Воевода

   — О том и речь, брат Данилушка.

   — А ты не знаешь того человека?

   — Никогда не видел. Да он и стоял-то ко мне спиной.

   — А карета какая, кони?

   — Кони буланые, а карета... Таких много по Москве.

   — Да, искать того человека бесполезно. А любопытно бы узнать, кто начал пожар.

   — Як тому и поведал тебе, что нужно искать тех, кто поджоги чинит. Вот гляди, полыхает пожар в Заяузье, и там его никто не потушит. Разве что Господь ливнем зальёт. Нам же надо смотреть, чтобы в иных местах Москвы пожар не стал бушевать.

   — Легко сказать! Какими силами его остановить? Где столько глаз взять?

   — А всех москвитян царской волей поднять на ноги, чтобы каждый за своим подворьем смотрел.

   — Так нет на то воли государевой.

   — А где умные государевы мужи, почему не подскажут царю? Стоит только волю государеву донести до москвитян, и с огненной стихией можно будет сладить. Я по многим московским монастырям бегал с послушанием — а их в Москве тридцать, я счёт знаю, — и в каждом до сотни иноков, послушников, работных людей. Вот и митрополиту Макарию нужно подсказать о бережении Москвы. Иноки — большая сила, и слово царёво они исполнят.

   — У тебя, Ивашка, всё так просто, а на деле...

В Китай-городе, ближе к самой Москве-реке, в этот миг взметнулось высоко в небо огромное пламя, увенчанное клубами дыма, полетели вверх обломки стен, кирпичи, балки и прогремел взрыв такой силы, что Даниилу и Иванку показалось, будто под ногами у них разваливается колокольня. Горячая волна воздуха достигла их и ударила в грудь, отшатнула от парапета, бросила на каменные плиты. Оба парня неестественно засмеялись. Страх всё-таки ожёг их сердца. Но они быстро справились с ним и поднялись, глянули туда, где стояла угловая Высокая башня в крепостной стене, и увидели только оседающую пыль, очаги пламени.

Знал Даниил, что в этой башне Разрядный приказ хранил порох — огромный запас в тысячи пудов. Чуть позже Даниил и Пономарь сбегают туда и увидят ужасную картину. Взрыв уничтожил не только башню, но и большую часть стены с той и другой стороны башни. Обломки стены и башни, кирпич, земля запрудили почти всю Москву-реку.

Стольный град после сильного взрыва был объят паникой. Тысячи москвитян покидали дома, уходили, убегали в сторону Замоскворечья. Повозки заполонили улицы, наплывные мосты от напора людской толпы тонули и держались на канатах чудом.

Наступил вечер, пожар не утихал. Пришла ночь, пожар стал бушевать ещё более свирепо. Багряное небо зловеще окутало всё пространство над городом, над дальними слободами и селениями. Языки пламени плясали, словно скопище огненных чертей. То рога над ними торчали, то длинные хвосты извивались. И пляска нечистой силы расширялась, казалось, поглотила всё Заяузье. Иван Пономарь будто видел, где что горит, и кричал:

   — Глянь, глянь, Адаш, столбы-то над храмом Мартина Исповедника в Большой Гончарной слободе! Да вот и церковь Рождества Богородицы загорелась, что в Кожевенной слободе. Господи, помилуй Тверскую-Ямскую улицу!

   — Чего это ты просишь у Спасителя?

   — Так на Тверской-Ямской моя зоренька Даша в няньках обитает.

   — Проси пуще, авось, сбережёт твою зореньку, — посоветовал Даниил.

Им было страшно стоять пред картиной великого разгула огненной стихии, и они прятали свой страх в ворохах слов. Всё-таки они были молоды, и им никогда не случалось очутиться лицом к лицу с таким бедствием. К тому же им показалось, что о них забыли. Да и кому о них помнить, если все были озабочены одним: как спасти имущество, себя, куда бежать, если пожарище осадит твой дом, твоё подворье. С колокольни, однако, было видно в красном свете, как по каменным мостовым Кремля бегают ратники, поднося воду к палатам. Но те, кто обитал в царских и боярских палатах, уже давно покинули Кремль и Москву.

   — Как ты думаешь, Данилушка, где сейчас царь-батюшка?

   — Видел я, как он в Воробьёвский дворец умчал и всех своих близких увёз. А здесь, должно быть, остался дядя его князь Юрий. Не любит он покидать Кремль. Словно стережёт его.

