Диктатор Одессы. Зигзаги судьбы белого генерала

В конце концов договаривающиеся стороны не принята никакого конкретного решения, за исключением некоторых вопросов военного характера, и решили отложить на будущее вопросы государственного строительства. Гришин-Алмазов, министр финансов ВСП И.А. Михайлов и товарищ министра иностранных дел М.П. Головачев уезжают обратно в Омск. Начиналась борьба за власть между Омском и Самарой.

Вскоре управляющему Военным министерством пришлось ехать в Екатеринбург, недавно освобожденный от большевиков, где местное областное правительство Урала, разрываясь между более сильными Самарой и Омском, тоже добивалось автономии в своих действиях.

В специально сформированном поезде в Екатеринбург выехал Гришин-Алмазов с охраной и большой свитой и министр снабжения И.И. Серебренников. В Екатеринбург приехали рано утром, и на вокзале Гришин принял почетный караул казаков с оркестром и выслушал приветствия и рапорты военных властей города. Тут же, в вагоне, состоялось первое совещание с делегацией местных общественных деятелей, где сибиряки были вкратце проинформированы о желаниях уральцев.

После «вагонного» совещания Гришин-Алмазов с Серебренниковым выехали на автомобиле в город. Проехав на Вознесенскую площадь, они осмотрели снаружи дом Ипатьева, где 17 июля была расстреляна царская семья. Дом стоял мрачный, угрюмый, все еще обнесенный высоким деревянным забором, скрывавшим его со стороны улицы. Затем они отправились по военным учреждениям, а вечером присутствовали на совещании по вопросу об областном устройстве. Там они заявили, что Сибирское правительство не будет возражать против предоставления Уралу областной автономии при условии, что верховная власть останется за Омском, войска которого участвуют в освобождении Урала от большевиков. В итоге Урал все-таки признал верховную и военную власть Сибирского правительства, чем вызвал резкое недовольство присутствовавших тут же двух представителей Самарского КОМУЧа.

Гришин-Алмазов провел еще один день в Екатеринбурге. Он посвятил его военным делам и принял парад сибирских и чехословацких войск.

В эту поездку на Урал Серебренников близко познакомился с Гришиным-Алмазовым, составил о нем благоприятное мнение и впоследствии вспоминал: «Он произвел на меня очень хорошее впечатление. Честный русс кий патриот, отнюдь не ретроград, с живым и пытливым умом, он умело разбирался в сложной революционной обстановке и казался на своем посту вполне подходящим человеком».

У Сибирского правительства в лице Гришина-Алмазова был теперь явный союзник в их конкуренции с Самарой — Оренбургский атаман генерал А.И. Дутов. В начале августа Дутов направил управляющему Военным министерством ВСП пять шифрованных телеграмм о военном и политическом положении. Эти телеграммы были перехвачены представителями КОМУЧа, пытавшимися осуществлять тотальный контроль над Дутовым. Перехватывались и омские телеграммы, а в итоге не состоялась встреча Гришина-Алмазова с Дутовым в Челябинске 6 августа, причем первый на встречу приехал, а Дутов не имел о ней никаких сведений.

«Вполне уверен, — писал Дутов 18 августа Алмазову, — что эти телеграммы дальше Уфы не попали, вообще вся моя корреспонденция подвергается цензуре или же утаивается». Здесь надо заметить, что в связи с тем, что телеграф был прерван в районе Орска укрепившимися там большевиками, все железнодорожное сообщение и телеграфная связь Оренбурга с Омском осуществлялась через Уфу, а прямой связи не было. Орск оставался единственным городом на территории Оренбургского войска, который так и не освободили от красных казаки, и из-за этого территория войска фактически была разделена на две части.

