Осада

— Иди ко мне, — велел он. — Поправь тюрбан.

Он сел, а она встала перед ним, обнаженная, принялась оборачивать тюрбан вокруг его головы, и большие груди, удивительные на столь стройном теле, оказались пленяюще близко. Едва дождавшись, пока она закончит возиться с тюрбаном, Мехмед привлек ее, усадил на колени, впился в губы. Ее рука скользнула меж его бедер, и Мехмед почувствовал, как твердеет сик [3]. Увы, для любовных игр времени уже не оставалось — воины ждали.

— Вставай, женщина, — приказал он Гульбехар.

Спихнул ее, встал, посмотрел на отражение в зеркале. Он гордился своей необычной внешностью: светлокожий — в мать, итальянскую еврейку, — с утонченными чертами: миндалевидный разрез глаз, изящный нос, полные губы. Мехмед носил черную броню, изукрашенную золотом, высокий султанский тюрбан — но султаном был лишь по титулу. Когда Мехмеду исполнилось двенадцать, его отец, Мурад, отрекся от престола и отправился вести жизнь в праздности, взвалив империю на плечи сына. Но правление того оказалось кратким. Он не завоевал доверия ни армии, ни народа, и двумя годами позже, когда христиане вновь отправили Крестовый поход против оттоманов, великий визирь Халиль призвал Мурада вернуться к власти. Теперь шестнадцатилетний Мехмед был султаном без трона.

— Вы выглядите великолепно, — шепнула на ухо Гульбехар.

Ее турецкий был с сильным акцентом.

— Когда люди вас увидят, подумают: вот настоящий султан. Вы — а не бессильный старик, сидящий во дворце, не способный даже повести свое войско.

Опасные слова, изменнические даже. Но Мехмед любимую не упрекнул. Ее голосом говорили его, Мехмеда, мысли. Возможно, теперь, когда сын привел воинов ислама к победе в битве с неверными, когда собственноручно убил одного из командиров войска христиан в бою, отец в конце концов уступит власть?

— Готовься — мой отец захочет осмотреть тебя, — сказал он ей. — Оденешься — выйди, позови Халиля и командиров.

Первым вошел Халиль, одетый в церемониальный халат из сверкающего серасера — тяжелой ткани из нитей белого шелка и золота — с узором из переплетающихся зубцов, вышитых алым шелком на рукавах. Стареющий визирь был высок и худ, длиннолиц, с тонкими губами, окаймленными полоской усов и коротенькой бородой. Его можно было назвать красивым, если бы не длинный уродливый шрам по всей правой стороне лица. Следом зашел Улу, верховный ага янычар, ростом в Халиля, но широкотелый, с толстыми, мускулистыми руками, бычьей шеей. Он, как все янычары, был чисто выбрит. За ними вошли вместе старшие командиры: Богаз-паша, горделивый начальник анатолийской конницы, и его заместитель Исхак-паша, пожилой, с поседелой шевелюрой и множеством шрамов на лице.

— Ваше высочество! — произнес Халиль, кланяясь низко.

— Мой повелитель! — сказали в унисон военачальники, опускаясь на колено.

Мехмед жестом приказал им встать.

— Халиль, все ли готово в Эдирне к моему прибытию?

— Ваше высочество, вести о славной победе опередили вас. Улицы будут запружены народом, — сообщил Халиль и улыбнулся хищно, по-волчьи, растянув тонкие губы и приоткрыв острые зубы за ними. — Золото уже раздали — толпа заликует.

— Людям не нужно платить за радость при встрече с победителем, — рявкнул Улу.

— Спокойней, Улу, — сказал Мехмед. — Халиль поступил, как я ему велел. И добавил, обращаясь к визирю: — Есть ли известия от моего отца?

— Нет, мой повелитель, но я уверен: он с нетерпением ждет, чтобы встретить вас подобающим образом.

— Несомненно, — заметил Мехмед и затем обратился к командирам: — Выезжаем немедленно. Я поеду первым, в одиночестве. Следом — моя охрана, за нею — командиры конницы, Халиль и слуги.

— Простите мою дерзость, ваша светлость, — заговорил Богаз-паша, и голос его звучал воистину смело. — Но разве не следует мне ехать рядом с вами? Не пристало командиру конницы пребывать вдали от наследника престола, рядом со слугами, как будто я и сам — его слуга.

