Багряная летопись

Откуда было знать Наташе, что Мария Саруль и Эльза Вайнер — героические агентурные разведчицы 25-й дивизии (именно их вчера обстреливал неглупый и настороженный штабс-капитан) трое суток провели в расположении белых, собирая сведения о колчаковской артиллерии, расположенной против мест возможной переправы красных войск? Действовали они дерзко, и дважды им приходилось уходить от преследования. Слух о «красных бабах-шпионках» широко разошелся среди колчаковцев. Эти легендарно-смелые женщины были схвачены месяцем позже во время их рейда в Челябинск и растерзаны в контрразведке…

— Ну что ты скажешь… — Наташа покачала головой. — Они так взвинчены, что готовы палить по каждой женщине и подозревать буквально каждого обывателя, отправившегося на рыбалку.

И вдруг земля дрогнула. Издалека донесся приглушенный расстоянием немыслимый гул.

— Артиллерия, — нервно сказал Игорь. — Но это далеко. Здесь совершенно безопасно. — И они быстро зашагали вперед.

Именно в эту минуту командир артдивизиона Хлебников по приказу Фрунзе отдал приказ открыть массированный огонь сразу сорока восемью орудиями, подавляя огневые точки белых и прикрывая главные силы переправляющихся бойцов. И, услыхав этот грохот, Наташа поняла, что борьба за город обострилась, вступила в новую фазу и что теперь ее сведения нужнее, чем когда-либо.

Вот и домик на задах госпиталя — того самого, столь памятного госпиталя. Наташа постучала в темное окошко. Почти тотчас за стеклом забелело сухонькое лицо тети Дуси. Прачка усиленно закивала головой и исчезла. Через минуту раздался скрип засовов, и дверь отворилась.

— Пожалуйте, пожалуйте, господа офицеры! Здравствуйте, Наталья Николаевна, заходите в дом.

— Давно мы не виделись, тетя Дуся, — с волнением сказала Наташа, вглядываясь в ее исхудавшее лицо.

— Так ведь с того самого времени, как ты ушла от нас, и не виделись! Красавица-то какая!

С глубоким чувством, как никогда не обнимала и мать, Наташа притянула к себе пожилую, иссохшую женщину. Прачка только коротко всхлипнула.

— Тетя Дуся, я уезжаю, вот пришла взять свой чемоданчик. Где он у вас?

— Дорогая ты моя барышня, а я давеча припрятала его у подружки своей. Уж дозволь я за ним сбегаю — в одну минуту, одна нога здесь, другая там. Присядьте, господа хорошие, а я скоро!

Хлопнула дверь, и Наташа с Игорем остались одни в полумраке — свечка едва освещала лишь стол, на котором стояла.

— Господи, хоть бы она не приходила вечность, — вздохнул Игорь.

— А как же Ханжин?

Игорь молчал, покусывая губы, потом его будто прорвало:

— Что мне Ханжин, что мне отец, что мне так называемая родина! Ничего-то мне не нужно, только видеть тебя, вдыхать запах твоих волос, быть с тобой, касаться тебя! — Он взял ее руки в свои. — Разве ты не видишь, не чувствуешь, что я говорю искренне? Я ревную тебя ко всем до безумия, больное воображение заставляет меня подозревать даже твоего дядюшку. Наташенька, скажи мне, что ты согласна стать моей, и ты станешь женой самого счастливого человека. Дядя отпустит меня из армии: я единственный наследник всего нашего рода, он не захочет рисковать моим будущим. Мы уедем на юг Франции, у тебя будет вилла, автомобиль, лошади, виноградник, а главное — муж, который будет жить только ради тебя одной. Пойми ты меня, — сказал он тоскливо.

«И этот предлагает любовь, а с нею тоже жизнь за границей. Они не могут существовать на родине. Милый ты мальчик, ты чистый, неиспорченный, но так воспитали тебя, что ты — чужой в собственной стране, среди таких же русских…» Она с сожалением погладила его по глазам. «Хоть бы стрелять не начал, дурачок, когда наши придут. Поживет в плену, кончится война, найдет себе место и на родине…»

— Меня тронули твои чувства, Игорек. Ты очень хороший, честный. — Юноша, затаив дыхание, ждал решения своей судьбы. Большой, быстрый, сильный, он почувствовал такую слабость, что расстегнул воротничок и отвалился к стене.

Наташа видела все это, и огромная жалость, это всесильное женское, материнское чувство, охватила ее, несмотря на трагизм ситуации. «Я спасу тебя, милый дурачок».

