Федор Волков

Вывод был такой: надо отказаться от всяких услуг и посредничества царедворцев и действовать самим, опираясь на гвардию. Если это окажется невозможным, разумнее бросить все и предоставить событиям идти своим чередом. Федор часто беседовал на эту тему с Еленой Павловной.

— Дружок мой, я тебе всегда говорила, что это гадкая топь. А ныне к тому же дни ростепели, — с отвращением говорила Олсуфьева. — Но только «матушка» со мной часто не согласна.

С Екатериной Волков встречался по нескольку раз на дню. Императрица ему или слегка кивала головой, или улыбалась какой-то извиняющейся улыбкой. Часто обращалась с короткими вопросами, касающимися дел комиссии. Иногда просила обратить внимание на ту или иную подробность церемониала. В этой похудевшей, побледневшей и как-то сжавшейся женщине, с неуверенной, блуждающей улыбкой было трудно узнать прежнюю гордую и надменную «Катиш». Было видно, что она страдала жестоко, хотя и напрягала всю свою волю, чтобы не обнаружить своих чувств перед другими.

Однажды, проходя мимо, Олсуфьева шепнула Волкову:

— Матушка просит тебя через полчасика наведаться в угловой кабинетик. Что-то касательно креповых материй…

Федор в этот момент наблюдал за декорированием одного из траурных зал. Выждав полчаса, он отправился в отдаленный маленький кабинетик, где императрица имела обыкновение «отсиживаться от докучных особ», как выражалась Олсуфьева. Это была маленькая, неприглядная комнатка, единственным преимуществом которой являлось отсутствие сообщения с парадными аппартаментами.

Олсуфьева ввела Федора к императрице через единственную дверь и сейчас же молча вышла в прилегавшую к кабинетику галерею.

Екатерина сидела у стола с удрученным, измученным лицом. Повидимому, она плакала перед этим. На стульях лежали разбросанные полотнища черного и белого тюля. При появлении Волкова Екатерина попыталась улыбнуться, однако улыбки не получилось. Устало сказала:

— Садитесь, Федор Григорьевич, прошу вас. Я вас обеспокоила потому… Helene говорит… а я с ней не согласна… — Императрица замолчала, поднесла платок к губам и закрыла глаза. — Я не могу… Извините, Федор Григорьевич… Перед вами я не стыжусь быть слабой… Боже мой! Они меня совсем измучили своим непрошенным участием! Я не знаю, как мне поступить. Не знаю, на кого можно положиться. Не знаю, к кому обратиться за советом. За советом честным и искренним. Helene присоветовала обратиться к вам, и я ей благодарна. Поверьте, я ничего не хочу, кроме покоя…

В дальнейшем выяснилось: императрицу положительно забрасывали подметными письмами. Она их находила на всех своих столах, в книгах, которые она раскрывала, даже в собственной постели. Ее девушки часто приносили ей подброшенные в разных местах пакеты, адресованные на имя императрицы. Она их устала уничтожать. Сначала бегло их просматривала, а в последнее время уничтожала, не читая. В большинстве из них содержалось предложение услуг от имени неизвестных ей групп и лиц, заверения в готовности содействовать дворцовому перевороту в ее пользу, но попадались и такие, которые были наполнены угрозами по ее адресу и невероятными оскорблениями.

— Helene советует направлять их к генерал-прокурору, но я не могу на это решиться. Боюсь, не повредить бы как наипаче моему сыну, — о себе я уже решила не пещись особо. Как бы вы поступили, будучи в положении моем, Федор Григорьевич? — закончила Екатерина.

Федор ответил, не задумываясь:

— Я об оных гнусностях осведомлен достаточно, государыня. Поступил бы по совету Елены Павловны. Ее мнение есть также и мое мнение. За доверчивость искренно признателен вашему величеству.

— Спасибо, друг мой. Так я и поступлю, — вздохнула Екатерина.

