Степан Разин (Книга 1)

Когда Тимофей Разя вошел в войсковую, там уже нечем было дышать – столько набилось казаков. А запорожцы отмалчивались, дразня любопытство собравшихся, сами нетерпеливо постукивая ногой об ногу, бряцая саблями и кусая усы в ожидании открытия круга...

– Да что же вы молчите, словно колоды?! – не выдержал старый казак Золотый. – За тем ли на Дон скакали!

– Эх, диду! – сказал ему Боба. – В чужой монастырь со своим урядом не ходят. У вас московские – не казачьи порядки. Мы скакали ко всем донским казакам. Украина послала нас ради вдовьих слез и невинной крови, ан вы собираете только одну старшину для тайной беседы, как у царя зовут – лишь бояр да шляхту.

– К собакам шляхту! Давай большой круг! – выкрикнул молодой казак.

– Не от царя прискакали послы, а свои браты-казаки! В чем таиться?! – поддержал второй.

– И вправду, наш атаман от бояр научился!

– Вы бы шли по домам, молодые. Не дай бог, вас батька услышит... А час придет – и вас вестовые на круг на майдан покличут, – остановил молодежь есаул Охлопьев.

– Ан не уйдем из избы! – загалдели молодые.

Но как только услышали, что на площади сам атаман, тотчас же крикуны, притихнув, торопливо покинули войсковую избу.

Пройдя сквозь толпу собравшихся перед крыльцом, нагнув голову в низких дверях, вошел атаман Корнила со свитой. Впереди есаулы внесли в избу косматый войсковой бунчук, украшенный лентами, и серебряный брусь [Брусь – знак атаманского достоинства, то же, что булава. Здесь и далее подстрочные примечания автора ] на подушке.

За Корнилой шли писарь с печатью, казначей и прочая старшина.

Все помолились по чину и поклонились друг другу. По обычаю надо было по очереди спрашивать о здоровье, но донские старики нарушили порядок.

– Пошто тайный круг созвал, атаман? – крикнул Золотый.

– Что за тайности, батька! – зашумели вокруг седые казаки.

– Пусть запорожцы всем казакам расскажут свои войсковые дела, – потребовал старый Ничипор Беседа.

Корнила ударил брусем по столу.

– Кто тут атаман, дед Беседа? Давно ли тебя вместо меня в войсковые обрали? Пошто же мне не сказали, чтобы брусь и бунчук в твои руки сдать! – властно одернул Корнила. – Затем обирают старшину, чтобы Доном править, послов принимать и посольства вершить. На том шум покончим и дело учнем. Слыхал я, браты запорожцы дюже спешные вести к нам привезли. Не будем томить их пустою брехней. Сказывай, Боба! – спокойно и твердо закончил Корнила.

– Атаманы честные, донские казаки! К вашей милости братской! – воскликнул рябой запорожский полковник Боба. – Вы маете счастье жить на родной на русской земле вольной волей, а у нас поляки отняли счастье. Бачьте, дывытця на нас, любы браты! В родной земле мы живем, як в темной темнице. Молили мы вашего государя принять Украину в русские земли, под царскую руку. Не взял!.. Молили нам дать в допомогу стрельцов. Не дает! Зовут нас бояре: мол, вольных земель на Руси доволе, кто хочет – селитесь, живите. А я вас спрошаю, братове: можно ли матку свою родную отдать на терзанье латинцам, бросить ее да тикать в иной край?!

– Не мочно, Ондрий! Не мочно! – крикнуло несколько голосов.

– Не можно, братове! – твердо, как клятву, повторил Боба. – Забрали паны великую власть над нашим казачеством, как дома сидят на шее у хлопов, и не покинут добром они русскую землю. Великие крови бушуют по всей Украине уж третий год...

– Не парубки тут собрались! Слыхали! – перебил кто-то Бобу.

– Ты сказывай дело: пошто прискакали? Чего морочишь!..

– Як поп на клыросе, проповедь нам выголощуешь! – нетерпеливо зашумели донские казаки.

– Боба – он человек дуже книжный. Ему надо с присказкой! – добродушно съязвил кто-то.

Боба с укором взглянул на насмешника.

– Горит Украина! – хрипло сказал он. – Нет больше мочи терпеть нам панское зверство... Браты донцы! Молит гетман Богдан у вас допомоги, в ком живо казацкое сердце...

Боба достал из шапки письмо с войсковой запорожской печатью и отдал его Корниле.

Атаман посмотрел на печать и передал сложенный лист войсковому писарю.

– Читай, письменный, – сказал он, нахмурясь.

Письмо украинского гетмана говорило о том, что народ может долго терпеть неправды, столетиями свыкаться с повседневной нуждой и неволей и тогда только восстает, когда жизнь его станет страшнее смерти.

Писарь читал бесстрастно, но по строгим и напряженным лицам донцов было видно, что каждое слово письма падает прямо в сердца.

Гетман писал о том, как поляки в два дня выжгли мать городов русских – Киев, истребили всех жителей Фастова, как даже женщины на Украине взялись за оружие, защищая землю и вольность родного народа, и теперь, в месть за восстание украинского крестьянства, паны загоняют по избам людей и в избах сжигают, а тех, кто спасается от огня, сажают на колья. Одному из казачьих полковников паны живому сняли кожу с головы и набили ее мякиной, а в Фастове положили казачьих детей на решетку, под которой были горячие угли, и панскими шляпами раздували огонь, поджаривая живых младенцев.

Писарь умолк, но молчание не прервалось среди донцов. Задумчивость охватила их. Многие думали уже: хорошо ли к походу подкованы кони, какую взять ратную сбрую, какой мушкет. Другим представлялась степная дорога, а иным – даже битва.

– Браты донцы! – сказал, вновь поднявшись, Боба. – Слыхали вы письмо нашего батьки Хмеля. Молим у вас допомоги не для себя – для заступы за русскую землю и веру, за наших малых детишек да женщин!

– Молим у вас! – повторили за Бобой и все запорожцы.

– Не басурманы! Чего нас молить?! Все поедем! – выкрикнул Разя.

– Всем Доном вздынемся разом!

Шумный и возбужденный говор поднялся между донских казаков. Иные из них уже вскочили и двинулись к Бобе. Но войсковой атаман, негромко крякнув и тяжело опершись о край стола, поднялся, и казаки опустились снова по своим местам. Взгляды всех уставились на Корнилу. Плечистый и рослый, он снял с головы кудрявую шапку, движением широких плеч и локтей отбросил за спину крылатые рукава и острым взором обвел собравшихся.