— Но зачем ты начал говорить о деньгах, о машине. Разве в этом для меня счастье? — Она заглянула ему в страдальчески полузакрытые глаза.

— А в чем же? — глухо спросил он. — Ведь я люблю тебя, я болен тобой, я так люблю тебя, что даже не могу обнять тебя. А ты? Могу я хоть надеяться? Я буду ждать всю жизнь, если ты скажешь, что я могу надеяться…

— Ты мог бы быть счастлив во Франции, без России?

— Ты — моя Россия!

Она бережно обняла его голову, и он со стоном прильнул к ней, закрыв глаза, задыхаясь от переполняющего его чувства.

Наташа на мгновение закрыла глаза. «Наяву ли все это? Не снится ли мне этот бесконечный, безжалостный день? Поймет ли кто-нибудь меня? Пожалеет ли?»

— Больно! — тихонько сказала Наташа. — Твои ремни меня давят.

Он медленно, как больной, открыл глаза, медленно расстегнул ремень и отбросил его прочь вместе с портупеей и кобурой.

«Хорошо! Теперь будешь жить, милый ты мальчик!»

— Можно тебя поцеловать? — шепотом спросил он.

— Я люблю другого, — тоже шепотом ответила она.

Она почувствовала, как он вздрогнул и окаменел.

— Кого? — отрывисто спросил он.

— Его нет здесь.

— Дядю?

Она покачала головой:

— Что ты, глупый!

— Скажи мне, и я буду лучше его! Я буду таким, каким ты только хочешь! Скажи, что я должен делать? Не убивай надежду, или я умру, поверь мне!

В сенях заскрипела дверь. Наташа вскочила, загородив собой Игоря. «Мало ли горячих голов!» Вошла тетя Дуся:

— Наташенька, меня патруль арестовал, не поверили, что я для господ офицеров стараюсь.

Оттолкнув тетю Дусю, в комнату быстро вошли офицер и два солдата. Игорь вскочил на ноги, как был распоясанный, и бросился к ремню. Офицер наступил на кобуру ногой.

— Назад, изменник! — завопил он. — Лучшие люди отечества сейчас кровь проливают в боях против большевистского отребья, а вы любовными интрижками заниматься изволите? Позор! Я доложу командующему, в каком виде застал вас!

— Не пугайте меня командующим, я его личный адъютант!

— Петров, вяжи ему руки! — Офицер упер дуло нагана в грудь Игорю.

— Игорь! — умоляюще вскрикнула Наташа. Он оглянулся. — Не спорь с ними!

Солдаты навалились на него сзади и крепко схватили за руки.

— Так, значит, личный адъютант командующего? А вы, мамзель, жена полковника Безбородько?

— Прекратите это издевательство! — неистово, задыхаясь от гнева, закричал Игорь. — Это моя невеста!

— Прекратить? Это вы правильно сказали. А теперь можно и раскрыться: вы в плену у членов уфимского ревкома, ясно? Заложники. Все понятно, господа офицеры?

— Наташа, прости. Я не уберег тебя, — в отчаянии прошептал Игорь.

— Не беспокойся, милый. Все будет хорошо. Эти люди зла нам не сделают.

— Я не уберег тебя!..

— Первой допросим барышню-офицера. Запереть пока господина личного адъютанта в амбар!

Солдаты повели Игоря из комнаты, он повернул к ней искаженное лицо: «Наташенька!» Дверь захлопнулась.

Ну, здравствуй, Колька-Колосник, — дружески протянул ей руку молодой, с озорными глазами «офицер». — Есть новости? Сейчас здесь будет Александр Иванович.

— Здравствуйте, товарищ. Новости есть, по-моему важные. А пока у меня просьба: отнеситесь без злобы к этому офицеру. Он совсем не вредный человек.

— Посмотрим, Наталья Николаевна, как дела сложатся, — с большим уважением ответил тот. — Может быть, мы сумеем обменять его на наших товарищей. Во всяком случае, сохраним живым-здоровым. Хорошо, что вы его обезоружили.

— Здравствуй, милая! Здравствуй, доченька! — В дверях стоял, раскрыв руки, Александр Иванович. Наташа бросилась к нему. — Ах ты наша умница, — приговаривал он, целуя ее, — ах ты наша красавица! Ну не реви, не реви, кончились твои мучения, не пошлем тебя больше, если только сама не захочешь. Ну, выкладывай новости. Полна небось, как коробок?