По законам Дикого поля

Чужая жизнь требовала непрерывной работы: пахать, косить, чистить хлевы, поновлять соломенную крышу, строгать телегу, ткать, кузнечить… Проще жить, проще. Кочевнику милее идти за облаком, гонимым ветром, отдавшись настроению; охранять свой скот и, если повезет, забрать чужой.

Копыта лошадей непривычно цокали во дворе, выложенном диким плоским известняковым камнем. Глаза ордынцев пытливо разглядывали чудные растения в огороде. Смуглые руки потянулись к знакомым и незнакомым вещам, висевшим прямо на внешней стене избы на вбитых в бревна больших четырехгранных кованых гвоздях. Ковш, сито, серп, уздечка, капканы разных размеров и конструкций…

В избе ордынцы принялись искать девиц, которых видели. Перевернули лавки, кровать, заглянули в печь. Нигде нет. Так и уехали бы, но очень желанной поживой могли стать две пленницы. Самый дотошный ордынец догадался поддеть половицу и обнаружил крышку погреба.

После короткой борьбы избитых сестер выволокли наружу. Не обращая внимания на крики и плач, руки девицам связали арканом и погнали вслед за лошадьми. Какое-то время сестры шли и упирались, но арканы, притороченные к лошадиным седлам, тащили и сволакивали их. Поняв тщетность своих усилий, они почти бежали, влекомые жестокой веревкой.

Корсаки захватили не только полонников, но и собрали в избе одежду, ткани, все металлическое и все, что блестело, включая зеркало и бусы. Даже деревянную бадью прихватили, но из-за тяжести бросили за двором.

Ехали веселые, оглашая степь радостными криками и песнями. Не спешили. Было то время, когда еще не особо боялись погони.

В степи корсаки заприметили Мотю, возвращавшуюся домой с корзиной и узлом собранных трав. Она побежала к ближайшему колку, но бежать слишком далеко. Аркан захлестнул ее плечи на полпути.

Девушка так судорожно билась и не хотела вставать даже после того, как ее проволокли сотню саженей по степи. Тогда ордынцы, не желая потерять ценный товар, связали ее и бросили на вьючную лошадь.

В это время остальные Калачевы и овражные люди в урочище [16] Долгий овраг собрались в путь на усадьбу к Калачевым. Овражные пришли в урочище лет на пять раньше Максима, но так как начинали без пожитков, с нуля и жили скрытно, то и скудно. И оружием они оказались не богаты. На десять мужиков у них имелось всего одно кремневое ружье и два азиатских пистолета, да по копью на каждого. Не ахти как крепко. Только другой подмоги не имелось.

8

Максим и его семья с провожатыми догнали Вожу и садчика, тянувших фургон, почти у самой усадьбы.

Хозяева нашли усадьбу ограбленной. Единственная уцелевшая ценность – ларь с зерном. Приходили корсаки-мясоеды, которые еще не знали вкуса хлеба, по крайней мере, вкус его еще не стал им привычен и желаем. В некоторых кочевьях пекли на угольях тонкие лепешки, но это скорее исключение, чем привычный основной продукт.

Но главная беда у табунщиков – нигде не видно дочерей. Вожа походил по двору, взял лошадь у Максима и поехал по окрестностям. Следы и опыт сказали ему обо всем.

– Дочерей твоих увели в полон, – зверолов отдал подавленному отцу и плачущей матери ленточку – единственное, что осталось…

Максим призвал идти в погоню.

Вожа пожал плечами. Он уже оценил наличествующие силы и готовность:

– Вернуть полонников с бою сейчас не удастся. Я видел несколько отрядов. К вечеру они соединятся. Совместно погонят скот и невольников. У них может быть несколько сот всадников. Немногие из вас вернутся. Можете все пропасть без пользы.

– Как быть? – спросил один из овражных людей. – Нельзя ли выкрасть их ночью?

– Одного человека у десятерых сторожей увести можно. Десятерых у одного сторожа бесшумно не увести. Полонников по полю соберут много. Кого-то возьмешь, а другие начнут плакать, побегут вослед. Все обнаружится. Теперь корсаки настороже. Выкупить можно. Есть ли чем? До денег и украшений падкие все ордынцы.

– Все разорили, – хозяйка заплакала. Мужики молча сжимали ружья. – Зачем им наши дочушки? Убьют их? Скажи.

