Мир хижинам, война дворцам

Стрелку на пристанционных путях перевели; вместо того чтоб двинуться на север, на Петроград, эшелон новоявленных «полуботьковцев» отбыл на юг, в Киев.

Пятисотый солдат руки не поднял, остался один на перроне и отмаршировал обратно в казарму. Это и был Виталий Примаков.

Вместе с Примаковым Коцюбинский приехал в Киев, по следу украденных Центральной радой однополчан.

7

В Центральной раде между полномочным представителем полка и Симоном Петлюрой состоялась беседа.

Юрий Коцюбинский представился:

— Я член петроградской организации партии большевиков. Вы товарищ Петлюра, тоже социал–демократ. Поэтому буду с вами говорить прямо. Я отстаиваю не интересы реакционного командования, продолжающего вести империалистическую войну, а интересы революции.

Симон Петлюра ответил:

— Я член Центральной рады и председатель Украинского генерального войскового комитета! Превыше всего для меня интересы украинской государственности! Прошу иметь это в виду, пан добродий!

Коцюбинский посмотрел на Петлюру: и откуда он такой взялся? Коцюбинский видел Петлюру впервые и до сих пор знал его лишь по театральным рецензиям: Петлюра расхваливал театр Садовского и хаял театр Соловцова, а по мнению Коцюбинского оба театра были хороши. О военных талантах и воинских заслугах Петлюры ему ничего не было известно.

Они стояли друг прогни друга. Коцюбинский — статный, с высоким белым челом, спокойными глазами под дугами бровей и кудрявой бородкой, — писаным красавцем назвала бы его любая женщина. Щуплый, малорослый Петлюра чувствовал себя в его присутствии уязвленным. Поэтому, заложив руку за борт френча, Петлюра приподнялся на носки, чтоб иметь возможность смотреть на солдата сверху вниз.

Коцюбинский сказал:

— Пан добродий Петлюра! Я такой же украинец, как и вы, и дело освобождения родины мне так же дорого. Но «украинство» — не партийность: в украинском движении действуют разные партии — и буржуазные и пролетарские. Я думаю, что, если мы подойдем к этому вопросу как члены социал–демократической партии, мы достигнем взаимопонимания.

— Ах, вы украинец! — произнес Петлюра, — Простите, как вы сказали ваша фамилия?

— Коцюбинский.

— Коцюбинский, Гм! У нас был украинский писатель Михайло Коцюбинский. Вы не из тех ли Коцюбинских? Простите, как нас: по батюшке?

— Михайлович.

— Ваш отец?

— Да. Я — его сын.

Петлюра раскинул руки, точно для объятия:

— Дорогой товарищ Юрий! Мы ждали вас! Молодое украинское войско нуждается в полководцах! Принимайте командование батальоном в полку имени Полуботько: я это вам устрою у командующего округом!

Коцюбинский навстречу объятиям не сделал ни шагу, и руки Петлюры повисли в воздухе.

— Я — член солдатского комитета, товарищ Петлюра, полк мой стоит в Петрограде. И пришел я за тем, чтобы вернуть пополнение, незаконно уведенное в Киев.

Петлюра хмыкнул и снова сунул палец за борт френча.

— Мы создаем украинскую армию! Украина — наш высший закон!

— Но ведь и в Петроградском гарнизоне больше тридцати тысяч украинцев,

— Тридцать тысяч? — Петлюра был поражен. — В таком случае вы должны привести их сюда!

— Они в резерве Северного фронта!

— Ми создадим Украинский фронт! И воевать там должны украинцы.

— Как вы знаете, мы, большевики, против войны.

— Почему же вы хлопочете о пушечном мясе?

— Мы не считаем солдат пушечным мясом, господин Петлюра. Вооруженный народ будет гарантом социалистической революции! А вы собираете солдат–украинцев, чтоб и в самом деле использовать их как пушечное мясо в империалистической войне!

Петлюра возмущенно всплеснул руками.

— И это говорит украинец! Украинская армия будет гарантом утверждения украинской государственности, пан Коцюбинский. Освобождения Украины мы добьемся здесь, а не в вашем Петрограде!

