Опавшие листья
Опавшие листья читать книгу онлайн
Роман "Опавшие листья" - это гимн великой Любви - любви к Родине, Матери, Женщине.
В центре повествования - драматические события истории России на рубеже XIX-XX веков.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
— Егор!
— Звали Егором, а теперь вам поклониться придется, потому распрекрасные ваши дела нам до точности известны.
Мягкий мох холодил поверженное на зеленую сырую постель тело. Жалко белели, извиваясь, беспомощные, обнаженные ноги. В груди спирало от близкого зловонного дыхания…
Лиза крикнула.
Эхо отдало ее крик, пугливо сорвалась в вершине ели какая-то птичка и затрепетала, запутавшись со сна крылами в густых ветвях. Точно темный ящик надвинулся на Лизу и поглотил ее без остатка. Мелькнула над самыми глазами мягкая, мокрая от росы курчавая борода Егора, показались мокрые, толстые, растянутые губы, и все покрылось мутной вуалью небытия…
Ипполит, уже снявший тужурку, услышал далекий крик в лесу, и подошел к раскрытому окну.
Исповедь облегчила ему душу. Он чувствовал себя легко и прекрасно. Он понял, что в Лизе он нашел и верного друга, и покойную пристань. Он вдохнул полною грудью могучую сырость полей и улыбнулся.
"Крик в лесу, — подумал он. — Лиза говорила: крик в лесу. Послышалось так или действительно кто крикнул? О Боже! Как страшно. Не убили ли кого! В Бога уверуешь!".
Ипполит истомно потянулся.
"Мало ли кто крикнул. А может, и не кричал никто. Дремлет тихий лес, и уже золотом покрылись зеленые вершины елей. Восходит солнце! Встает заря новой жизни. Спи, милая Лиза, мой нежный друг детства… Cousinage, dangereux voisinage…
Кузинство — большое свинство… Ах, Федя! По-свински я поступил с тобою!..
Ипполит сел на постель Пахомыча и стянул с себя сапоги и штаны.
"Славно! — подумал он. — Какая тишина, какой благодатный воздух тянет с душистых полей… Как хорошо!.. Вот он, где настоящий покой… Деревня!.."
XXVIII
Эти дни Федя жил в каком-то сумбуре сложных противоречий. Сверток Ипполита, запрятанный в глубине шкапика, его мучил. Он, рыцарь своей дамы сердца — России, верноподданный Его Величества и портупей-юнкер Государевой роты, становится участником какого-то гнусного преступления. Он не боялся, что будет осмотр столиков и у него откроют этот сверток. Это было бы лучше. Промолчать и не выдать — это было бы геройство, понести за это кару — было бы заслуженным наказанием, и сверток помимо него попал бы куда следует.
Но самый сверток выдал бы, а выдал сверток — выдал и Федя, а выдать он не мог. Он был солдат, едва не офицер, а офицер — рыцарь, а не предатель и не доносчик. И, значит, надо сделать, как просил Ипполит: сберечь сверток до 1-го июня, когда Ипполит его обещал взять.
Душа Феди металась, переходя от суровой решимости — пойти и раскрыть все — к трусливому выжиданию, как решит судьба.
В то же время, помимо Фединой воли, он был полон радостным ожиданием разборки вакансий, охватившим весь батальон. Не мечтать о производстве, не примеривать мысленно алые эполеты с цифрою 37, не грезить об Охте и о поездках по субботам к матери, о свиданиях с Буренко было невозможно. Эти весенние дни все юнкера жили такими мечтами.
Федя мысленно так сроднился с Новочеркасским полком, так был уверен, что в него попадет, что уже присматривал себе на Охте квартиру. Почему бы ему не устроиться там с мамой? Там лучше воздух, чем в городе, и мама, и Липочка отдохнули бы у него… Жалованье, правда, маленькое… Сорок восемь рублей всего… Да еще вычеты… Но все-таки жить можно… Федя видел тихие вечера над Охтой, уженье рыбы. Можно и на лодке кататься…
Вдруг врезывалась в мечты мысль о свертке, данном Ипполитом.
"Ах, какая гадость!"…
"Но если никто не узнает?.. А почему могут узнать?.. Мне, собственно, какое дело! Ипполит правду сказал: не я, так другой… Я должен донести по начальству… выдать… А как же Новочеркасский полк?.. Охта, уженье рыбы… мама… Боже мой!.. Боже мой… Доносить гадко… Юнкер не доносчик…"
До разборки вакансий, назначенной на 4-е июня, оставалась одна неделя.
