Огонь войны (Повести)

— Вроде грабежа, значит, предлагаешь? — Союн заколебался.

— Почему? Ведь не отнимаем же мы лодку! Креме того, хозяин ее, кажется, бай, угнетатель. Попугать его не вредно.

— Смотри, чтобы только попугать! — Союн Сулейман погрозил пальцем.

Командир возвратился к месту высадки. Бехбит, вынув револьвер, шагнул прямо к костру:

— А ну, руки вверх! Живо!

Тощий парень проворно вскочил на ноги. За ним, пыхтя, поднялся плосконосый. Увидев оружие, оба подняли руки.

— Нечего трусить! — с напускной грубостью прикрикнул на них Бехбит. — Не узнали? Я из лутчеков Эмина-палача… Отвечайте: вы видели русскую большую лодку с огненной машиной? Она должна была идти вверх по реке.

— Н-нет, добрый господин… Мы не видели, — дрожа, ответил толстяк. Он почему-то боязливо косился на батрака. — Только… слышали… какой-то стук по реке…

— Я ничего не знаю! — глядя в землю, хмуро отрезал тощий парень.

— Ох, врете вы оба! — продолжал разыгрывать роль лутчека Бехбит. — Придется отвести и вас к Эмину-палачу.

Он вам покажет, как запираться. Эй, ты! — Он обернулся к парню. — Свяжи-ка ему руки! Наверно, хозяин твой? Все равно — не будет врать… Так! А теперь я тебя тоже свяжу.

Когда руки обоих пленников были связаны, Бехбит скомандовал: «Пошли!» — и погнал их впереди себя подальше от берега. Там, где начинались заросли карликового тополя, Бехбит велел им сесть.

— Сейчас прибудут всадники. Подождем! — И сам устроился под деревом. Надо было дождаться утра. Бехбит хорошо выспался на катере, ко сну не клонило. Пленники, напуганные всем происходящим, также не могли заснуть.

Часа два спустя Бехбит прислушался: пленники о чем-то шептались. «Скажем», — донеслось до его ушей. Это говорил плосконосый. «Как хочешь, — отзывался батрак. — Если это от Эмина-палача, все равно пощады не будет. Оберут до нитки…"

«О чем это они?» — с любопытством подумал Бехбит.

— Отпустите нас, добрый хозяин! Смилуйтесь: мы сказали неправду. Огненная лодка русских прошла утром, остановилась в заливе на острове.

Бехбит придвинулся вплотную к пленникам. При свете луны льстиво сверкали глазки плосконосого. А тощий парень сердито нахмурился и отвернулся.

— Ты бай? Много у тебя земли? — обращаясь к толстяку, спросил обычным своим голосом Бехбит. Ему наскучила роль пособника врагов.

— Какой он бай! — презрительно бросил парень. — Лентяй, лежебок да еще жадюга: за каждый грош тягается. Лодка-то по наследству досталась…

— А ты что, любишь баев? — с усмешкой спросил Бехбит. — Может, пойдешь служить к Эмину-палачу?

— Я люблю свободу!

— Ну, то-то же! — Бехбит окончательно сбросил маску. — Только за свободу драться надо! Так запомните оба: о том, что я был здесь и говорил с вами, никому ни звука!

Он развязал пленникам руки. Толстяк, подобострастно кланяясь и отступая, направился к своей лодке. А парень в драном халате остался. Переминаясь с ноги на ногу, он, казалось, хотел что-то сказать.

— Ты чего? — спросил Бехбит.

— Слушай, добрый человек, скажи правду: ведь ты не из подручных Эмина-палача? Верно я признал?

— Почему думаешь?

— Разве они так поступают с людьми? Ведь ты ни разу не ударил, не выругал… Денег не потребовал…

— Ну, а твой хозяин?..

— Он сначала не сообразил! — Парень оживился. — Я-то сразу догадался. Только он побаивается меня, потому и не сказал, что по реке к острову прошла лодка большевиков из Чарджуя. Ну, а потом, уже здесь, он говорит: «Давай скажем про лодку, может, этот головорез отпустит». А я думаю: «Если ты лутчек, я его тогда на середине реки утоплю. А если не лутчек, то пусть говорит…»

— Понял теперь, что надо делать? — спросил Бехбит. Парень молча, с улыбкой на костлявом лице, кивнул головой. — Прощай же! — Бехбит протянул руку. — Жди, встретимся наверняка. Недолго осталось!

