Веяние тихого ветра [A Voice in the Wind]

— После того как я навещу их, мне бы хотелось вернуть сюда Хадассу.

— Хадассу? — спросил Кай без всякого интереса. — Кто это?

— Та рабыня, которую дала мне мать.

— А чем тебе не нравятся мои рабы?

Если Юлия скажет, что они плохо служат ей, Кай прикажет привести их сюда и начнет бить их в ее присутствии, а ей этого не хотелось.

— Хадасса всегда знает, что мне нужно. У меня никогда не было такой служанки.

Лицо Кая потемнело.

— Так ты говоришь о той маленькой иудейке? Но ты знаешь, что я не люблю иудеев. Они слишком много мнят о себе. Все время пекутся о чистоте.

— Ее вера никогда еще не мешала ей служить мне. А что касается чистоты, то я всегда отсылала ее к Клавдию.

Кай удивленно поднял брови.

— Он что, хотел ее? Насколько я помню, она такая страшная.

— Да нет, — сказала Юлия, видя, что ее ложь будет неубедительной. — Клавдий интересовался ею не в этом смысле. Он хотел с ней беседовать.

Кай рассмеялся.

— Вот что происходит, когда выходишь замуж за старого импотента.

Его смех раздражал, и Юлия пожалела о том, что упомянула о Клавдии. Ее первый брак забавлял Кая. На одном из пиров, которые они вместе посещали, Кай рассказал своим друзьям в форме анекдота о ее личной жизни — она, Юная Красотка, была вынуждена выйти замуж за Старого Дурака. Он придумал для своих друзей историю о старом импотенте, который искал в сельской местности юную красотку, и занимался этим до тех пор, пока, в конце концов, не свернул себе от усердия шею.

Поначалу история Кая представляла брак Юлии в смешном свете и была похожа на те комедии, которые они видели в театре. Однако, по мере того как эта история повторялась, юмор из нее постепенно исчезал. Теперь каждый раз, когда Кай смеялся над Клавдием, Юлии было стыдно. Клавдий не был таким старым и вовсе не был дураком. Он был достаточно умен, чтобы делать свой дом богаче, тогда как Кай умел только проматывать деньги на скачках.

— Я приведу Хадассу сюда, — сказала Юлия.

— И зачем она тебе так понадобилась?

— Те служанки, которых ты мне дал, свою работу делают бездумно, как животные какие–то. А когда тебя здесь нет, я умираю от скуки, потому что не знаю, чем заняться. Хадасса все время рассказывает мне интересные истории, поет песни. Она всегда знает, чего я хочу, еще до того, как я ее о чем–то попрошу.

Кай поднял брови и задумался.

— Ну, хорошо, — сказал он наконец. — Можешь привести ее сюда.

Как только он ушел, Юлия решила отправиться к родителям немедленно, чтобы повидать мать и отца, а потом привести с собой Хадассу. Она откинула помятое одеяло и приказала приготовить баню.

— Я надену лавандовый наряд, — сказала она одной из служанок, — приготовьте также аметисты и жемчуг.

Вымывшись и одевшись, она тщательно скрыла свой синяк. Будет лучше, если родители подумают, что у нее с мужем все прекрасно. Она надеялась, что Марка не будет дома. Он ее знал слишком хорошо, и его провести будет очень непросто.

Мать была рада видеть Юлию, обняла ее и стала задавать вопросы о ее семейной жизни, когда они пошли к отцу. Юлии было приятно видеть, как отец улыбнулся ей. Он тоже обнял ее и нежно поцеловал в ту щеку, которую она ему подставила. Децим выглядел худым и каким–то высохшим. Юлия задумалась было о том, насколько серьезна его болезнь, но тут же постаралась отбросить от себя эту мысль.

— Я так соскучилась по вас, — сказала Юлия, поняв, что это действительно так. Как странно, что она не понимала этого до того самого момента, пока не увидела их сейчас. Они были ей так дороги. И они, в свою очередь, любили ее.

Счастливая и радостная, Юлия рассказывала о тех пирах, на которых были они с Каем. Она говорила о зрелищах и гладиаторах, которых ей довелось видеть. Рассказала о дорогих подарках, которые Кай ей преподнес, и показала свои новые жемчуга. При этом она не сразу заметила беспокойство родителей или не сразу увидела, как нарастает их смятение, по мере того как она рассказывала им о своей новой жизни и о своем муже.

Она спрашивала родителей о том, что произошло за последнее время у них в доме, но все эти разговоры лишний раз напоминали ей, что ей надо поговорить с отцом и матерью еще кое о чем.

— Енох, принеси мне вина. Очень хочется пить, — сказала Юлия и, как только он принес ей вина, выпила половину кубка. — Х–м–м, это вино не такое хорошее, как то, что покупает Кай, но оно все же освежает, — сказала она и допила оставшееся в кубке вино. Увидев выражение лица матери, она хихикнула: — Мама, я ведь уже не ребенок. От одного кубка вина я не опьянею.

Децим задавал вопросы о Кае.

Феба приказала принести ужин.

— Садись сюда, Юлия, — сказала она, указав на место рядом с собой.

Юлия едва дотронулась до нарезанного мяса, фруктов и хлеба и продолжала рассказывать о тех деликатесах, которые она ест на пирах.

— Иногда я ем до тех пор, пока мне не покажется, что я вот–вот лопну, — засмеялась она. — Енох, еще вина.

— Ты выглядишь такой же стройной, какой и была всегда, — сказала Феба.

— Спасибо, мама, — сказала Юлия со счастливой улыбкой. Она не рассказала матери о том, как Калаба научила ее очищать желудок, чтобы не прибавлять в весе. Поначалу такая процедура казалась ей неприятной, но теперь ей достаточно было оказаться в уединении на несколько минут, чтобы запросто проделать эту процедуру. Сейчас Юлия просто старалась не есть слишком много. Кусок мяса она положила обратно на серебряный поднос и вместо него взяла виноград.

В комнату вошла Хадасса с двумя небольшими сосудами теплой воды и полотенцами. Увидев Юлию, она приветливо улыбнулась, но стала обслуживать Децима и Фебу. Юлия испытала досаду, когда увидела, что точно такой же сосуд для мытья рук ей принесла Вития. Хадасса ее, а не их служанка. Родители только одолжили ее.

Юлия вымыла руки, вытерла их и вернула полотенце Витии.

— Хадасса, собери свои вещи. Ты возвращаешься ко мне. — Почувствовав, какая наступила тишина после этих слов, Юлия с вызовом спросила: — Я что–то не то сказала?

— Хадасса, оставь нас, — мягко обратился к рабыне Децим.

— Делай то, что я тебе сказала, Хадасса, — сказала ей вслед Юлия, потом повернулась к отцу.

— Насколько я понял, у тебя сейчас более чем достаточно служанок, и в ней ты больше не нуждаешься, — сказал он.

— Юлия, — более конкретно обратилась к дочери Феба, — зачем тебе сейчас Хадасса, когда у тебя столько рабынь?

— Они не служат мне так, как я того хочу.

— Так научи их, — кратко и с досадой сказал Децим. Он видел блеск в глазах Хадассы. Хадасса была здесь счастлива. Она была лучше всех тех рабынь, которые были здесь до нее. И у Децима не было ни малейшего желания отсылать ее обратно к эгоистичной и своевольной дочери, тем более что у Юлии теперь было гораздо больше рабынь, чем ей было нужно.

— Я бы научила, если бы они умели хоть немного думать, — сердито произнесла Юлия. — Кая волнует только одно — чтобы они были красивыми. Большинство из них сродни эфиопке Октавии. Совершенно безмозглые. Одну из них я уже дважды отхлестала, а она все равно еле шевелится. А Кай не хочет, чтобы Хадасса мне прислуживала, потому что она иудейка, к тому же страшная.

— Ну и что с того, что она иудейка? — пожал плечами отец.

— И никогда она не была страшной, — вступилась за Хадассу Феба.

Юлия глянула на нее.

— Ты, мама, просто привыкла к ней.

— Не понимаю, что Каю не нравится в иудеях? — спросил Децим, и Юлия поняла, что наговорила лишнего. Она и сама не могла толком объяснить родителям, почему Кай не любит иудеев.

— Несколько его друзей погибли при осаде Иерусалима, — придумала она на ходу.

— Тогда Хадассе лучше всего остаться здесь, — сказала Феба.

Юлия так и вспыхнула от возмущения.

— Как ты можешь так говорить? Она моя. Ты сама мне ее отдала.

— Но ведь ты же ее вернула матери, — парировал Децим.

Юлия встала со своего места.

— Я не возвращала! Я только отдала ее на время. Я никогда тебе не говорила, что ты можешь взять ее насовсем, мама.