"Что же? придет Ипполит — отдам ему сверток и кончено… Не может же Ипполит что-нибудь худое замышлять… Да, идем разными путями… Ах, Ипполит! Ипполит!.."
В воскресенье Федя был в отпуску, у матери. Мать сказала ему, что Ипполит уехал к Лизе и оставил ему записку. Федя прочел записку.
"Что же, снесу сверток сам, если так надо!" — подумал Федя.
Летом в городской квартире было неуютно. В день его приезда, в субботу утром, околела Дамка, прожившая членом семьи семнадцать лет, и Варвара Сергеевна плакала. Тятя Катя ходила мрачная и каркала, как ворона: "Ох, не к добру, что собака умерла… Старый друг покинул наш дом".
— Полно, тетя, — раздражительно кричала Липочка. — Дамка прожила дольше собачьего века, последнее время и нам была в тягость, и сама только спала да шаталась, как тень. Не раздражай ты-то хоть маму.
Мама была, как всегда, ласкова, но Федя видел что бегают ее мысли и не о веселом они.
Вечером сидели в гостиной вчетвером. Тетя Катя на стуле под часами, Липочка у окна, при свете зари, читала книгу, мама вязала чулок и временами тяжело вздыхала. Федя сидел подле нее, начал было строить планы будущего своего офицерства, как у него будет денщик, как ему будут отдавать честь, как он постарается стать батальонным адъютантом или жалонерным офицером и тогда будет иметь лошадь и носить шпоры, но осекся и примолк. Не отвечали эти мечты настроению дома. Точно какая-то тяжелая туча нависла над ними, готовая разразиться ливнем несчастий. Уже ударила первая молния и далекий прогремел гром… Вот-вот хлынут ручьи, полетят под ураганом листья, станут гнуться и скрипеть деревья, черно будет небо и безулыбочна земля.
И точно отвечая мыслям Феди, заговорила печально, будто читая по книге, Липочка:
— Опавшие листья… Мама… под гнетом судьбы мы, как слабое дерево под ударами урагана. Скрипим, перемогаемся, а буря все сильнее и сильнее, срывает листы и кружит и уносит их… Мне вспомнилась та давняя заутреня, когда папа пришел в нашу спальню и подарил мне и Лизе сережки. Мне бирюзовые, Лизе гранатовые. Федя нес образ Воскресения Христова и мы, по-детски, верили в Господа Бога… И под этою верою наша семья стояла, как чистая, белая, радостная березка под солнцем… Мы забыли Бога… Нам казалось ниже нашего достоинства верить и молиться. И налетел ветер… Зашумела буря… Умер внезапно Andre… Ушла mademoiseelle Suzanne, околел твой, Федя, Маркиз Карабас, помнишь, как ты плакал и не мог помириться, что дворник отнес его на помойную яму… Уснули твои птички, мама… Точно ветер сдувал листы и ломал ветви… Все разъехались… Знаешь, Федя, теперь иной раз сядем за стол: папа, мама, тятя Катя и я… И так скучно… Никто у нас не бывает, и мы ни к кому не ходим. Дорого, средств не хватает… Опавшие листья мы, и род наш, как засыхающее дерево, обреченное на смерть… Стоит оно среди поля, молодое, а голое. Уже нет в нем соков и облетел его зеленый наряд…
— Стыдно, Липочка, — сказала Варвара Сергеевна, — полно Бога гневить. Грех такие слова говорить потому, что старая собака умерла. Всему живущему от Господа положены предел и время.
— Да, мама… Я не потому так говорю, что околела Дамка, а потому, что мне в этой тихой гостиной, в нашей квартире на Ивановской, где я прожила все двадцать три года своей жизни, стало вдруг страшно.
— И неправда, Липочка. Ты родилась на девятой Рождественской, на Песках. А пока не родился Федя, мы жили на Кабинетской, а потом на Большой Московской и только после рождения Миши поселились здесь. Здесь домохозяин хороший, не набавляет нам, иногда и не заплатишь — потерпит. И все-то ты, Липочка, врешь!
— Мама, милая мама. Ты не поняла меня. Неужели не понимаешь моего настроения? Мне вдруг показалось, что мы обречены на гибель, что у нас нет силы жить… Что не крепнет, а распадается наш дом, что мы не почки новой листвы, не завязи молодого цвета, а — опавшие листья. И мне кажется, что не мы одни так, а все, все обеднелое дворянство… Интеллигенция… Я слышу от подруг… Ольшевские, Заботины… всюду оскудение… смерть… и… опавшие листья.