— Наследник престола? — спросил Мехмед спокойно, хотя внутри уже закипал давний гнев, всегда остававшийся наготове. — Наверное, ты запамятовал: четыре года назад я был провозглашен султаном в мечети Эйюба. И я еще султан, хотя и правлю рядом с отцом.

— Султан может быть лишь один, — ответил Богаз-паша. — И он восседает в Эдирне.

— Да, конечно. Спасибо, что просветил меня, — сказал Мехмед холодно.

Богаз-паша поклонился, улыбаясь.

— Улу, отруби ему голову, — приказал Мехмед.

Богаз-паша рассмеялся, но, когда Улу обнажил клинок, улыбка сползла с лица. Он попятился, однако единственный выход загородил Улу. Бежать было некуда, и Богаз-паша взмолился:

— Как вы можете! Я сражался рядом с вашим отцом при Варне! Он назначил меня командиром анатолийской конницы! Он бы никогда такого не позволил!

Но Мехмед молча отвернулся. Другие же пальцем не пошевелили помочь Богаз-паше.

— Мой повелитель, умоляю, — начал было паша.

Он замолчал и выхватил мгновенно меч, ударил, целясь в спину султана. Но сталь его остановил клинок Улу в дюйме от Мехмеда. Тот обернулся, а Улу ступил вперед, заслоняя повелителя от паши.

— Как ты смеешь! — прошипел Мехмед.

Ответом Богаза явилась новая атака. Схватив меч обеими руками, он рубанул, целясь в лицо Улу, и тот с легкостью отбил нападение, держа огромный ятаган одной рукой. Богаз притворно ударил вниз, но развернул клинок, целясь в грудь. Однако Улу отбил и ударил ногой под дых. Тот согнулся вдвое, судорожно хватая ртом воздух, и Улу одним махом отсек паше голову.

Она покатилась к ногам султана, тело же уткнулось обрубком шеи в толстый ковер, заливая его кровью.

Мехмед отпихнул голову ногой и обратился к Исхак-паше.

— Отныне ты — командир анатолийской кавалерии, — сказал он поседелому паше. — Да направит Аллах твой меч.

Тот поклонился.

— О великий султан, благодарю, — ответил он, особо выделив слово «султан».

— Двинемся же в путь, — сказал Мехмед. — Не люблю отягощать мой народ ожиданием.

— Мехмед фатих! Мехмед фатих! — завывала толпа, пока Мехмед ехал по широкой улице к дворцу.

Приветствовать молодого султана собрались тысячи. Люди стояли в несколько рядов по обеим сторонам улицы, горланя изо всех сил и провозглашая его фатихом — завоевателем. Но слушать их особой радости не было. Не удавалось забыть, как четыре года назад те же самые люди выли и улюлюкали, насмехаясь, как требовали его головы, когда затравленный мальчишка Мехмед с позором улепетывал из Эдирне. Из памяти всплыли их лица — перекошенные, брызжущие ненавистью. Он ощущал себя куда комфортнее в далекой Манисе, но там столицу не устроишь. Когда Мехмед сделается султаном не по титулу, а по власти, он перенесет столицу из ненавистного Эдирне в Константинополь.

Мехмед въехал во двор Эски-Сарая — дворца, построенного отцом после переноса столицы в Эдирне. Огромный центральный купол дворца возвышался над городом, пристройки и башенки лепились к центральному куполу со всех сторон, будто щупальца осьминога. Мехмед спешился, взбежал по ступенькам. К нему поспешил Халиль, и вместе они вошли в обширный зал под куполом. Но там было пусто. В сумраке, рассеиваемом лишь парой ламп, Мехмед увидел единственного встречающего: Махмуда Капи-агу, верховного евнуха.

— Ваше высочество, добро пожаловать домой! — возвестил евнух пискляво. — Султан ожидает вас в своих покоях. Его величество приглашает также и Халиля-пашу.

Мехмед кивком отослал евнуха и пошел к покоям отца, Халиль поспевал следом. Неблизкий путь — дворец велик. Как это было похоже на старого Мурада, выслать евнуха поприветствовать победоносного сына. Конечно, старик не любил церемоний, но на сей раз, после такой великой победы, можно было добавить подобающей торжественности.

— Я веду его армии, побеждаю его врагов, а он относится ко мне как к ребенку, — буркнул в сердцах Мехмед.

— Господин, детям не доверяют командование армиями, — осторожно возразил Халиль.