Беседа продолжалась еще долго. Федор совершенно позабыл, что беседует с императрицей, подробно, и даже резковато, изложил ей выводы из своих наблюдений. Не называя имен, дал далеко не лестные характеристики так называемых друзей и приверженцев императрицы. Настоятельно советовал воздержаться от всяких сношений с кем бы то ни было, помимо сношений чисто официальных.

— Поверьте, государыня, издали виднее, — сказал он. — Ежели чему суждено сбыться, то оное сбудется без больших усилий со стороны вашего величества. Когда нарастает гроза — ни предотвратить, ни ускорить ее мы не в силах. А гроза неминуема. Вам лучше всего переждать, не устремляясь грозе навстречу.

После этой беседы у Екатерины вошло в обыкновение советоваться с Федором Волковым в особо затруднительных случаях.

После похорон Елизаветы оба Волковы из «траурной комиссии» перекочевали в «комиссию дворцовых убранств».

«Монплезир»

С наступлением весны Петр с двором переселился в свой веселый Ораниенбаум. В этой своей любимой резиденции, еще в бытность наследником престола, он перестроил старый дворец по плану архитектора Минальди. Этим же архитектором был сооружен великолепный оперный театр в итальянском вкусе, где подвизалась особая итальянская опера-балет под управлением капельмейстера Манфредини. Здесь начались нескончаемые пиры, парады, экзерциции и странные игры на открытом воздухе, где силе, расторопности и ловкости отводилось не последнее место.

Роль хозяйки при дворе императора играла Елизавета Воронцова, носившая среди членов дипломатического корпуса кличку «селедочница», а среди своих соотечественников именовавшаяся ласково «кухаркой».

Императрице Екатерине было определено пребывание в Петергофе, в парковом павильоне, называвшемся «Монплезир». Она была окружена многочисленным штатом соглядатаев, следивших за каждым ее шагом. С наступлением вечера в опасных уголках парка, по всему Петергофу и в его ближайших окрестностях дежурили вооруженные пикеты, неся службу по охране императрицы от всяких случайностей.

Чудачества императора заставляли сомневаться в состоянии его умственных способностей. Указы и законы издавались без счета, во всякое время, между кутежами и парадами и без счета же уничтожались или заменялись другими, часто без отмены изданных ранее.

Вернувшиеся из ссылки бывшие руководители судеб России — Бирон и Миних — осторожно приглядывались к этому веселому содому, не зная, куда определить себя. Когда прибыл полномочный министр Фридрих II Гольц с условиями мира и союза между двумя «венчанными братьями» и когда Петр подписал эти условия почти не читая их, основное направление политики нового императора как будто начало проясняться: Петр желал перейти под просвещенное покровительство великого короля. Такая перспектива понравилась немногим. Даже среди членов немецкой партии начали проявляться признаки растерянного недоумения.

Кое-кто из самых близких советников Петра начал озираться по сторонам, выискивая лазейку на случай окончательного помешательства императора. Были и такие, которые злорадно и всеми средствами стремились приблизить момент этого помешательства. Петр со всеми был неумышленно груб и бестолково заносчив. Ряды его сторонников редели.

В июне Орловым стало известно о странной позиции, занятой Никитой Паниным по отношению к Екатерине. В кругу своих старых «интимных» друзей, к которым не принадлежали ни Разумовские, ни Шуваловы и никто из орловской молодежи, он начал проводить мысль о полезности для государства переворота в пользу малолетнего Павла и установления регентства «кого-либо из близких к нему лиц», только не Петра или Екатерины, которые должны были быть высланы за границу. Этот план, получивший известность лишь в форме смутных слухов, сразу нашел немало тайных сторонников среди старой чиновной знати, не исключая Миниха и Бирона.

Олсуфьевы жили на даче или, вернее, на ферме, в трех верстах от Петергофа. Елена Павловна находилась почти постоянно при Екатерине, отлучаясь только к отцу на дачу, где имела регулярные свидания с Федором Волковым или с кем-нибудь из компании Орловых. Через них она узнала о плане Панина.

Вернувшись в «Монплезир», Елена Павловна стала искать удобного случая сообщить императрице об этих слухах.