Слезы Турана

Хозяин двора и дервиш насторожились.

— В Самарканде против султана султанов готовится смута. Черные псы базара хотят набить сундуки золотом.

— Сын мой, чем полнится река твоей уверенности?

— Верные люди указали на главного смутьяна. Знайте, что мой бывший хозяин — ядовитая тварь. Стрела моя нацелена в эту цель. Я готов отдать жизнь за султана султанов, великого представителя сельджукидов!

— Желание достойно уважения и подражания. Помнишь ли ты, богатур, о летучих мышах Чепни?

— Помню.

— Не уподобься же тем, кто желает сушить муку на веревке. Горек хлеб в тех руках, что украшены драгоценностями султанских лизоблюдов.

— Ай, птице не страшна высота, волнует другое. В караван-сарае, мудрейший, вы развернули передо мной ковер, сотканный из ярких слов… Но вы оставили в тени главное — рассказ о мастерице.

— Все это так, бек-джигит, но если бы, просеяв муку, сито вешали на место! Хранитель султанской библиотеки ослеплен сиянием дворца. И высшим несчастьем он считает служить султану, к чему готовит и дочь свою, наделенную даром поэзии. Аджап достойная дочь своего народа. Мне говорили, что сейчас она в Самарканде, постигает мудрость книг древних философов.

— Не совсем так. Аджап сейчас на пути к Мерву.

— О, это звезда, взошедшая на чужом небосклоне!

— Мудрейший!..

— Ей надо было бы родиться при Мелик-шахе, отце султана Санджара, покровителе нации и искусства. А сегодня ее ждет удел оскорбленной и обездоленной.

— Не говорит ли в вас обида?

— Нет.

— Об этом надо сообщить во дворец, — после длительных раздумий сказал дервиш, распластав на ковре длинное, костлявое тело.

— О, мудрейший!..

— Молодой воин хочет напомнить мне об обиде, нанесенной во дворце? Вода мутится в верховье реки. А пить придется простым людям, на головы которых и так легло много пепла несчастья. Зло распускают, чтобы получить больше дешевых работников и поднять цены на базарах. Кто заботится лишь о своем заде и пояснице, часто стано вится горбатым… А с дворцом у меня свои счеты. Спеши, юноша, к ювелиру, а то драгоценности могут потускнет!

— Завтра я помогу ему встретиться с начальником дворцовой стражи, — отозвался хозяин дома.

— И постарайся, чтобы за драгоценности была достой ная плата.

— На прошлой охоте визирь растоптал кравчего упущенного джейрана. Сотник ищет взамен молодого воина.

— По стаду и пастуха подбирают! — ответил старик. — Голос разума подсказывает, что сотник будет тебе благодарен за нового кравчего. Согласен ли ты, джигит?

Ягмур нагнул в знак благодарности голову, приложил правую руку к сердцу.

— Пусть же будет так! Аминь! А теперь — пора спать. Завтра многое свершится и в твоей судьбе.

— Чепни говорил о каких-то отрядах, посланных султаном в Балх, против огузов. Так ли это?

— В песках говорят о том же, но не знают, почему эмир Кумач задержал их у Балха, не переправил на ту сторону Джейхуна. Солнце принадлежит сильному, жареная пшеница — зубастому. А в воздухе пахнет падалью. — Дервиш задул светильник, натянул на голову плащ. Сон воцарился в доме…

ПЕЧАТЬ СЧАСТЬЯ

«Балх блестящий» — так называли этот город поэты двенадцатого века. Соседние эмиры считали, что это он тель счастья, спокойствия и добра на земле.

Через него проходил «шелковый путь» в Индию. От еврейских ворот и до индийских было несколько фарсах. Высокая глинобитная стена окружала посевы и поместье. Центр города украшала мечеть, известная во всех странах Азии своей художественной отделкой. О ней писали, что автор чертежей, создавая здание, хотел всеми силами представить и изобразить дом аллаха. Вокруг главного здания было расположено триста шестьдесят комнат, для прислужников. Стены храма были украшены шелком и драгоценными камнями. Эта часть города считалась самой шумной: к гомону многочисленных базаров примешивался скрип семидесяти мельниц, расположенных по берегам Дихе, каналу от Аму-Дарьи. Большой торговый город на «шелковом пути» с утра до вечера пропускал через свои ворота сотни караванов, составленных иногда из пятисот и более верблюдов. Караваны шли со всех сторон света. И редко, когда мелкие купцы или ремесленники спорили с иноверцами и пришельцами за лучшие места на базаре или грубо обзывали друг друга, не сойдясь ценой на товар.