Далеко за полночь на колокольню поднялись два молодых ратника. Один из них, что был повыше и постарше, спросил:

   — Ну как, стоит пожар аль движется?

   — Пляшет по-дьявольски, — ответил шустрый Пономарь.

   — Воля вам дана, идите отсюда. Так воевода князь Андрей велел.

   — Куда идти-то? — спросил Пономарь.

   — А это уж ваше дело.

Адашев давно уже страдал по дому, по близким, по Кате. Ивашка мучился от голода. С утренней трапезы и маковой росинки во рту не было. Даниил видел его мучения, сказал:

   — Идём, Ивашка, на Сивцев Вражек.

   — Так лучше в монастырь. Вот он, рядом.

   — Никто там нас не ждёт. Да и брашно [11] нам не приготовили.

По правде говоря, ни тому, ни другому не хотелось расставаться. И Пономарь согласился.

   — От твоего приглашения, Данилушка, я не смею отказаться. Лишь бы полбой [12] меня на твоём подворье накормили.

Арбат в эту ночь был заполнен народом, как не случалось в престольные праздники. Беда от арбатских улиц была ещё далеко, но все опасались, что и к ним прихлынет, и потому не спали. Все уже были озабочены тем, как подальше убежать от огненной стихии, все видели спасение за Москвой-рекой и уже приготовили узлы, уложили на повозки, у кого они имелись.

   — Истинно Содом и Гоморра, Данилушка. За грехи наши идёт сожжение Москвы! — кричал на ухо Даниилу Ивашка. — Да то ли ещё будет!

   — Многоречив ты больно, мой друг, — заметил Адашев строго, поворачивая с Арбата в Калошин переулок.

Тут было тихо, но у ворот, в калитках, во дворах — всюду были люди, стояли всё больше кучками. На Сивцевом Вражке та же картина. В доме Адашевых тоже никто не спал. Даже дети жались к взрослым. Многие дворовые челядинцы сидели на крышах: кто на палатах, кто на конюшне или амбарах. Даниила встретили отец и мать.

   — Где это ты пропадал, сынок? — спросила первой Ульяна.

   — Так на службе был в Кремле, матушка. А вы-то как здесь? В страхе, поди, пребываете?

   — Куда от него уйдёшь! — ответил Фёдор.

Подошёл батюшка Питирим, спросил:

   — Видел ли с колокольни Москву-то? Как она, сердешная? Ведь не иначе, как ордынцы подожгли. Они это умеют.

   — Ежели бы знать, кто поджёг стольный град! А пошло всё с торга в Китай-городе.

Даниил заметил, что Катерина стоит, прижавшись к матери. Хотел подойти к ней, но что-то сдержало. Да и голод дал себя знать.

   — Матушка, накорми нас. — И он представил Пономаря: — Это мой побратим. Он ноне спас меня от разбоя на торге. Иваном зовут.

   — Как это тебя угораздило попасть в переделку? — спросил отец.

   — А в Китай-городе, перед тем как загореться торговым рядам, побоище кто-то учинил. Думал властью разнимать, а тут все на меня...

   — Не позавидуешь, — усмехнулся Фёдор.

   — Так Ванюша с оглоблей прибежал и всех разметал, как Алёша Попович. Диво смотреть было.

   — Низкий поклон тебе от родителей и спасибо. Как отблагодарить тебя? — обратился Фёдор к Ивашке.

   — Кашей накормите, — с улыбкой ответил Пономарь.

И всем стало весело.

   — Идёмте, сынки, идёмте, — пропела Ульяна и увела Пономаря.

Даниил остался возле отца и священника.

   — Батюшка, Ванюша не только спас меня, но и поведал такое, о чём надо в Разбойном приказе подумать.

   — Говори, Данила. При такой беде всякому слову надо внимать.

   — Увидел он на торге карету, а рядом с нею человека в богатом кармазинном кафтане и в куньей шапке. Так тот кому-то в карету сказал такие слова: «Вот ноне и быть пожару!» Вскоре же господин и карета пропали, а там и запылали торговые ряды.

   — Вот оно откуда, лихо-то! — покачал головой Фёдор. — А лицом-то какой из себя тот человек?

   — Так в лицо-то не видел его Ванюша, со спины токмо. Кони же буланые и карета под чёрным верхом. Вот и всё, что ему ведомо.