«Количество моих врагов опять увеличивается, — отмечал далее Оренбургский атаман, — и очень трудно работать в настоящий момент. После Омска я был вызван в Самару, и мне были там в Комитете предъявлены запросы: на каком основании я без разрешения Комитета ездил в Сибирь и кто меня уполномочивал вести там переговоры. На это я дал настолько исчерпывающие и вполне отвечающие достоинству Войскового Атамана ответы. Затем мне было задано несколько других мелких вопросов, каковые я просто оставил без ответа. Вообще Комитет был явно враждебно ко мне настроен, тем не менее, порвать окончательно с Самарой не представлялось возможным, во-первых, потому, что Войсковое Правительство было против этого, а во-вторых, развитие боевых операций на фронте требовало самого срочного пополнения снарядами и патронами, а их можно было получить только в Самаре. Оторванность от Вас и неимение железнодорожного пути к Вам заставляет Войсковое Правительство так или иначе вести соглашательскую политику с Самарским Комитетом. На этом же заседании мною было заявлено, что в своих действиях, как Войскового Атамана Оренбургского Войска, я даю отчет только Кругу и Комитет для меня безразличен. В то же время я высказал удивление, что за мною Комитет командировал в Омск Члена своего Брушвита, каковой, очевидно, предназначался наблюдать за мною. Комитет это предположение отвергнул и сказал, что поездка Брушвита совершенно самостоятельна и никакой связи с моим пребыванием в Омске не имеет... Казачьи массы, которые я знаю, определенно идут за мной. В Оренбурге все сознательные граждане согласны с моей политикой и, конечно, ориентируются на Сибирь. Только рабочий класс и к ним примыкающие ведут кампанию против меня, но это неизбежно, ибо этому классу никакая власть не будет приятна...»

Письмо это Дутов, видимо, передал Гришину-Алмазову через специального посланника сибиряков полковника М.И. Замятина. В конце письма Оренбургский атаман отметил: «Полковник Замятин мне передал, что в Сибирских газетах упоминается мое имя в связи с Комитетом, когда критикуется Сибирское Правительство, и будто бы Комитет, осуждая действия Сибирского Правительства, всегда подчеркивал, — так же смотрит и Атаман Дутов. Подобные приемы мне знакомы еще в правительстве Керенского, и я полагаю, что Вы, Алексей Николаевич, сами разберетесь в газетных статьях и отличите правду от лжи. Мне, вот уже четыре года беспрерывно находящемуся в боях и многократно видевшему смерть, особенно приходится дорожить своим словом и своим добрым именем. Мы и с Вами всегда поймем друг друга, а общая задача спасти Россию даст нам веру друг в друга. Желаю Вам всего наилучшего, успеха в Вашей деятельности. Глубокоуважающий Вас А. Дутов».

В ответном письме Гришин-Алмазов писал Дутову: «С глубоким удовлетворением прочел я Ваше письмо, которое должно окончательно рассеять происшедшие недоразумения и устранить их возможность в будущем. Вы указываете на трудности в Вашей работе, на затруднения, чинимые Вам Вашими врагами, но это общая участь тех, которые твердо идут к намеченной ими высокой цели создания Великой России, в то время как другие не хотят и не могут отрешиться от своих мелких личных и партийных интересов и ставят всякие препятствия в деле первых. Вы, я думаю, понимаете, что Ваши враги — это наши общие враги и в то же время враги нашей великой цели спасения России, но эта-то цель, эта задача должна дать нам силы для нашей работы и веру в ее удачное завершение. Касаясь частностей Вашего письма, я считаю своим долгом заверить Вас, что все сообщения г. Брушвита являются вымыслом и те методы, к которым прибегают эти господа, еще раз подчеркивают их слабость и фактическую и моральную. Однако, как Вам самим очевидно, в настоящее время на первом плане стоит вопрос борьбы с большевизмом и германизмом и было бы нежелательным и даже опасным рвать с элементами, которые могут оказаться так или иначе полезными для выполнения этой задачи. Относительно же лишения Комитетом Вас Ваших полномочий, теперь с образованием независимого Правительства Области Войска Оренбургского, такие выпады теряют всякое, не только практическое, но и формальное значение. Я надеюсь, что уфимское совещание, в котором Вы примете участие, сумеет создать единую твердую всероссийскую власть из лиц, сумеющих объединить все патриотически и государственно настроенные элементы и устранить всех тех, которые и в будущем осмелятся мешать общему делу, — власть, которую Вы и я будем единодушно поддерживать. Что касается офицерства, то я полагаю, что, несмотря на некоторые прискорбные исключения, в общей массе оно могло бы служить реальной поддержкой нашим планам, т.к. оно не раз за пережитое время показывало готовность служить России не за страх, а за совесть, стоя вне партий и классов, проливая свою кровь и жертвуя своей жизнью. Кончая свое письмо, я еще раз хочу выразить уверенность в том, что установившаяся между нами непосредственная связь, общность наших идей и интересов будут не только залогом устранения всяких недоразумений, но и гарантией успеха. Искренно желаю Вам удачи в Ваших предполагаемых военных действиях».