«У жителей Балха хорошие нравы, храбрость, сила характера, ум, обилие верных взглядов, благородство мыслей, хорошая дружба, усердие в исполнении обязанностей. Город хорошо расположен и устроен. Удобства его приближаются к Дамаску», — писали о Балхе персидские путешественники

Но выше всех зданий и мечетей был дворец эмира Кумача. Под стать ему был и сам правитель. Занимаясь военным искусством со стражей, Кумач рубился сразу с пятью-шестью воинами. Любой конь замирал под его властной рукой. Высокий, статный, перехваченный в тонкой талии поясом из серебряных монет, он часто задумчиво смотрел с площадки башни вдаль. Длинная, широкая в кисти рука, осторожно поправляла пышные, побитые проседью усы. Что горбило плечистое тело? Что заставляло туманиться острые глаза? Может быть, причиной этому был ветер, запутавшийся в листве столетнего гуджума? Или летучий запах горькой полыни, напоминающий привкус походных костров?

Мрачная дума давно тяготила его лобастую голову. Но прав был тот, кто сказал однажды: «В путь отправляясь, проверь дважды, все ли нужно в твоем хурджуне»,

С давних лет Кумач был наставником султана Санджара. До сих пор, находясь за многие десятки фарсахов от дворца Санджара, пищу он принимал после верного слуги Каймаза

Вот и сейчас, только ветерок воспоминания коснулся эмира Кумача, как низко опустилась густо подкрашенная бровь. Султан Санджар был третий сын у Мелик-шаха.

Родился он от любимой наложницы. Старший сын — Беркиярук, получивший от отца наследство, царствовал недолго. И еще меньше царствовал средний сын — Махмуд. Много помнит битв Кумач, но больше всего запомнилась ему схватка султана Санджара со старшим братом.

В ту пору Беркиярук, разбитый сильным соседом, бежал с пятьюдесятью всадниками в Исфагань, где собрал тех, кто «желал его» и поддерживал власть.

…При этих думах Кумач насупил тяжелые брови, вспоминая битву между братьями. Санджар свое войско разделил на три части. Правым крылом командовал он — Кумач, опытный воин, левым — главный визирь, а центр вел сам Санджар.

Солнце оторвалось от земли, когда Беркиярук двинул свои войска. Он, Кумач, возглавил первые отряды воинов. На полном скаку ворвался он в ряды защитников брата Центр войска Санджара изогнулся, прорвался и побежал Беркиярук стал преследовать врага, но воины его, ослепленные богатой добычей, занялись грабежом. Тогда он — Кумач, и кавалерийское крыло, которым командовал глав ный визирь, ударили с разных сторон. Санджар через гонцов управлял ходом битвы, и полководцы загнали войска Беркиярука в теснину. Высокие гряды гор сковали противника и никто из воинов Беркиярука не смог уцелеть. А чтобы не осталось в живых и воинов, раненых в битве, Санджар распорядился пустить воду в ущелье…

Степь дохнула запахом горькой полыни. Из города донесся стук мельниц, звон кузнечных молотков, крики разносчиков воды. За каналом, отправляясь в далекий путь, вытягивался из города длинный караван.

Во дворце вдруг засуетилась прислуга. Но Кумач, застывший на крепостной высоте, по-прежнему не отрывал глаз от голубой дали. Вспомнилось: Беркиярук в том стремительном натиске, сокрушив войска брата, захватил мать Санджара. Женщина до смерти испугалась, боясь, что он в отместку за свою мать, убьет её. Беркиярук тогда тяжело приподнял голову и сказал:

— Я взял тебя в плен только за тем, чтобы мой брат Санджар освободил находящихся у него пленных! Ты не ровня моей матери, чтобы я убил тебя!..

По-разному говорили о дальнейшей судьбе Беркиярука. Дервиши и пустынники, исходившие всю страну вдоль и поперек, не раз рассказывали о том, как Беркиярук после битвы долго странствовал по пустыне. У него осталось всего 17 всадников и одна белая верблюдица. Потом войско его увеличилось до 300 всадников. Списавшись с населением Исфагани, он направился туда, но местный султан отказался подчиниться бывшему султану султанов.