Выйдя из зарослей тополя, Бехбит направился в ту сторожу, откуда доносилось теплое дыхание песков. Луна закатилась, край неба на востоке посинел, потом порозовел. С первыми лучами солнца Бехбит вышел на край пустыни. Тесной кучкой здесь стояли полуразрушенные купола гробниц. От них в пески тянулась узкая тропинка. Вот куст саксаула, верхушка обломана. Сбоку тропинки ка песке чуть виднеются следы широких верблюжьих лап. Здесь недавно прошел караван!

Потянулись барханы, аул и кромка зелени у берега скрылись из виду. Бехбит шагал, не чувствуя усталости, переваливая через барханы, издали примечая кусты саксаула со сломанными верхушками, двигаясь напрямик от одного к другому. Солнце поднялось и палило нещадно, во рту пересохло. Барханы простирались вокруг.

«Без передышки движутся», — подумал Бехбит с удовлетворением, но и с некоторым беспокойством.

Было тихо. Горячий легкий ветерок доносил запахи засохших трав. Вдруг впереди послышался лошадиный топот. С тревогой оглядевшись, Бехбит увидел всадника: он поднялся на бархан, и его фигура четко вырисовывалась на фоне бледно-голубого неба. Бехбит камнем упал на песок, распластался, точно ящерица. Неизвестный всадник — бородатый, в светло-синей чалме — тоже остановился, торопливо соскочил с коня, рывком снял винтовку из-за спины. Свел коня за куст, сам стал на колено и выстрелил раз, другой… Бехбит, прижимаясь к земле и сплевывая песок, быстро пополз к нему. Приподнял голову, взглянул в ту сторону, куда стрелял всадник в синей чалме. Так и есть! Цепочка верблюдов поднималась на дальний бархан. Четверо в защитных гимнастерках и фуражках шагали по сторонам и только после третьего выстрела схватились за винтовки и залегли, а дехканин в халате и папахе завернул верблюдов и погнал вниз, в лощину. Бехбит разглядел и стрелявшего; то был Шукур Данавсыз, один из самых свирепых и отчаянных лутчеков мирахура. Обозлившись на неудачу первых выстрелов, он палил теперь не переставая.

Бехбит подкрался сзади, обеими руками крепко схватил врага за горло, рванул на себя. Лутчек опрокинулся навзничь, выронил винтовку. Бехбит всем телом навалился ему на лицо и грудь, придавил к земле раскинутые руки…

В поисках каравана с оружием отряд лутчеков, возглавляемый мирахуром, второй день рыскал среди барханов. Была осмотрена каждая тропа, опрошены все пастухи, встреченные со стадами в песках. Но никто не знал о большевистском караване.

Утро второго дня близилось к концу. Мирахур с хмурым неподвижным лицом ехал, опустив поводья. Конные лутчеки двигались поодаль нестройной гурьбой. И вдруг мирахур замер в седле, приложив козырьком руку к глазам, засмотрелся вдаль. На горизонте он заметил тонкую струйку дыма.

— Эй, ты! — грубо окликнул он одного из всадников — начальника десятка. Тот подъехал. — Погляди: в самом деле дым идет?

Онбеги сощурил заплывшие глаза, повертелся в седле, но ничего не ответил.

— Что же ты? — в нетерпении крикнул мирахур. — Тьфу, проклятый! Мансур! — Он махнул рукой другому всаднику, в папахе и засаленном английском френче. — Погляди-ка, видишь дым?

— Вижу, ваша милость! — Лутчек хищно улыбнулся, оскалив гнилые зубы. — Это уж, наверно, они, красные…

— Ха, пожалуй, верно! Эй, онбеги! — И он приказал десятскому с группой всадников обойти стороной место, где виднелся дым, ударить с тыла по тем, кто там находится.

— Вай! — обрадованно гикнул тот. — Овца бежит к волку в зубы! А ну, ребята! — Хлестнув лошадь, он поскакал в сторону со своим десятком.

Мирахур с остальными тоже прибавил ходу. «Как же с ним расправиться? — думал он, вспоминая Бехбита, которого считал уже пойманным. — Шкуру содрать с живого? Или, может, к хвостам коней привязать?»

Так и не придумав достойной казни врагу, мирахур с отрядом в несколько десятков человек мчался с бархана на бархан. Солнце поднялось уже совсем высоко. Наконец, взобравшись на гребень крутого бугра, они увидели в довольно широкой плоской котловине группу людей вокруг костра. Чуть поодаль паслись верблюды с вьюками на спинах и четыре нерасседланных коня.