Командарм Дыбенко<br />(Повести)

Александр Иванович пояснил: немецкая администрация заготовляет сено во всех оккупированных районах области. Партизаны решили выполнить сенопоставки, отвезти на склады все сполна.

— Надо же нам как-то устанавливать «деловой» контакт с завоевателями, — посмеивался он.

— Что-то ты, Иваныч, загадки загадываешь. Туман напускаешь, — заметил Никита Павлович.

— А что тут не ясно? — удивился Карпов. — Сено мы повезем, но вовсе не для того, чтобы его жевали немецкие буренки да сивки. Дудки! Помните, как осенью поступили колхозники «Боевика»? Вот и мы так же сделаем. В следующий понедельник подожжем склады. Нападать на комендатуру на сей раз не станем — силенок еще маловато.

— А как поджечь-то? — спросил Чащин. — Склады охраняются.

— Так мы же едем по нарядам старост, так сказать, по принуждению, официально. Все законно, честь по чести. А пожар возникнет ночью от небольших мин замедленного действия.

Чащин покачал головой: «Пожалуй, и я угожу на виселицу».

Пожары в фуражных складах, возникшие одновременно в разных точках обширного района, как видно, вконец встревожили оккупантов, и они приняли решительные меры против народных мстителей. Вернувшийся из комендатуры Чащин сказал, что слышал, будто высшее немецкое командование недовольно мягкотелостью комендатур, собирается снарядить карательную экспедицию.

— Я тоже слышал об этом, — подтвердил Карпов. — Нам важно теперь знать, когда и где каратели собираются искать нас. Возможно, нападению подвергнутся наши соседи. Мы должны быть готовы ко всяким выпадам врагов. И тебе, Вениамин Платонович, и Архипу Михайловичу, и всем нашим людям, вошедшим в доверие к немцам, надо своевременно ставить нас в известность о намерениях гитлеровцев. Ты, Никита Павлович, тоже будь начеку! Выступать против врагов, вооруженных танками, самолетами, артиллерией, конечно, нам не под силу. Но и бездействовать мы не собираемся.

Тревожное известие пришло и от псковских подпольщиков: против Лесной партизанской республики направляется карательная дивизия под командованием генерал-майора фон Креймана. Дивизия хотя и потрепана Красной Армией, но еще довольно многочисленна и хорошо вооружена. У командования партизанской бригады было вчетверо меньше бойцов. Партизан могли выручить лес и хорошо налаженная информация.

Во всю мощь заработал партизанский механизм связи…

Еще осенью запасливый Никита Павлович вспомнил о возке, который многие годы хранился в сарае. Вытащил на свет божий, очистил от куриного помета, покрасил, подтянул болты. Рыжебородый колхозный конюх и извозчик Савелий Надечкин, а теперь телохранитель и повар старосты, пригнал из Порожек черного с белыми пятнами жеребца. Конюх был доброго характера, но имел одну слабость: увлекался самогоном. После пары стаканов мутноватой вонючей жидкости словно подменяли человека: он становился болтливым, любил прихвастнуть, приврать. Часто рассказывал о службе в Первой Конной, где, по его словам, получал самые наитруднейшие задания лично от самого Буденного.

Некоторое время Савелий держался, почти совсем перестал выпивать, а потом взялся за старое. Чащин хотел было отказаться от своего телохранителя, но не решился. Нравился он ему: преданный, исполнительный, если нужно, пойдет в огонь и в воду. Когда стало известно о карательной экспедиции, пришлось Чащину то и дело ездить в комендатуру, авось какие-нибудь сведения просочатся.

Савелий все допытывался: на кой леший они каждый день гоняют в эту треклятую комендатуру?

— Служба у меня такая, надобно угождать, — отвечал с усмешкой Чащин.

В комендатуре Чащин не задерживался, да не всегда его там и принимали. Но зато с Михайловым встречался обязательно. И всегда они говорили о новых заданиях. А потом заворачивал к кирпичному домику, в котором жил батюшка Филимон.

Чащин получал от Филимона сверточек, быстро прятал за пазуху, иногда священник передавал устно то, что интересовало партизан. У батюшки были широкие связи с подпольем. При выполнении заданий ему приходилось встречаться с комсомолкой Валей Соловьевой, дочерью церковной сторожихи, а та в свою очередь встречалась с переводчицей Тигерберга Варей Петровой. Варя работала, как говорят радисты, на одной волне с Михайловым, а у того были свои верные люди.

