Каторжник император. Беньовский

   — Ты хочешь, чтобы тебя вздёрнули на суку? — повторил Беньовский.

   — О нет, ваша милость. Лучше уж служить вам, чем висеть на осине.

   — Давно бы так.

   — А как же присяга?

   — Церковь в лице преосвященного Адама освобождает тебя от королевской присяги. Присягнёшь конфедерации.

   — Слушаюсь, пан начальник.

   — Да не зови меня «пан начальник», болван. Зови — «пан капитан».

   — Это как вам будет угодно.

Беньовский распорядился препроводить пленного в обоз и позвать корчмаря. Перепуганный корчмарь не заставил себя ждать. Он ожидал новых поборов, требований вина и еды, за которые это вольное воинство вряд ли расположено расплачиваться. Но пан начальник оказался милостив и потребовал немногого.

   — Неси, Соломон, пуховую перину для меня... И клади сюда, поближе к очагу. Да ещё давай охапку сена для моих офицеров. И бутылку доброго вина, чтоб мы могли согреться перед сном.

   — Будет исполнено, ясновельможный пан. Только я не Соломон, а Мендель.

   — Мендель так Мендель. А в наших краях все корчмари Соломоны.

   — Есть у меня отличное старое вино. Но это будет стоить...

   — Это будет твой маленький вклад в наше общее дело.

Мендель тяжело вздохнул, ссутулился и отправился за вином и периной. А Беньовский выставил караулы и послал в сторону Волковыска ночной дозор во главе с незаменимым Мирно.

Утром прискакал на взмыленной лошади Мирно, растолкал спящего на пышной пуховой перине Мориса.

   — Мой господин, худые дела. Ой, худые.

   — Да говори толком, что случилось?

   — Из города в нашу сторону движутся всадники. Много всадников.

   — Как много? Сотня будет?

   — Наверное, будет.

   — А может, две сотни?

   — Может, и две. И ещё на подводах солдаты. Много подвод, конца не видать.

   — Поляки, русские?

   — Конные, по форме, видать, поляки-драгуны, а на подводах, возможно, и русские.

   — А точнее не можешь сказать?

   — Темно ещё было, не разглядеть. Подводы шли позади всадников.

   — Проклятый драгунишка, которого упустили вчера! Это он успел поднять тревогу.

Беньовский приказал немедля поднять и выстроить весь отряд. Выяснилось, что ночью сбежал пленный солдат. Да ещё и увёл коня. Караульные упустили его, потому что спали мертвецким сном после изрядной выпивки. Бутыль самогона раздобыли у войта. Морис Август дал волю безудержному гневу, ругался по-польски и по-венгерски, грозился собственноручно пристрелить проштрафившихся караульных. Угрозу свою, однако, не выполнил. Только бы ноги унести и избежать встречи с превосходящими силами противника.

Свернув с большой дороги, ведущей из Волковыска на Белосток, отряд углубился в лес и долго петлял по лесным тропам. Впереди лежала знаменитая Беловежская пуща, излюбленное место охоты польских королей и магнатов. Однажды послышался тревожный рёв старого зубра, почуявшего приближение людей.

Обогнув Белосток с юга, отряд натолкнулся на берегу реки Нарев на русский обоз — десятка три саней, груженных овсом, мукой, морожеными тушами свиней и баранов. Обозная охрана" была невелика и состояла из пожилых нестроевых солдат во главе с таким же пожилым прапорщиком. Интендантская команда занималась закупками продовольствия у местных поставщиков. Люди Беньовского испытывали нужду в припасах и поэтому обоз оказался сущей находкой.

По команде командира отряда конфедераты атаковали слабо оборонявшихся обозников. Атаковали со всей яростью и злобой, накопившимися за время изнурительного и голодного скитания по лесным тропам. Одних русских солдат настигла пуля, других — острая шляхетская сабля. Лишь немногим удалось отступить в лес и скрыться в чаще. Хоронить убитых не стали — не было времени. Воспользовались оружием убитых, забрали другие трофеи. Отряд сразу оказался отягощённым внушительным обозом. Продолжали двигаться к Ломже, где Беньовский рассчитывал укрыться в лесистом болотистом массиве и оттуда совершать боевые вылазки.

