Фаворит богов

   — Присядь возле меня, — прохрипел он.

Поднявшись по ступенькам, Германик покорно присел на край постели.

   — Вижу, ты не ожидал, что я превращусь в вонючую развалину, — молвил Октавиан. — Но такова моя участь. Когда-то я думал, что всемогущ, что в моей власти — людские судьбы. И так оно и было. А теперь я гнию и мучаюсь. Как переменчивы наши судьбы! Ещё недавно я повелевал самой великой нацией мира, а нынче не могу даже пересечь эту комнату.

   — Я всегда восхищался вами, государь, — прошептал Германик, с трудом сдерживая слёзы. Ему было очень жаль Октавиана.

   — Ты хотел стать похожим на меня, не так ли? — хмыкнул Октавиан. — Но зачем человеку все блага и вся власть, если он обречён быть смертным? Меня причислят к богам. Но ты знаешь, что я не бог. И я это знаю.

   — Для меня вы пример человеческой силы духа, — молвил Германик.

   — Признаться, я бы не хотел говорить о себе. Давай лучше поговорим о тебе. Если бы не твоя молодость, я бы с радостью сделал тебя, а не Тиберия своим наследником. Но ради моей любви к Ливии и из-за твоей юности я вынужден передать власть ему. Впрочем, я заставил его провозгласить тебя преемником, хотя ему было бы предпочтительней предать престол Друзу. Придёт время, Германик, и ты станешь римским кесарем. Ты сполна отведаешь моей власти.

   — Ах, государь, я вовсе не стремлюсь к власти, — мягко произнёс Германик.

   — Мне это известно, — сказал Октавиан. — Но поэтому ты мне нравишься ещё больше. Я всегда ценил в людях такое качество, как скромность. Она нечасто встречается в наши дни. Тем не менее настанет час, и ты тоже будешь кесарем. До того момента прошу тебя сохранять верность Тиберию. Его не любят в войсках. Его не любят простолюдины. Его не любят знатные патриции. Теперь, как никогда прежде, ему понадобится твоя поддержка и заступничество.

   — Я обещаю вам, государь, что ценой своей жизни буду защищать престол Тиберия, — горячо прошептал Германик, и его большие глаза сверкнули несгибаемой твёрдостью.

Одобрительно кивнув, Октавиан сжал его пальцы:

   — Не ожидал от тебя другого ответа, Германик. Я всегда был уверен в твоей честности. Ты молод, но я прошу тебя позаботиться о том, чтобы Тиберию оставались преданы легионы... Он жестокий, порочный, лицемерный, но ему надлежит править Римом. Прими его как своего государя и служи ему так, как служил мне.

   — Обещаю, — Германик прижался лбом к руке Октавиана.

   — Спасибо. Я благодарю тебя, хотя прежде не благодарил моих солдат за то, что они исполняют свой долг перед Отечеством, — молвил Октавиан. — А теперь уходи. Тебе пора возвращаться в Рим. Больше мы не увидимся.

Поднявшись с постели, Германик отвесил поклон. Страдания Октавиана причиняли ему боль. Опустив голову, юноша медленно вышел из зала. У него было искреннее честное сердце, и он действительно восхищался Октавианом, поэтому вид больного изнурённого старца вселял в него тоску. Впервые он задумался о том, насколько недолговечно всё в окружающем его мире. Даже слава и могущество имеют свойство растворяться в реке времени.

Остановившись в огромной, украшенной фресками галерее, он погрузился в размышления. Сюда доносились отзвуки голосов и звон оружия с улицы — начались сборы солдат в Рим. Через несколько часов почти все отряды отправятся на галерах в путешествие. С ними покинет Нолу и Германик.

   — Зачем дедушка приглашал тебя к себе? — раздался рядом чей-то голос.

Германик повернулся и увидел Агриппину. Он уже давно не встречал её и помнил юной, конопатой девчонкой. Сейчас он изумился тому, как красива она стала за прошедшее время.

   — Ваш дед просил меня позаботиться о безопасности новой власти, — сказал он.

   — Неужели?! А разве уже новая власть?

   — Пока нет. Но вы прекрасно понимаете, что со дня на день это неизбежно случится.

Агриппина стояла в полумраке галереи. Возле неё находилась рабыня-сирийка.

