Великая судьба

— Тебе выпала такая честь — тебя пригласил сам нойон, должна дорожить этим, — сказал он, обращаясь к певице. И тут же спокойно уселся, явно не собираясь уходить, пока гостья не покинет юрту. «Как быть? — подумал нойон. — Не могу же я у всех на глазах обхаживать эту красотку».

— Может, выпьете кумысу, уважаемая? — обратился он к гостье. — Располагайтесь поудобнее, погостите у нас денек, а завтра можно и в путь.

Женщина снова ничего не сказала в ответ.

— Спойте еще, — попросил хозяин юрты.

И она запела:

Глаза женщины, когда она пела, казалось, были полны затаенной боли. Нойон отметил это.

— Вы пели превосходно, — похвалил он. — Хорошо бы еще повеселиться да попировать, только что-то нездоровится мне.

Все, кроме нескольких слуг нойона и Максаржава, поспешили покинуть юрту. Ганжуржав велел слугам тоже выйти, На улице были слышны шаги и голоса ночных сторожей, охранявших юрту нойона.

Максаржав помог учителю раздеться и лечь в постель. Нойон велел мальчику поставить на прикроватный столик кумыс, положить табак и трубку и попросил его сесть поближе.

— Красив звук у фарфоровой чаши, а смысл его нам понять не дано, — произнес нойон. Максаржав не понял, что он хотел сказать. — Хороша певица, просто удивительный голос, да только огня в глазах, радости мало. В чем тут причина?

Он в упор глядел на мальчика, но тот молчал, ожидая, что скажет учитель дальше. «Конечно, какая тут радость: приехала в чужие края, муж бросил, и близких никого здесь нет», — подумал Максаржав, по произнести эго вслух не решился. А Га-нойон продолжал:

— Видел я как-то одну певицу в Великом Хурэ. Вроде не китаянка и не монголка. Тоже хорошо пела... — И вдруг заговорил совсем о другом: — Знаешь, есть пословица: «Лучше страдать по своей воле, чем радоваться по чужой». А еще мудрецы говорят: «Кратковременным счастьем не следует бахвалиться». Была бы страна наша в добрых руках, было бы и нам чем похвастаться. Как богато жил бы тогда народ! А то чужеземцы, будто мыши, тащат от нас все на юг[Имеется в виду Китай.]. Грабят наш народ без зазрения совести. Мерзавцы проклятые! — Голос нойона звенел от негодования. — Помни об этом, помни всегда. Если ты будешь довольствоваться в жизни лишь вином да табаком, если тебе ничего не будет нужно, кроме жены, доброго коня да дорогой трубки, — тогда незачем и на свете жить. Да я бы собственными руками тебя задушил и выбросил, как поганую мышь, если б знал, что ты таким станешь! Сколько глупостей я сам делал в молодости! Каким дураком был! Вот и сегодня пощадил я старика Суря, а зря. Если прощать долги всем нищим — а нищета эта от глупости да нерадивости, — у нас скоро ничего не останется, всю страну разграбят! Этого Суря надо заставить работать. Ведь многие лишь потому и дошли до крайней бедности, что не умеют или не хотят трудиться. Многие просто предпочитают побираться. Нет! Должников надо наказывать бандзой. Нерадивых щадить не стоит. И тут все зависит от чиновников. Ты обратил внимание на человека, что заходил ко мне? У него такой вид, будто он, не разжевав, проглотил сухожилие. Вот какие люди вершат государственные дела! А иной, смотришь, сплошная алчность, мздоимство, за чины и звания продаст все что угодно. И все же, сын мой, есть люди, которые обладают и твердостью духа, и волей, и разумом. Иногда и не хочешь быть жестоким, да приходится. Надеюсь, что ты не будешь таким дураком, каким был в молодости я. Воля и мужество — вот что сейчас необходимо! Ты должен забыть об усталости, не думать об удовольствиях. Э, да что с тобой, сопляком, говорить — в одно ухо вошло, в другое вышло!

Он приложился к узкогорлому кувшину и сделал несколько глотков.

