Цитадель

Само собой разумеется шевалье де Труа во всех эти тайных радостях участия никакого не принимал. Испытание, так испытание, говорил он себе, надобно пройти его до конца. Он слишком хорошо помнил, что в прошлом стоило ему попытать лучшей доли, как он мгновенно скатывался на дно еще более глубокой ямы, чем та, в которой находился. Так было и в Агаддине и в лепрозории. Он решил, что здесь, в капелле, он выберет другой способ поведения. Он сделает все, чтобы не выделяться, будет выполнять в точности все правила и законы, писаные и неписаные. Будет молиться, когда надобно молиться, фехтовать, когда надо фехтовать и спать в часы сна. Он не даст ни малейшего шанса усомниться в своей истовости и верности высокому тамплиерскому предназначению, какие бы соблазны не окружали его.

Эти мысли скрашивали ему ежедневное вращение по кругам неукоснительного распорядка. Неделя исчезала вслед за неделей, месяц вслед за месяцем. Плавное течение жизни, казалось бы, не предвещало ничего чрезвычайного, но как говорят в Аквитании — самые большие пороги на медленной реке.

Однажды, вернувшись к себе в келью, шевалье застал там служку, сообщившего, что брата Реми желает видеть приор капеллы, барон де Борже. Взволновавшись, брат Реми постарался ничем этого состояния не обнаружить. Не исключено, что примерное поведение все же составило ему хорошую службу.

В общем, он не ошибся. Приор принял его в своем светлом, просто убранном кабинете рядом со скрипторием, где монахи занимались переписыванием старых книг. Приор был абсолютно лыс и обладал тяжелым, внушительным басом.

— Вы наверняка не догадываетесь, зачем я пригласил вас сюда, брат Реми.

Шевалье поклонился, скрывая улыбку. Что ж, если этому лысому господину желательно считать его кретином — пусть.

— Да, я не догадываюсь.

— Дело в том, брат Реми, что в последнюю неделю меня навестило, как минимум, пятеро братьев, чьи кельи находятся рядом с вашей и сообщили мне, как самому высокому духовному начальнику в здешних стенах, что вы, по их мнению, знаетесь с дьяволом.

Де Труа удивленно поднял глаза на приора. Такого он действительно не ожидал услышать.

— Вы, наверное, захотите узнать, какие они приводили факты в доказательство столь тяжкого обвинения.

— Конечно. Да, — не очень твердым голосом ответствовал шевалье.

Приор почесал в неприятной задумчивости лысину.

— Подозрительным им кажется то, что вы не пропускаете ни одной молитвы, никогда не едите скоромного в дни постные и решительно отвергаете винопитие.

— Клянусь ранами господними, страшное обвинение, — попытался улыбнуться обвиняемый.

Приор не пожелал разделить его веселья.

— Напрасно вы относитесь к этому делу легкомысленно. В нем есть своя логика.

— Изъясните мне ее, святой отец, может быть и я смогу ею проникнуться.

Барон де Борже снова погладил свою лысину, движением человека давно и с удовольствием делающего это.

— В таком неукоснительном следовании уставу, которое демонстрируете вы уже несколько месяцев, не трудно усмотреть некую преднамеренность. Как будто вы таким образом ограждаетесь от чего-то, боитесь слиться… А ведь вы, заметьте, приняты в братство.

— Но если братия в массе своей склоняется к предосудительному поведению, добросовестно ли обвинять или подозревать в коварстве и гордыне того, кто лишь остался верен чину и порядку. Равно как и называть поклоняющимся дьяволу того, кто усерднее остальных молиться богу!

В лице барона выразилось разочарование. Брат Реми явно не желал разговора по душам.

— За частоколом слов уже не просматривается мавзолей смысла. Я пригласил вас сюда не затем, чтобы проверить насколько вы владеете демагогическими приемами. У меня есть для вас известия. Из верховного капитула мне пишут, что им требуется рыцарь во всех отношениях достойный. Для выполнения заданий важных и, может быть, тайных.

— И вы решили выставить меня?

— И я решил выставить вас, брат Реми. Я имел в виду «выставить» как выгнать вон. — Вы не поверите, но я имел в виду то же самое.

— Мне было бы почему-то приятно осознавать, что именно Вы выполняете важные и тайные задания капитула. И знаете почему?

— Нет.

— Потому, что такие задания, как правило, чрезвычайно опасны, брат Реми.

На шевалье откровенность старика приора подействовала довольно сильно. Он смущенно задумался.

— Знаете, святой отец, мне кажется, что всему виной не столько обвинения, сколько моя внешность. Почему-то она отталкивает людей.

— Хотите я скажу вам почему? Потому что она отталкивающая.

Вечером того же дня шевалье де Труа, с соответствующей бумагой в кармане, покинул гостеприимный кров капеллы. Поскольку быстро темнело, он решил не спешить к месту своего назначения.

Встала проблема ночлега. Гизо предложил отправиться в дом его отца. Так и поступили. Пришпорили коней и поскакали, стремясь добраться засветло, ибо нет ничего неприятнее, чем передвигаться по ночному Иерусалиму. Дело было даже не в грабителях или в чем-то подобном. Просто после недавних ливней улицы города и, особенно его площади, превратились в громадные грязные лужи, форсирование коих, даже при свете дня, было сопряжено с определенными трудностями.

В общем, шевалье и его оруженосец достигли своей цели не слишком перепачкавшись.

Ворота им открыли с неохотой и после неприятных переговоров. Отец не сразу узнал голос сына, а узнав, не похвалил его за привычку шляться по ночам и вваливаться в отцовский дом в такое время, когда у него есть и служба, и хозяин.

Наконец, все выяснилось, но вместе с тем оказалось, что шевалье де Труа не сможет занять свои прежние комнаты.

— Они сданы. Очень важный граф остановился в доме с целой толпой слуг. Так что господину тамплиеру придется, к сожалению, довольствоваться топчаном, стоящим в пристройке возле овчарни. Если он сочтет этот ночлег ниже своего, несомненно высокого достоинства, то хозяин не будет возражать, если он продолжит поиски где-нибудь вне его дома.

Шевалье согласился на предложение хозяина и даже оставил без внимания его несколько хамский тон. Наказывать его было бесполезно, ведь он в этом разговоре, в известной степени, представлял интересы этого самого «очень важного графа». Перед тем как лечь, де Труа поинтересовался, как зовут нового постояльца.