Разрабатывая систему конспирации, Карпов и Иванов были уверены, что такой механизм связи гарантирует их от провала. Попадется один — другой успеет скрыться…

Потом Шуханов прочитал несколько заключительных страниц камовской тетради, повествовавших о зверствах карательной экспедиции Креймана, закрыл тетрадь и мысленно повторил все прочитанное.

Он чувствовал благодарность к балтийскому моряку, который своим невыдуманным рассказом помог лучше узнать лесных мстителей — и Карпова, и Иванова, и Волкова, и многих их сподвижников. Его особенно взволновала судьба Михайлова, Филимона и Чащина, выполняющих сложнейшее задание в непосредственном соприкосновении с противником.

Он был доволен, что узнал подробности назначения Чащина на пост старосты.

В тетради было много и других деталей, которые дорисовывали портреты лесных мстителей.

Часть вторая

Поздно вечером Никита Павлович велел Володе сбегать за Чаплиным и Сащенко, а сам достал из тайника сложенную в трубочку школьную тетрадь, расправил ее на колене и положил на стол. Вымыв посуду, к нему подсела Прасковья Наумовна.

— Что-то начало корявое получилось, Праша.

— А ты не мудрствуй, толкуй, как думаешь, — посоветовала жена. — Коль слова идут от сердца, их поймут люди. А то вон Захара попроси. Он мастак, что хочешь сочинит.

Под окнами заскрипел морозный снег. Иванов спрятал тетрадь в карман. В открывшуюся дверь вместе с клубами холодного воздуха вошли Чащин и Володя.

— Тетка Авдотья не пустила дядю Прохора, заставила щипать лучинку на растопку, — доложил Володя. — Я иду спать.

Прасковья Наумовна налила чаю. Присев к столу, Вениамин Платонович сосредоточенно слушал рассказ Иванова о встрече с Шухановым, а затем сказал:

— Прохор болтал, будто моими родичами назвались? — Чащин выпил последний глоток и опрокинул чашку на блюдце.

«Вот ветрогон, пустомеля», — мысленно выругал Иванов пастуха, а Чащину сказал:

— Что ты, Прошку не знаешь. Мелет, что вздумает, как тот Емеля… Давайте писать…

Вот уже несколько дней они сочиняют письмо ленинградцам, рассказывают о своей жизни, о том, как люто ненавидят фашистов. Им помогает Камов. Хотят они передать это письмо Карпову, пусть подпишутся и другие люди, очутившиеся в фашистской неволе.

Иванов, прочитав первые строчки, спросил:

— Ну как, подходяще?

— Ох-о-о, — вздохнула Прасковья. — Слова-то подходящие, да ведь ими сыт не будешь. Хлебушка бы послать. Вот о чем думаю я, мужики.

— Верно, — поддержал Чащин.

— Рады бы. Но как пошлешь? — отозвался Никита Павлович.

— А почему бы не попытаться, — опять проговорил Чащин. — Посылали ведь наши хлеб питерцам, когда Ленин обратился за помощью.

И снова вспомнили тех земляков, что возили в голодный Петроград хлеб в восемнадцатом да девятнадцатом годах…

— Время было другое, в враг не так лютовал, — размышлял вслух Иванов. — Как теперь проедешь через фронт?

— Конечно, время другое, — согласился Чащин. — Но если взяться…

Решили с Карповым посоветоваться. А письмо так и не дописали.

Александр Иванович появился дней через десять. Сообщив новости, он вдруг сказал:

— Народ хочет помочь жителям Ленинграда. Думаем послать продовольствие.

Никита Павлович удивился: «Вот тебе и раз. Мы только прикидываем, а люди уже дело делают».

— Мы тоже об этом судили-рядили, — помедлил он. — Письмо сочиняли, а Праша и говорит: «Хлеба бы послать ленинградцам-то».

— Добрая у тебя жена, Палыч! — восторженно произнес секретарь райкома. — Письмо, которое готовите, зачитаем народу, соберем подписи. Расскажем о своей жизни в тылу, как боремся с оккупантами. — Он помолчал и вдруг засмеялся: — Значит, у вас идею перехватили? Радоваться надо. Если одна и та же идея возникла одновременно у многих, то она правильная, нужная! По-моему, так? А? Но учтите, действовать надо осторожно, чтобы гитлеровцы не пронюхали.