Ричард Львиное Сердце

В августе 1190 года Ричард прибыл в Мессину, чтобы дождаться там Филиппа II, шедшего сухим путем на Италию. И тут застрял до весны. Недаром сицилийцы прозвали Ричарда Львиным Сердцем. Он наставил виселиц, довел мессинцев до бунта, ратоборствовал со своими же и рассорился с союзниками. Однажды он со свитой возвращался с прогулки. Повстречался воз с палками. Рыцари давай фехтовать палками. Ричард сцепился с «Ахиллесом Франции» — де Баром, но не мог одолеть его и прогнал с глаз долой как «врага». С Филиппом у Ричарда чуть было не дошло до драки из-за Элоизы, но когда мать Элеонора привезла новую невесту, красивую и богатую Беранжеру Наваррскую, в которую Ричард влюбился ещё в Гаскони, Филипп отступился. Важнее были притязания Ричарда на нормандский престол. Тогда от норманнов Южной Италии оставалась только Констанца, бывшая замужем за императором Генрихом VI, да её племянник Вильгельм II Добрый Сицилийский, женатый на Жанне, сестре Ричарда. Вильгельм только что умер, и Сицилию захватил его незаконный племянник Танкред, державший Жанну в плену. За деньги и освобождение сестры Ричард признал Танкреда, то есть нарушил права императора.

Уехал Филипп, а Ричард всё собирался — и поразил мир небывалым флотом, до двухсот галер и даже дромонов [140]. На чудесном корабле самого короля горел огромный фонарь. Но бури тотчас же разметали эту красу. Корабль принцесс Беранжеры и Жанны пропал: его прибило к Кипру, где греки, по обычному тогда «береговому праву», частью избили, частью пленили экипаж. Самого Ричарда занесло сначала к Криту, потом к Родосу, наконец, и он попал на Кипр. Островом владел Исаак Комнин, отложившийся от византийского императора того же имени. Он грозил пленом и Ричарду. Тогда наш герой вскочил в воду и бросился на берег. Исаак поскакал прочь, а Ричард кричал ему вдогонку: «Что ж, мой господин император, возвратись, покажи свою доблесть на поединке со мной!» Но Исаак бежал в леса. Ричард занял гавань Лимиссоль и оттуда устремился внутрь острова, к столице Никосии. Здесь он овладел казной Исаака. Исаак вышел из лесу с повинной. Ричард заковал его в серебряные цепи и отправил в Триполи, где тот вскоре умер. Затем он отпраздновал свадьбу с Беранжерой и обласкал прибывшего к нему «титулярного», безземельного иерусалимского короля Гюя Люзиньяна. Он назначил его даже по-наполеоновски королем Кипра. Следуя совету Гюя, он сделал большую ошибку — двинулся осаждать крепкую Акру, вместо того чтобы идти прямо на Иерусалим, ошеломив Саладина своим внезапным появлением. Ричард явился туда 1 июня 1191 года, почти через два месяца после отплытия из Мессины.

«Врата к святым местам», как называли Акру, были взяты. Но чего это стоило! Турки два месяца отбивали осаждающих, истребляя греческим огнем их машины, истомляя их самих вечными набегами. В лагере под Акрой царствовали заразы и голодовка (припасы и даже лес для машин приходилось привозить из Италии), невыносимый зной, недостаток воды. Между христолюбивым воинством пошли жестокие раздоры, причем озлобленный до болезненности Ричард сам первый оскорблял всех. Сразу начали делить шкуру ещё не убитого медведя: Ричард хотел утвердить иерусалимским королем Люзиньяна, Филипп стал за Монферрата и требовал ещё, по договору, пол-Кипра. Разболевшийся Филипп вскоре уехал со своими французами. Немцы со своим вождем Леопольдом Австрийским затаили в душе месть, когда они первые водрузили свое знамя в Акре, а Ричард сорвал его и заменил своим. Генуэзцы были на ножах с пизанцами. А Конрад Монферрат стал Иудой, переговаривался с Саладином. Его, наконец, убили враги Саладина, ассасины, которые для этого полгода служили монахами в Тире. А молва обвиняла Ричарда, восстанавливая тем несправедливо всех против героя, и без того возбуждавшего всюду зависть своими подвигами. Только вдова Монферрата Изабелла сочувствовала Ричарду как главному бойцу за святыни: она вышла за его племянника (но его уже называли не королем, а графом иерусалимским).

