Печенежские войны

Тревога, люди земли Русской! Тревога! Печенежская орда идёт!

— Василько, прячем рало! — закричал Антип. Когда рало пристроили под ракитовый куст, Антип подхватил Миляту и почти вскинул на коня.

— Василько, держись за узду, — Антип не успел и ладонью ударить коня, как старший сын уже пустился в бег рядом.

— Ходу! Ходу! — кричал Антип, держась рукой за гриву вороного. И взмолился к богам, к старым и новому, христианскому:

«О могучий бог неба! И ты, громовержец Перун! И ты, покровитель скота бог Велес! Вдохните свежие силы в уставшего коня, донесите его на своих могучих крыльях к родному подворью! Дайте спасти род мой для продолжения жизни, для прославления богов земли Русской».

Бежал ратай Антип, а сердце тяжелело и круглым камнем билось о рёбра, норовя вырваться из груди. Солёный пот катился со лба на ресницы, ел уголки глаз у переносья, скатывался по глубоким складкам на пересохшие и горькие губы. Пожалел теперь ратай Антип, что поставил избу не в Белгороде, как брат Могута, а в поле, ближе к ниве. Не хотелось соседствовать с посадником да волостелином, мелькать ночной бабочкой у их жаркого огня: не опалить бы крылья. И не хотелось ещё ему, чтобы дети росли сорной травой под стенами крепости: солнца мало там и не сияет оно во всю ширь небосклона, а косой дождь летом не смывает густой пыли с травы на подворье.

Захотелось жить на приволье. Да рано, знать, выпал птенец из родного гнезда: кинулся в лет, а крылья-то не держат! Не время и свободному ратаю отрываться от людей далеко. Защитить себя один кто сможет? А сообща отбиться можно.

Между тем конь сбежал уже с пологого увала, они обогнули небольшую рощицу из молодых берёз и увидели двор. Через открытый дымник [71] земляной крыши избы-четырехстенки густо шёл дым: жена Павлина топила очаг, готовила обед.

— Павлина! — закричал Антип, задохнувшись от бега. На крик выбежала темноволосая жена, взятая Антипом за большой выкуп у торка-кочевника. Приучена была жизнью с детства к постоянным тревогам, род их кочевал с разрешения князя Владимира по реке Рось, совсем рядом с печенежской степью.

— Кличь детей, Павлина! Печенеги идут со степи! — заторопил Антип Павлину.

В избе громко охнула старшая дочь Ждана, что-то упало на пол, крошась на куски. Антип торопливо выкатил из-за избы телегу, вдвоём со старшим сыном впрягли коня.

— Хлеба возьмите побольше! Хлеба! — крикнул Антип жене и дочерям, вновь поторопил: — Да живее! Бросайте корчаги! Куда их? Сами садитесь!

От натуги покраснело лицо Василька: тащил перед собой на вытянутых руках куль с житом, кинул в телегу и за вторым побежал. С трудом удерживая концы передника, спешила с выпеченным хлебом Ждана, волокла почти по траве торбу с мукой младшая дочь Арина. Антип принял от Павлины куль с ржаными сухарями — словно знал о будущей беде и наготовил заранее — наконец-то гикнул и ударил коня вожжами. Телега покатила по выбитой конскими копытами дороге вдоль Ирпень-реки к Белгороду. Ёкало что-то внутри у коня, и ёкало сердце у ратая Антипа, ходила по груди волна замораживающего душу страха. Гнал коня и без конца озирался, приглядывался к зарослям на берегу реки, куда лучше нырнуть, если печенеги станут настигать. Но спасут ли кусты?

По широкой степи с юга к Белгороду вместе с ними скакали верхом и тряслись в телегах или просто, спотыкаясь уже от усталости, бежали люди. Бежали под густой звон сторожевого колокола, как к муравейнику муравьи, которых вот-вот настигнет надвигающаяся гроза. На лужайке близ реки седая старуха, хватая беззубым ртом воздух, из последних сил тащила к городу бурую корову. Та упиралась, мычала и красным языком тянулась к сочной траве: не напаслась ещё досыта, не хотелось ей снова в тесное стойло.