– По их законам разрешено иметь несколько жен, – ответил Вожа. – У богатых по десятку жен и наложниц. Потому невесты в цене. У бедного корсака нет денег на выкуп жены. Дорого. Берут у других народов, если голову сохранят. Из чужих кочевий берут себе. Русских могут продать в Серединную Азию, в Бухару, в Хиву… Персам и крымским татарам продают, туркам. Наши мужики и бабы в цене. Способны в поле работать. Ногай или башкир в четверть цены идет. Русские плуг и косу знают, работе обучены. Беленьких девок хорошо в гаремы покупают. И сами кочевники их держат, но более продают за хорошие деньги.

– Зачем дикарям рабы? – то ли возмутился, то ли спросил овражный человек с клеймом каторжника.

– Овец стричь, шкуры свежевать, кожи мять, войлоки валять… Двух-трех невольников имеешь – можешь в тени кверху пузом лежать. Старики в селеньях говорили: униженные будут возвышены; русские полки еще придут туда, откуда исходит угроза, и там будет порядок, заведенный Россией, и никто не станет торговать христианскими душами. Может, это вас утешит.

– Вожа, давай дочек выкупим, – Максим ухватился за идею выкупа. – По лесам и долам, говорят, ты многим помог. Проводишь на кочевье? Сколько стоит дочек выкупить? Все, что есть, отдам.

– Правду сказывают, – согласился Вожа. – Приходилось полонников и отбивать, и похищать, и выкупать. Сами корсаки за хорошую девицу платят калым пятьдесят лошадей, двадцать пять коров, сто овец и несколько верблюдов. Девицу попроще согласятся отдать и за двести овец. Бывает, за скудных женихов отдают и за сто овец. Но по словам, ваши дочери в самом соку. Корсаки так просто не отпустят. Конечно, полонников до Хивы живьем еще довезти надо, чтоб не померли… Сторговаться можно. Но за трех девок придется отдать целое состояние.

– Наш скот отогнан, – удрученно сказал Максим. – Лошадей по степи распугали проклятущие…

– Два дня тому назад подо мной двух лошадей убили, – Вожа развел руками, потом хлопнул по ружью. – Из имущества только медвежья голова в сохранности. И у вас не густо.

Услышав сужденья Вожи, Прасковья забилась в судорожном плаче.

Вожа смущенно отвернул лицо, потом решительно сказал:

– Чем могу помогу вам. Будем готовить выкуп. Есть у меня заказ на красивые птичьи перья и чучела птиц, кои продают купцы в столице и за морем в Европе. Пойду добывать. Две шкуры куницы в зимовье висят. Может, еще беркута споймаю. Мать, не плачь, как по покойникам. Уповай на удачу. Надо снаряжаться в дорогу.

На другое утро, еще до зари, Вожа и Максим выехали верхами в степь, на поиски одичавших своих лошадей. К полудню они обнаружили в лощине за дубровым колком косяк лошадей во главе с пегим высоким жеребцом. Глаза у зверолова сразу заблестели.

– Хорош, хорош, – повторил Вожа.

После стремительной скачки по просторному долу удалось заарканить пегого жеребца редкой масти, особо ценимой азиатскими торговцами, которые перепродавали пегих по хорошей цене в Индию. Впрочем, зверолову жеребец глянулся не столько мастью, а широкой грудью, длинными сухими ногами, а еще больше характером, вздувающимися ноздрями при появлении конных людей…

Вымотав жеребца на аркане до изнеможения, зверолов и табунщик взнуздали и оседлали его. Только Вожа взобрался в седло, как новый прилив ярости взметнул, казалось, увядшего скакуна. Такой брыкучей скачки Вожа, объездивший нескольких диких коней, еще не видел.

В конце концов конь был вынужден признать верховенство человека с железной хваткой.

В тот день Вожа и Максим привели в усадьбу еще одну объезженную кобылицу. С другого дола удалось привести нескольких скакунов и сыновьям Максима при содействии овражных людей. Но самый статный конь оказался у Вожи.

– Как бы его назвать? – задумался зверолов. – Конь в степи друг и брат. Нехорошо другу без имени.

– Тополь, – предложил Васек. – Назови его Тополь. Стройный, ноги длинные.