Наконец у Ричарда нашелся достойный соперник среди неверных. Ислам и тут вступил в борьбу с христианством. И его идеал оказался куда выше. Саладин уступал Ричарду только в богатырстве, но он превосходил его и как государь, и как человек. Никто из повелителей Востока не пользовался такой любовью современников, не возбуждал столько удивления в потомстве. Строгий мусульманин (его имя — «чистота веры»), он снискал сочувствие и христиан, которые занимали у него важные должности. В песнях и летописях Саладин представляется идеалом правдивости, великодушия, ласковости и образованности. Ничто не могло разозлить его, ничто так не мучило его, спокойного, ровного даже в бедствиях, как вид печального лица. Он пил одну воду, одевался в грубую одежду, всё раздавал бедным — его не на что было похоронить. Правда, как политик, и он отдавал дань времени: иногда достигал цели коварством и жестокостью. Но это знали немногие, а всех поражало его нравственное величие. Например, при взятии Иерусалима. После того как христиане разграбили караваны Саладина и обидели его мать, его же воины кормили, лечили, охраняли покоренных; сам султан из своих рук напоил короля иерусалимского, то есть даровал ему свободу. А под Акрой, в минуты перемирия, Саладин посылал врагам подарки, плоды; Ричард же красовался на коне, на шее которого болталось ожерелье из голов исламских заложников, в чревах которых его сподвижники искали золото, нужное им прежде всего для азартных игр и для разврата.

Зато истинное богатырство Львиного Сердца блеснуло во всей красе именно тогда. Покинутый союзниками, больной, раненный копьем в бок, герой вдруг двинулся на Иерусалим. С горстью истощенных ратников он сильно разбил Саладина, причем именно где рубил, там становились улицы. Он гнал его почти до ворот святого города. Но голод, мор, коварство суриан заставили победителей внезапно повернуть назад. И тут-то совершились подвиги, которым никто не поверил бы, если бы очевидцы, и свои, и исламские, не свидетельствовали единогласно о том, чего «не совершали ни Антей, Гектор и Ахиллес, ни Александр, Иуда Маккавей и Роланд». Раз сподвижники Ричарда оторопели перед вдесятеро сильнейшим врагом. Богатырь бросился один. Враг покрыл его собой — свои не видели его. Вдруг он выходит из этой бани, «как еж»: его кольчуга была вся в застрявших стрелах сарацин, которые расступились перед ним и только издали стреляли. Лишь один богатырь эмир бросился на Ричарда, но тот одним ударом отсек ему голову, плечо и правую руку. После этого Ричард обыкновенно гарцевал один перед рядами неприятеля, тщетно вызывая кого-нибудь на поединок. А раз он слез с коня и давай обедать перед врагами, окаменевшими от изумления. Когда уже возвращались домой и войска были посажены на суда, вдруг пришла весть, что гарнизон Яффы осажден сотней тысяч воинов Саладина. Ричард бросился с десятью рыцарями (имена всех сохранила история) и сотней ратников — и Саладин бежал в ужасе.

«Зачем бежал султан? Я возвратился не для войны. Ради Бога, дайте мне мир. Мои владения — добыча внутренних раздоров», — взмолился измученный, больной победитель, получивший из Англии грозные вести. Он уже раньше искал дружбы Саладина, до того, что свои стали подозревать его в измене (он посвятил в рыцари сына своего противника и предлагал сестру Жанну его брату). 2 сентября 1192 года был наконец заключен мир, обидный для богатыря победителя, постыдный для христианства. За христианами осталась только лента берега от Яффы до Тира, всего пять городов. В руках неверных остались и «невеста Сирии» — Аскалон, который сами крестоносцы должны были срыть, и Иерусалим, и самый Честной Крест. Саладин дозволил только христианам приходить на поклонение Гробу Господню: Ричард не пошел в город, им не завоеванный. Да и этот мир Саладин даровал лишь на три года. Но он сам умер через полгода, в лихорадочном бреду от пережитых подвигов Львиного Сердца. В Дамаске и сейчас можно видеть его скромную гробницу. К ней допускаются христиане, которые не менее мусульман чтут память этой яркой звезды сарацинского рыцарства.