— Яку-уня-я! — вскрикивала то и дело старуха. Наконец на её крик из-под речного обрыва выбежал мокрый отрок, увидел Белгород с раскрытыми воротами и всё, что творилось во круг, взмахнул длинной хворостиной, и корова метнулась вдоль реки к городу. За нею бежали отрок и его старенькая бабка.

Антип торопил коня, торопил и не видел, как далеко позади, у горизонта, широко растянувшись по степи, уходила к крепости от печенегов дозорная застава Славича.

Последний бой Славича

«Приходящему последним достаются лишь кости!» Князь Анбал не раз слышал эти слова от старых князей, он знал основной закон набега, походов на чужие земли, поэтому и ярил коня плетью, стараясь со своим полком первым выйти к Роси, следом за сторожевым полком, посланным каганом для разведывания брода и русских застав.

И вышел первым, увидел разгром сторожевого полка: несколько десятков всадников гнали замученных коней им навстречу. Но князь положился на бога и удачливую судьбу. Если впереди враг — значит, будет сеча, а в сече побеждает тот, кто отважнее. В отваге своих всадников молодой князь не сомневался. Его путь — через русскую заставу, на Белгород. Будет победа, тогда и другие князья склонятся к дружбе с ним, а это так важно в предстоящей драке с каганом за место в Белом Шатре.

Вот и Рось, но русичей не видно на том берегу. Может, ушли, убоявшись большого войска? Тогда в погоню!

Скользили кони, съезжая по мокрому спуску к реке, потом печенеги продирались через коряги, а наиболее нетерпеливые, разгорячив скакунов, оказывались в воде: разъярённые кони сбрасывали всадников под копыта. Гомон повис над рекой, кричали люди, ржали кони, перепуганные вороны стаей кружили над бродом.

— Вперёд! Вперёд! — призывал князь Анбал, высясь на красивом белом коне над кручей Роси, над тысячью конников, сошедших уже к броду. — Кто первым вступит на тот берег, получит лишнюю долю добычи!

Кому же не хочется быть первым? Свистят над головами плети, пенится Рось под копытами нетерпеливого полчища, выходит из берегов — заступили конские тела дорогу воде, великое их множество идёт на Русь топтать поля, жечь селения и ловить в полон для продажи за море.

А левый берег всё молчит. Молчит и тёмный лес, настороженный и затаённый. Не шелохнётся густой ракитник, не треснет под ногой прошлогодняя хрупкая ветка осины. И птицы умолкли, оглушённые ржанием и криками, а голодное воронье отлетело прочь, так и не успев насытиться телами мёртвых, брошенных течением реки на песок.

Но вот и берег русичей!

Анбал успел увидеть, как молодой всадник радостно вскинул вверх правую руку с кривым мечом, а потом обернулся к князю, чтобы прокричать своё имя, но вместо этого из горла вырвался испуганный вопль:

— Русичи! Русичи здесь!

Ломая кусты, из леса стеной вдруг выдвинулась русская застава, сверкая на солнце сотнями щитов. Анбал увидел спокойно выходящих для сечи русичей и почувствовал, как холодная испарина взмочила волосы на висках. «Откуда эти огромные богатыри на огромных конях? — ужаснулся он. — Не князь ли Владимир со старшей дружиной встал на пути? Не обманул ли он Тимаря через коварного грека? Ударят теперь по войску, которое сгрудилось у брода, и сгибнет он, Анбал, не дожив до вечерних сумерек, если не от чужого меча, то от жилистых рук беспощадного Тарантула».

— Проклятье! — князь Анбал увидел, как в замешательстве стали его всадники, и зло хлестнул невинного коня, вздыбил его. Но тут же успокоил, похлопав по шее. Что могут сделать русичи одной заставой против его войска? И если они всё же решились погибнуть все здесь, в прибрежных кустах, то чем думают защищать свою крепость? Так пусть и ложатся в лесу, а ему нет времени долго стоять и думать!

— Вперёд, дети степи! Вперёд! — кричал Анбал с кручи, надрывая грудь. — Их совсем мало! Рубите бородатых медведей! Вперёд, за лесом вас ждёт просторная дорога! Там ждёт нас богатая добыча!