Малюта Скуратов. Вельможный кат

— Печатать ее будем в Москве! — еще задолго до приезда Ивана Федорова решил Иоанн.

Первая русская книга, оттиснутая на станке, явилась с лишком на сто двадцать лет позже типографских книг в Германии, Франции и Англии, с лишком семьдесят лет спустя после того, как книга на славянском языке была выпущена в Кракове, и лет на тридцать позже того, как набор на славянских языках и славянскими буквами уже производился в Венеции. Литва и даже Белоруссия опередили Московию. Однако шрифт, который использовали для знаменитых «Деяний Апостольских», изготовили в Иоанновой столице, и притом весьма искусно, по особому образцу, отличному от других современных славянских шрифтов и сохраняющему строгую чистоту и правильность московского пошиба письма во всех буквах и знаках. Что случилось потом с Иваном Федоровым и Петром Мстиславцем, для нас сейчас не столь важно, а сейчас важно для нас то, что Иоанн любовался и перелистывал «Деяния Апостольские» за несколько месяцев до отъезда в Александровскую слободу, а тончайшие и дорогостоящие работы выполнялись мастерами с его соизволения. Иначе и представить нельзя. Книгопечатание — занятие не тайное. «Деяния Апостольские» были аккуратно переплетены и оттиснуты четко и красиво. Заставки удивляли причудливостью и изяществом, а резные крупные заглавные буквы вызывали у людей, прикасавшихся к книге, изумление и восхищение живостью форм.

Малюта грамоту узнал довольно поздно, читать умел не каждое слово и нередко произносил их с трудом. Перо в руках никак не держалось, однако ученых дьяков, попав ко двору, он перестал презирать, быстро сообразив, чего требуют обстоятельства государственные.

В России азбуку познавали только в монастырях. Училища отсутствовали. Новгородский архиепископ Геннадий — муж светлого ума — писал еще деду нынешнего царя Иоанну III Васильевичу: «Бил я челом государю великому князю, чтобы велел училища устроить. Ведь я своему государю напоминаю об этом для его же чести и спасения, а нам бы простор был».

— Всей нашей земли позор — неученое священство! — сокрушался архиепископ Геннадий.

Однако первое высшее училище было учреждено патриаршеством только лет через шестьдесят при Чудовом монастыре в Кремле.

Внутренне Иоанн осознавал необходимость открыть дорогу к образованию русским людям. Но должно было еще многое произойти, прежде чем девчонки и мальчишки московские, новгородские, ярославские, псковские и прочие сели за парту. Я не оговорился, когда поставил на первое место девчонок. Получали они образование домашнее, и оно было выше качеством и глубже, чем официальное, государственное. Ирина Годунова, которая воспитывалась при светлых очах царских и под его непосредственным руководством, не уступала ни в чем старшему брату Борису.

— Русские девки до грамоты охочи, хваткие и способные! — восклицал Иоанн, не уставая радоваться на милую девчушку и гордясь ее успехами.

Когда Прасковья, обеспокоенная приходом в дом на Берсеневку дьяка Тяглова с чернильницей и пером, попробовала что-то возразить мужу: мол, зачем, Григорий Лукьянович, мы с тобой без книг и перьев жили! — услышала в ответ суровую и, надо заметить, пророческую отповедь:

— Хочу, чтобы мои дети не хуже государевых науку знали! Может, они через ту науку и сами возвысятся!

Прасковья, прикрыв рот платком, так и села. Куда детей тянет! Близ царя — близ смерти! Сам рядом с ней который год!

В Александровскую слободу Иоанн увозил кроме царицы Марии и Ивана с Федором еще семьи ближайших соратников Вяземских, Басмановых, Скуратовых-Бельских, Чеботовых, Салтыковых и немногих других избранных бояр. Никому из Шуйских не было позволено следовать за ним. Князей Бельского и Мстиславского он тоже оставил в столице. Зато Годуновым велел дать два возка, особенно удобно устроив Бориса с сестрой. Семьи ехали в той части обоза, куда были помещены телеги с казной, Божьими образами, домашней утварью первой надобности и одеждой, то есть самым ценным и насущным. Охрана конная и на телегах была прекрасно экипирована и обучена, но немногочисленна. Малюта отобрал надежных детей боярских и дворян, выслав часть их прежде в Коломенское. Никто не должен знать, сколько войска уводит с собой царь. Иностранцам чудилось, что множество — тысячи и тысячи. Но они, впрочем, как всегда, преувеличивали.

В обозе ехала еще одна телега, тщательно укрытая рогожкой. На ней громоздились сундуки — царская канцелярия и книги, рукописные и печатные. Они-то и послужили основой для позднейшей легенды, что Иоанн взял с собой в слободу знаменитую библиотеку Софьи Палеолог, которую будто бы привезла в Московию последняя жена деда Иоанна III Васильевича. Об этой мифической библиотеке, называемой Либереей, речь еще зайдет. Но как взять с собой то, чего никогда не существовало? Канцелярию оберегали люди грамотные — дьяки Путило Михайлов, Константин Поливанов и Андрей Васильев.

Обоз тронулся! Зима стояла не очень холодная. Над черной взволнованной толпой стоял серый пар. Впереди мерным ша-,гом двигались конные стрельцы в красных кафтанах. Они прокладывали дорогу. Малюта легко подталкивал шпорами рослого аргамака, иногда оглядываясь назад. А Иоанн с царицей Марией сидел в открытой кибитке, крестясь на московские, покидаемые им сейчас, соборы. Малюта остановился, пропуская мимо себя шествие и прислушиваясь краем уха к отдельным выкрикам в толпе. Он хотел увидеть Прасковью с детьми. Своя рубашка ближе к телу. Все ли ладно? Послал братьев Грязных вперед. Они не подведут, знают: в грядущих преобразованиях место им найдется. А вот и скуратовские возки, за ними годуновские. Ребята сидят укутанные, в хороших тулупчиках и меховых шапках, вертят головами в разные стороны. В диковинку все. Пришпорив коня и раздвигая его грудью народ, Малюта уловил позади чей-то внятный голос:

— Хозяйские дети! И какие красивые да гладкие!

— Да чего им гладким не быть?! Забот да тягот — никаких. Ни дров нарубить, ни воды натащить, ни жеванку братику или сестричке в рот засунуть, чтоб не верещали!

Возки, кибитки и телеги медленно продвигались на юг, и народ догадался, куда держит путь царь. Бояре сперва сомневались, а после решили тоже: в Коломенское! Дворец там удобный, обширный, место обжитое, жители к государственным наездам привычные — вот только дальнейшее направление неведомо, и предположить трудно.

Малюта курсировал туда-сюда вдоль длиннющей ленты обоза, каждый раз стараясь попасть на глаза Иоанну. У своих телег долго не задерживался. Косо взглянет, как колеса вертятся, и дальше. Тянуло его к Годуновым. Борис, не по возрасту развитой и высокий, сидел, опершись на игрушечную, специально для него сделанную, сабельку в изукрашенных ножнах. А сестра куклу держала, поглаживая ее по головке. Челядь Годуновых обслуживала не хуже царских детей. О них да о казне с утварью и драгоценными иконами главная Малютина забота. Остальные сами о себе позаботятся.

Позднее слух прошел и даже эхом за границей отозвался, что среди больших коробов да сундуков находилась тщательно упакованная библиотека, составленная из греческих и латинских книг и доставленная в Москву вместе с приданым Софьи Палеолог. Дело, конечно, не в том, что прибывший через полтора десятилетия после кончины Иоанна папский посланец Петр Аркуд не отыскал ее следов, хотя действовал целенаправленно и прилежно. Аркуд мог обмануться, или его могли обмануть. Наивные попытки к этому делались. Более остального свидетельствует об отсутствии Либереи не только в обозе, направляющемся в слободу, но и вообще в природе, — это пробел в исключительно подробном труде австрийского дипломата Сигизмунда Герберштейна «Записки о Московии», которая служит неисчерпаемым источником сведений самого различного характера и по сей день, к великому, между прочим, сожалению.

Чужой, пусть и не злой, глаз — не свой.

Сигизмунд Герберштейн побывал в России дважды — в 1517 и в 1526 годах. Для того чтобы убедить современного читателя в серьезности указанного источника, приведу характерный фрагмент из предисловия к изданию «Записок» Московского государственного университета имени Михайла Васильевича Ломоносова — моей alma mater: