Цепь грифона

– Махно, и правда, на ум не идёт, – достаточно благодушно продолжал Сталин. – Лучше о Троцком поговорим.

Кривая усмешка Фрунзе без всяких слов проиллюстрировала его осведомлённость об истинных, конфликтных, взаимоотношениях Сталина и Троцкого. И опять взгляд Михаила Васильевича упёрся в сталинский орден Красного Знамени, которым тот был награждён одновременно с Троцким 27 ноября 1919 года.

– Тоже мне – приятная тема, – заметил Фрунзе. – Лучше тогда уж о Махно.

– Зачем Махно? Какой Махно? Махно сегодня есть – завтра нет его. Троцкий не Махно. Троцкий всерьёз и надолго, – переиначив ленинскую фразу о советской власти, съёрничал Сталин.

– У тебя ко мне разговор? – впервые прямо спросил Фрунзе.

– Посекретничаем, – то ли предложил, то ли утвердительно ответил Сталин, – пока тебя троцкистами не окружили. Скоро слетятся. Тогда сто раз будешь думать, прежде чем слово сказать.

Пройдясь по вагону, Сталин молча, внимательно, почти придирчиво изучил каждый элемент мебели и менее значительные предметы интерьера и быта. От телеграфного аппарата он проследовал к аппарату телефонному. От стола с большой картой Северной Таврии прошёл к громоздкой книжной полке. Всем, казалось, остался доволен. Не было ничего лишнего. Только то, что нужно в штабе. Дольше, чем где-либо, задержался у книг. Многие издания были иностранными. И все они, от многочисленных справочников до монографии Мольтке и трёхтомника Клаузевица, были объединены военной тематикой. Покивал головой. Вернулся к столу с картой. Взял в руку лежавший сверху курвиметр – прибор с маленьким колесиком и шкалой для измерения расстояния по карте.

– Полководца сразу видно, – сделал он свой вывод. – Вот курвиметр есть. А то у нас некоторые командиры всерьёз думают, что курвиметром не вёрсты и километры меряют, а количество то ли кур, то ли курв. Ты у Троцкого в штабном вагоне был? – неожиданно спросил он.

– Приходилось, – улыбаясь своей грустной улыбкой, ответил командующий.

– Вот тогда и скажи мне. Ответь мне, с какими результатами мы из гражданской войны выходим?

– Смотря что считать результатом, – резонно заметил Фрунзе.

– Правильно говоришь, Арсений, – обратился Сталин к Фрунзе одной из его партийных дореволюционных кличек. – Мы за время гражданской войны так и не сумели понять, что является для нас главным результатом. Пора вспомнить, какая цель у нашей революции.

– По-моему, всё очень просто, Коба. Сейчас и цель, и результат – одно единое целое. Разбить внутреннюю контрреволюцию и отразить внешнюю.

– А что тогда Красная армия под Варшавой делала? Ты посмотри на свой вагон и вагон Троцкого вспомни. Ничего не хочешь сказать?

– М-да, – только и сказал Михаил Васильевич. – На то он и председатель Реввоенсовета. У каждого свой вагон. У Тухачевского свой… У меня свой… У Троцкого тоже свой…

– А у Тухачевского какой вагон? – заинтересовался Сталин.

– Получше моего будет. Мебель красного дерева. Кресла. Диван большой. До революции какой-то железнодорожный чиновник в нём разъезжал. Что ещё? Книжная полка. Сегодня, кстати, на Арбате две книги купил, точно такие же, какие у него видел. «Прикладную тактику» Безрукова и «Стратегию» Михневича, – указал он рукой на только что принесённые стопки книг. – Что ещё? Мастерскую небольшую Тухачевский себе в вагоне соорудил. Представляешь, скрипки делает!

– Барин. Он и чудит как барин, – прокомментировал Сталин слова командующего и прикурил папиросу. – Это хорошо, что ты военное дело изучаешь. И ты береги себя. Ты сейчас единственный старый партиец, который в полководцы вышел. Хотя есть ещё Ворошилов.

– Что значит – береги? Мне пока ничего, кажется, не угрожает. И при чём здесь Ворошилов?

– А ты что думаешь, Ворошилов к Будённому членом военного совета просто так пошёл? Двумя армиями до этого командовал. И когда? В восемнадцатом и в девятнадцатом. Это сейчас командармы в авто и вагонах ездят. А тогда верхом на коне… в общем строю. Пешком иногда командармы ходили. Да ты сам знаешь.