— Иди-ка ты спать, — поставив кувшин на столик, пробормотал нойон и отвернулся к стене.

Уже четыре года прожил Максаржав у Га-нойона. Приближалась пятая зима.

Га-нойон и его жена лежали на своих кроватях. По всей юрте в беспорядке были разбросаны вещи. Вдруг нойон встал и, накинув на себя дэли, присел на кровать жены. Закурил трубку.

— А наш Максаржав-то — парень вроде ничего. Труда не боится, может, из него человек и получится.

Жена нойона, приподнявшись на кровати, облокотилась на большую подушку.

— Он, кажется, и в ученье преуспевает. И в работе поднаторел изрядно. Может, пора его отправить домой, к родителям? Облагодетельствовал ты его, научил уму-разуму, а теперь, пожалуй, и отпустить можно.

— А разве у родителей ему будет легко после княжеского-то дома? Может, лучше женить его? Выберем невесту, женим, поставим юрту, выделим немного скота на обзаведение. Так-то оно, пожалуй, лучше будет. Нужно только найти такую невесту, чтоб была доброго нрава и работящая. А красота — бог с ней,это не главное.

— Подумай, подумай! Дело-то не шуточное, тут наспех решать нельзя. — Хатан поднялась, палила мужу чаю п, поставив перед ним пиалу, присела рядом.

— Ну, женим мы этого парня, а за душой-то у него ничего нет, — продолжала она. — Знать бы наперед, что за семья получится!

Она затянулась из небольшой трубки с белым мундштуком.

— Вот ты уж не один год учишь его. Толк-то хоть есть от этого?

— Да чему-нибудь уж, наверное, научился.

Нойон уставился на стоявшую перед ним на столике пиалу. Хатан наполнила ее и позвонила в колокольчик. Тотчас явилась молоденькая служанка и остановилась в дверях, ожидая приказаний.

— Горячего чаю нойону! — повелительно сказала хатан.

Девушка, схватив чайник, мгновенно исчезла.

— Вечно ты учениками недоволен, — продолжала хатан, — можно подумать, что Максаржав лентяй. А он парень старательный, весь в отца. Интересно, какая судьба ждет его?

— Да нелегко с ним! Норовистым становится. Но в ученье и правда молодец! Пора бы уж ему и делом заняться, показать всем, чему он у меня научился.

— Норовист он потому, что это ты его избаловал. Ни за что не покается, если виноват.

— Ну, не совсем так. Просто он не любит быть виноватым без вины. А так он малый честный и прямодушный.

— Знаешь пословицу: «Хороший человек раскается; плохой человек, хоть тресни, отпирается»?

Нойон поднялся и, подойдя к столику с бурханами, повернул хурд Потом слова улегся на свою кровать и лежал так, погрузившись в глубокое раздумье. «Жена моя хоть и не образованная женщина, но мудрая, всегда рассудит по справедливости. И тихая, незлобивая. Даже годы ее не изменили. А я? Сколько грехов совершил я за это время! Мужчины все, наверное, большие грешники. А Максаржав действительно вырос из своей уздечки». Нойон протянул руку и дважды позвонил. В юрту заглянула служанка.

— Позови Максаржава!

Служанка тотчас направилась в соседнюю юрту.

— Сынок, — обратилась она к Максаржаву, — тебя учитель зовет.

Юноша одернул свой дэли, поправил кушак и пригладил волосы. Хотел было взять с собой книги, но передумал. Через минуту он уже был в юрте учителя. Остановившись у порога, Максаржав поклонился. «Да, он уже совсем взрослый», — подумал нойон, глядя на юношу, который, следуя обычаю, склонил голову перед хозяином и хозяйкой юрты.

Дэли, который ему сшили лишь в прошлом году, стал ужо мал, под мышками резало, а на груди он и вовсе еле сходился. На верхней губе и на подбородке юноши пробивался темный пушок. «Да, он становится мужчиной», — подумала хатан. А нойон, напустив на себя строгий вид — строгость ведь никогда не помешает, — обратился к Максаржаву: