Пушкин

востовым. Эти умники не жаловали и князя; до него дошли слухи, что они над ним посмеиваются, как над Хвостовым. Он видел карикатуру на себя в одном альбоме милой женщины, к которой умники хаживали: чернобровый франт на тонких ножках, с громадным носом и цветком в петлице. Это был он. Он. вскипел и выругался тогда, мгновенно потеряв расположение милой. На бульварах, бывало, провожали его почтительные и завистливые взгляды, он слышал за собою шепот: "Шаликов, Шаликов", а теперь, когда он появлялся, все франты посмеивались. Он старел. Карамзин не печатал стихотворений, которые прислал ему князь, как не печатал стихов графа Хвостова. Князь Шаликов был против всех насмешников. Он чуял: в литературной борьбе друзья всего прекрасного, друзья Карамзина, продадут его ни за грош, отступятся и выдадут с головою врагам. Он написал осмеиваемому сардинскому графу письмо и заключил с ним тайный союз. Перед Александром разыгрывалась литературная война и измена по всем правилам стратегии. Василий Львович почуял недоброе и тотчас переменил род оружия - он стал показывать гостям свою библиотеку. Собирал он только редкие книги, а обыкновенные какие-нибудь сочинения презирал Он показал редчайший экземпляр, привезенный из Парижа, со столь вольными изображениями, что Шаликов сначала ухмыльнулся, а затем закрыл глаза платочком. Все с удивлением смотрели на изображения, и Александр со всеми. Тут все дело испортил Алексей Михайлович. - Сколько у тебя, братец, здесь картинок? - спросил он. Василий Львович посмотрел в книжке чистую страничку, где записывал, как библиоман, разные разности о каждой книжке, и ответил: - Тридцать. - А у меня сорок, - равнодушно сказал кузен, - тебя, братец, надули в Париже. [145] Василий Львович побледнел. Книги были его страсть, и если у кого-нибудь была такая же, она теряла для него всякую цену. - У тебя другая, - сказал он с досадой. - Такая же, только без пятен, и углов никто не слюнявил, - возразил кузен. Дашкову, Блудову и Тургеневу заметно начинало нравиться общество "обоих Пушкиных". Василий Львович что-то пробормотал, заторопился и повел гостей к столу. Обед был хорош, стол заботливо убран; Аннушка с утра хлопотала. Впервые Блэзу удалась рыба по-французски во всех тонкостях. Василий Львович сам с утра давал Блэзу указания; парижские рецепты были записаны у него в книжечке. Мателота была точно такая, как ел он в Gros-Caillou(1). Трактирщик лично рассказал Василью Львовичу секрет приготовления. Только самая рыба была другая, не морская - налим. Это не делало существенной разницы. Все дело было в перце, соли, уксусе, горчице, в их соотношении. Гости ели охотно и много, за исключением Дашкова. Василий Львович спросил, нравится ли ему мателота. Это точный отпечаток мателоты в Gros-Caillou. Дашков ответил медленно и равнодушно: - Н-нет. Дашков был заика, самолюбив, важен. Василий Львович обиделся. Алексей Михайлович, кузен, сидел с видом бесстрастным, насупясь, как всегда. Он сказал, что в мателоте чего-то не хватает, и что-то проворчал об английской