– Коба, ты скажи прямо, куда ты клонишь.

– Почему клонишь? Зачем клонишь? Прямо говорю. Ты сегодня на Арбате книжки покупал… Ты во дворы там заходил?

– Не до дворов, знаешь ли…

– А я вот заходил.

– Ну и что интересного ты там увидел?

– Очень там интересно. Бывшие жильцы там теперь почти не живут.

– Куда же они делись?

– Пропали, – улыбаясь, повёл плечами Сталин, – совсем пропали. Новые жильцы бельё во дворах сушат. Помойки у подъездов устроили. Детишки чумазые бегают, орут. Совсем не дворянские и не купеческие детишки.

– Какие ещё детишки? – пытался проследить за логикой Сталина Фрунзе.

– Вот и я так подумал. Что за детишки такие по Арбату бегают?

– Ну и что за дети? Беспризорники?

– Какие ещё беспризорники! Ответственных работников детишки.

– Ну и что? Пусть себе бегают.

– Да и правда. Пусть бегают. Не это плохо. Плохо, что некоторые наши товарищи всю нашу революцию к решению квартирного вопроса свели. Своего личного квартирного вопроса. Я Феликсу говорил, что его чекисты не заговоры раскрывают, а буржуйские квартиры от жильцов освобождают. Обиделся.

– Знаешь что, Коба! Я тоже на Востоке вырос, – не скрывая раздражения, перебил Сталина Фрунзе, – ты прямо говори. Приводи своё моралите к законченной мысли. А то прямо тост на кавказской свадьбе…

Сталин некоторое время продолжал улыбаться. Но вдруг улыбка в секунду пропала с его лица.

– Ты про Сорокина что-нибудь слышал? – достав новую папиросу, прищурившись, спросил он Фрунзе.

– Ты о том, которого на Кавказе расстреляли?

– А что, какой другой ещё был?

– Не знаю.

– О том. Из казаков который. Есаул бывший, – уточнил Сталин.

– Ну и что? – действительно хотел понять Сталина Фрунзе.

– Да и, правда, плохой Сорокин был человек. Командующего Таманской армии Матвеева убил. Весь центральный исполнительный комитет Северо-Кавказской республики расстрелял. Рубина – председателя. Крайнего – секретаря крайкома, – загибая пальцы, перечислял Сталин, – уполномоченного по продовольствию – товарища Дунаевского. Даже чекиста, товарища Рожанского, не пощадил. Казаки они все антисемиты, знаешь ли.

– Вот ты о чём, – задумчиво произнёс Фрунзе.

– Командир конного корпуса Думенко ещё на прежнем Южном фронте был. Тоже из казаков. Расстреляли. Я целый месяц просил, чтобы его в распоряжении фронта оставили. Расстреляли. Думенко даже сам никого не убивал. Так, разговоры говорил. А с ним и весь его штаб к стенке поставили. «За систематическую юдофобскую и антисоветскую политику», – процитировал он слова приговора.

– А кто судил? Кто приговор выносил? – заинтересовался Фрунзе.

– Революционный трибунал Реввоенсовета республики.

– Не понял.

– Что не понятно? Есть Реввоенсовет. У Реввоенсовета есть председатель – товарищ Троцкий. При Реввоенсовете – ревтрибунал. Председатель – товарищ Розенберг. Члены трибунала – товарищи Зорин и Чуватин.

Фрунзе в очередной раз поразился цепкой сталинской памяти. Но не это сейчас его удивило. Он действительно ничего не слышал о ревтрибунале при РВС республики. Он действительно наивно считал, что трибуналы существуют только в военных частях. Точно читая его мысли, Сталин вдруг произнёс:

– Довоевались мы с тобой. По фронтам с тобой, как блохи, скачем. А в тылу у нас политические линии и течения образуются. И не только. Экономическая и торговая жизнь ключом бьёт. Троцкий с начала года ещё и железнодорожным наркомом назначен.

– Знаешь, я как-то это пропустил. С чего это он вдруг?

– А ты у Ильича спроси. Может быть, тебе скажет. Мне он намекнул, что это не моего ума дело. Понимаешь? У члена Политбюро ЦК партии Сталина ума только на войну хватает. Только дырки на фронте затыкать у товарища Сталина хватает ума! А то, что Троцкий паровозы в Швеции покупает, – это не его, Сталина, собачье дело.