   — А у тебя, великий Германик, наверное, есть огромное могущество, если даже мой дед просит такого, как ты, заботиться о безопасности Тиберия, — ехидно сказала она.

   — Будет глупо отрицать, что я имею влияние на людей, — возразил Германик.

   — Почему же они тебя так любят? Что в тебе есть особенного? — вскинув голову, Агриппина надменно обошла вокруг Германика, словно изучая его.

   — Возможно, вы сами когда-нибудь об этом догадаетесь, — хмыкнул он, слегка подавшись вперёд.

Она в изумлении взглянула на него, её щёки вспыхнули от смущения.

   — Вот видите, Агриппина... Я оказался недалёк от правды. — Юноша разглядывал её с нескрываемым восхищением.

   — Ты уезжаешь, Германик? — печально спросила она.

   — Да, — молвил он. — А вы бы хотели, чтобы я остался? Мы могли бы погулять по берегу, и я рассказал бы вам о недавнем походе.

   — К сожалению, это невозможно.

   — Вы правы. Я не оспариваю приказы Октавиана, а он повелел мне ехать в Рим.

   — А в Риме чем ты займёшься?

   — Буду ждать новостей из Нолы, как и все подданные, — Германик тяжело вздохнул.

Отступив, Агриппина опустила голову.

   — Деду очень худо? — спросила она.

   — Он сильный человек и мужественно терпит свои скорби, — отозвался Германик. — Я горжусь тем, что служил ему.

   — А я вижу, не зря дед ценит тебя. В твоих речах звучит много благородства, — произнесла Агриппина.

Он слегка поклонился ей:

   — В Риме мы непременно должны вновь встретиться, госпожа.

   — Мы встретимся, — кивнула она и подняла на него взгляд своих чудесных синих глаз.

   — Тогда с вашего позволения я оставлю вас. Меня ждут солдаты, госпожа. Однако прошу вас обратить внимание на то, что если бы мне позволяло время продолжить нашу беседу, я бы предпочёл её продолжить.

   — Мы её обязательно продолжим, — улыбнулась Агриппина.

   — В Риме, — подчеркнул Германик и, вновь поклонившись, зашагал к лестнице.

Девушка долго провожала его взглядом, чувствуя, как её переполняет волнение, а сердце бешено стучит в груди. Она понимала, что любит Германика и больше всего на свете хочет, чтобы он ответил ей взаимностью.

Между тем, расставшись с ней, Германик присоединился к солдатам, занимавшимся во дворе сборами в путь. После разговора с Октавианом на душе у него было тяжело, и эту тяжесть не смогла облегчить даже встреча с Агриппиной.

Хмурый, погруженный в свои мысли, он нынешним же вечером оставил город, направляясь во главе отрядов в Рим. Вместе с ним отбыл Друз. В Ноле остались лишь наиболее приближённые к Октавиану люди — его родственники, несколько сенаторов и небольшой отряд преторианцев.

ГЛАВА 10

Через четверо суток после отъезда легионов кесарю стало совсем плохо. Он был в твёрдом уме и поэтому ощущал стыд из-за собственного недуга.

Жарким днём, незадолго до заката, он велел рабам оставить его покои.

   — Я хочу провести свои последние часы наедине с Ливией, — молвил он, склонив голову жене на колени.

Сидя на его постели, Ливия испытывала одновременно боль и торжество. Её покидал мужчина, за которым она была замужем почти сорок лет, и от этого её переполняла тоска. Но после него на престол взойдёт человек, которого она любила больше всех на свете, а это придавало сил и желание жить дальше.

   — Скажи мне, Ливия, нет ли в Ноле беспорядков из-за того, что я тяжело болен? — осведомился он.

   — Нет, — пожала плечами Ливия.

   — Я боюсь, что подданные поднимут мятеж против Тиберия. Ведь ты будешь его поддерживать мудростью, как поддерживала меня?

   — Если он захочет этого.

   — Верно, любовь моя... Тиберий похож на тебя, и если он был покорен мне все эти годы, то это вовсе не значит, что, став кесарем, он будет покорен твоей воле. Его душа неудержима, а сердце разбито... Мне жаль его, ведь именно я стал причиной многих его страданий.

   — Ты не должен винить себя, — Ливия склонилась к Октавиану. — Благодаря твоему расположению он станет правителем Римской империи.