На первом же привале, в доме деревенского ксёндза, Беньовский составил пространное и витиеватое донесение на имя Иосифа Пулавского. Подвиги отряда и свои собственные он, разумеется, приукрасил как мог, цифры военных трофеев изрядно завысил. Высокопарно обращаясь к «многовельможному пану генералу», Морис писал о великой милости Божьей Матери, ниспосланной рабам Божьим и помогавшей одерживать победы. Первая победа была одержана на подступах к городу Волковыску, где отряд вступил в бой с передовыми разъездами королевской конницы. Противник был частично перебит и частично обращён в бегство. При столкновении с многократно превосходящими вражескими силами, наступающими со стороны Волковыска, отряд умелым манёвром оторвался от преследователей без единой потери. Второе столкновение произошло западнее, на берегу Нарева. Инициатива боя полностью оказалась в руках конфедератов. В результате успешного боя десятки русских солдат были уничтожены и лишь немногим удалось бежать. Отряду достались богатые трофеи — оружие, припасы. Теперь отряд полностью вооружён и надолго обеспечен продовольствием.

Таково было содержание хвастливого донесения. «Теперь нет препятствий к полковничьему чину», — самодовольно думал Беньовский. Он вручил пакет старшему Лихницкому.

   — Отвезёшь в Брест и передашь канонику Клименту, декану большого костёла. Попадёшь в руки королевских солдат или русских — ты не конфедерат, а нейтральный шляхтич... Едешь в гости к родным. Понятно?

Отец Климент служил связующим звеном между штабом Пулавского и командирами отдельных отрядов, действовавших в северо-восточной Польше. В свою очередь через брестского каноника верховное командование рассылало приказы по отрядам.

Дерзкое нападение Беньовского на русский обоз встревожило противника и вынудило его к ответным мерам. Из районов Белостока и Ломжи выступили колонны русских войск и стали преследовать отряд Мориса. Навстречу им со стороны Треблинки наступала королевская конница. Конфедераты бродили по лесным дорогам, ещё не осознавая всей опасности, а когда осознали, заметались, как обложенные со всех сторон охотниками волки. Кольцо вокруг отряда замкнулось.

Русское командование, желая избежать кровопролития, послало в лагерь Беньовского офицера-парламентёра с ультиматумом — сложить по доброй воле оружие и избежать ненужных жертв. Позиция конфедератов под прицелом русских пушек. Всё это парламентёр произнёс на превосходном польском языке, которым успел овладеть за время службы в Польше.

Морис Август ответил надменно и самоуверенно:

   — Не пристало польскому офицеру, дворянину, складывать оружие даже перед десятикратно превосходящими силами противника. На всё воля Всевышнего. Если мне суждено пасть в бою, значит, так угодно силам небесным.

   — Жаль. Мы надеялись на ваше благоразумие, — с горечью сказал парламентёр. — Всё же подумайте. Оставляем вам час на размышление.

Час прошёл, конфедераты не выкинули белого флага, и цепь русских солдат, выгнувшись дугой и охватывая фланги Беньовского, пошла в атаку. Конфедераты нестройно отстреливались. Отступать было некуда. В тылу отряда стояла королевская конница. Польские кавалеристы не спешили бросаться в атаку и ждали неминуемого исхода боя — всё же не хотелось рубить своих соотечественников.

Конфедераты падали один за другим, сражённые пулями и поражённые штыковыми ударами. Рядом с Беньовским упал, слабо вскрикнув, его верный Мирно, оставляя на истоптанном снегу алое расползающееся пятно. Падая, он что-то бормотал на своём непонятном полякам и венграм языке. Должно быть, произносил слова предсмертной молитвы. Вслед за ним упал как подкошенный младший Лихницкий, почти мальчик. Где-то рядом судорожно храпели испуганные и раненые лошади.

   — Хватит с меня, холера ясна! — яростно выкрикнул Беньовский, бросая в снег пистолет.

Его примеру последовали другие, бросая ружья, сабли. Кто-то ещё пытался отстреливаться. Потом умолкли и одиночные выстрелы.