Коцюбинский пожал плечами:

— Мы, большевики, считаем, что Киев и Петроград должны вместе бороться и за социальное и за национальное освобождение!

Петлюра раздраженно прервал:

— Простите, но мы не на митинге! Я считаю вопрос о полуботьковцах исчерпанным: они остаются здесь!

Он произнес это высокомерно, но тут же добавил;

— И мы не совершаем ничего противозаконного, имейте это в виду: они пойдут на фронт, как того требует верховное командование, — только под нашими желто–голубыми знаменами!

Коцюбинский сверкнул глазами из–под бровей:

— Значит, вы — за Временное правительство?

— Нет! — закричал Петлюра и даже топнул ногой. — Мы создадим украинское правительство, и украинцы на фронте упрочат положение своего правительства в Киеве славой воинских побед!

Коцюбинский холодно сказал:

— Не торопитесь расписываться за всех украинцев, господин Петлюра! Есть среди них и такие, которые позаботятся, чтоб солдаты — и украинцы и русские — были готовы к… войне классовой.

Петлюра воздел руки и посмотрел на потолок.

— И это говорит сын нашего любимого писателя, творчество которого я так глубоко почитаю! А Центральная рада еще собиралась торжественно почтить память корифея нашей литературы!.. Откуда вы набрались этих большевистских идей?!

— Отец сам воспитал своего сына, — отвечал Коцюбинский, — и да будет вам известно что все дети украинского писателя Коцюбинского — большевики!

Коцюбинский вышел, не сказав «имею честь»…

8

Выступая теперь на митинге, Коцюбинский рассказал и о краже украинского пополнения петроградского полка. Центральная рада, кричит, что она против Временного правительства, а на деле следует его империалистической политике: создает украинские национальные полки, чтобы бросить их на фронт, в наступление, затеянное Керенским. И Коцюбинский призывал киевлян вместе с петроградцами приветствовать решения царицынцев и кронштадтцев, требовать отставки Временного правительства, и передачи власти Советам!

Митинг ответил единодушным одобрением. Кричали: «Долой войну!», «Долой Временное правительство!», «Власть — Советам!»

И едва ли не громче все кричали Максим Колиберда и Иван Брыль.

— Долой Временное! — надрывались они так, что стоявшая рядом Тося застыдилась и отодвинулась подальше, а Меланья и Марфа дергали их за рукав, стараясь унять.

Председательствующий Литвин–Седой, стоял на платформе грузового автомобиля, служившего импровизированной трибуной, развернул лист бумаги — огласить резолюцию митинга.

Но ему помешали: с Московской улицы показалась колонна, большевистской фракции Советов под знаменем Печерского комитета партии большевиков.

Появление «совдепщиков» митинг встретил с энтузиазмом, и оркестр авиаторов грянул туш.

Впрочем, оснований для торжественной встречи не было. И об этом, попросив слово вне очереди, сообщил Пятаков: все предложении большевиков отклонены и фракция покинула объединенная заседание.

Сообщение вызвало бурную реакцию. Площадь, забитая людьми, зашумела. Литвину–Седому с трудом удалось призвать митинг к порядку. И он предложил участникам митинга проголосовать пункты резолюции, внесенные в Совет большевиками. Затем он опять передал слово Юрию Пятакову.

— За всеобщий закон о восьмичасовом рабочем дне!

Площадь ощетинилась тысячами поднятых рук. Казалось, огромный еж выставил все свои колючки.

— Кто против?

Не поднялась ни одна рука.

— Кто воздержался?

Таких тоже не было.

— Принято единогласно! — констатировал Литвин–Седой. — Давай дальше, товарищ Пятаков!

— За рабочий контроль над предприятиями!

И это было одобрено единогласно.

Также единогласно одобряли и раздел без выкупа помещичьей земли между крестьянами и требование немедленно прекратить империалистическую войну. Резолюцию митинга солдат и пролетариев Печерска решили немедленно передать на заседание Советов в театре Бергонье.

Леонид Пятаков сел на мотоциклет, дал газ и запылил по Госпитальной, через Бессарабку, в центр. Резолюцию он даже не успел спрятать в карман: он держал ее в руке, сжимавшей руль, и бумажка белой голубкой трепетала на ветру.