целые сотни тяжелых орудий, раз вы уверены, что. они разобьют себе лоб и подступы к нашим укрепленным позициям будут могилой для этих королевских банд, — так чего же впадать в истерику? Надо ликовать, радоваться, что мы расколошматим в пух и прах не какого-нибудь генералишку, а самого Адриана, который считается одним из лучших полководцев в Европе. И тем более, честь этой победы, успех, триумф — будут всецело принадлежать вам… Вы — штатский человек, и вы вдруг победитель венценосного генерала…

— Что вы смеетесь надо мной? — спросил Ганди, потерявший как-то сразу весь свой апломб.

— Товарищ, не до смеху мне, не до смеху именно мне! — с ударением повторил Штамбаров. — В случае провала всей этой нашей авантюры, вы сумеете удрать, исчезнуть, а уж я-то, наверное, буду болтаться на фонаре…

— Напрасно вы себе так думаете. Я сумею исполнить свой революционный долг… И если Адриану посчастливится одержать верх и он ворвется сюда со своими звериными горцами, он перешагнет через мой труп! Клянусь вам!

Так говорил Ганди, а на самом деле у него все уже было готово к побегу в момент возможной катастрофы. Все! И фальшивый паспорт, и грим, и деньги, и маршрут. Да и Штамбаров менее всего представлял себе свою массивную неуклюжую тушу болтающейся на фонаре… И у него, как и у Ганди, имелись благоразумно припасенные и паспорт, и грим, и маршрут, и мешочек с бриллиантами, и несколько увесистых пачек валюты.

Собирая со стола неприличные фотографии, он заговорил уже в другом, примирительном тоне.

— Не будем ссориться перед лицом опасности. Давайте действовать дружно… Или вместе победим, или вместе погибнем. Верно, товарищ?

— Верно! Вашу руку! А сейчас давайте обсудим наше положение… Нашу, так сказать, ситуацию. Будем действовать… Больше активности! Больше инициативы! Сейчас же едем на фронт. Сейчас же… Но сначала я хочу предложить следующее: всю буржуазию, всех белогвардейцев, сидящих в тюрьмах…

— Расстрелять всю эту сволочь! — пылко подхватил Штамбаров, ударив кулаком по столу.

— Нет, отнюдь нет! — воскликнул Ганди. — Расстрелять эту сволочь мы всегда успеем… Пока же, пока мы выгоним всех на работы. Всех! Мужчин, детей, женщин. Их белыми руками мы превратим нашу красную столицу в неприступную цитадель! Мы изрежем окопами весь город! Вы понимаете мой план? Допустим недопустимое, что врагу ценой страшных потерь удалось прорвать наш фронт. Допустим. Тогда наша армия, отойдя в порядке, займет город и укрепится в нем. Истощенному Адриану с его сильно поредевшими бандами придется с боем брать каждый квартал, каждую улицу, каждое здание! Да мы их всех здесь уничтожим. Гениальная ловушка, не правда ли? — И, не дожидаясь похвал своему гению, Ганди продолжал: — А пока, перед отъездом на фронт, давайте напишем воззвание к солдатам и рабочим. Я прикажу немедленно отпечатать его в громадном количестве для расклейки по городу и для отправки на позиции. Берите перо, бумагу, я вам продиктую. Это должно быть кратко и выразительно.

И он продиктовал:

— Вот и все! Довольно. Поставьте два восклицательных знака. Даже три… Не правда ли, очень сильно?..

— Очень! — похвалил Штамбаров.

— Посылайте в типографию! Да, напишите сверху: «Жирный шрифт. Семьдесят пять тысяч». Едем же, едем на фронт! Да, соедините меня с главным политическим управлением. Я прикажу вызвать инженеров, согнать буржуазию и, не теряя ни одной минуты, начать окопные работы…

— Есть, товарищ!..

Ганди подошел к телефону.

38. В ГОРОДЕ И ВО ДВОРЦЕ

Раз только представляется удобный случай унизить буржуазию и как-нибудь по-новому еще поиздеваться над ней, ради этого удовольствия большевики готовы пожертвовать даже насущными интересами своими.