Иисус: Возвращение из Египта

Итак, я имел представление о размере языческих храмов и жилищ богатых людей. Будучи же сыном плотника, я умел сравнивать большое и маленькое.

А вот Иерусалимский храм не с чем было сравнить. Иосиф, и Клеопа, и Алфей, и даже Филон много раз описывали мне храм, и все же я оказался не готов к тому, что увидел.

Это было здание такое большое, такое величественное и такое мощное, оно так сияло золотом и белизной, так далеко простиралось и направо, и налево, что в моей голове исчезли всякие воспоминания о богатом городе Александрии, я забыл о чудесах Египта. У меня перехватило дыхание. От восторга я онемел.

Клеопа взял на руки Маленького Симеона, чтобы и он тоже увидел храм, Маленькая Саломея держала крошку Есфирь, заливавшуюся слезами без всякой причины, тетя Мария несла Иосия, Алфей же подхватил моего двоюродного брата Маленького Иакова.

Что касается Большого Иакова, моего брата, который знал уже очень многое, то он видел храм раньше, когда был маленьким. Он приходил сюда с Иосифом еще до моего рождения. Но даже Иаков был поражен открывшимся зрелищем. И сам Иосиф молчал, как будто забыв о нас и сдавливающей нас толпе.

Мама дотянулась рукой до моего колена, я поглядел на нее сверху вниз и улыбнулся. Она показалась мне красивой как всегда, застенчивой, несмотря на скрытое почти полностью под покрывалом лицо, и несомненно счастливой оттого, что все мы наконец пришли в Иерусалим. Она, как и я, восхищенно взирала на храм.

Вокруг нас все заполонили люди. Их было огромное количество, они толкались, двигались, приходили и уходили, и тем не менее чувствовалось, что все благоговейно взирают на храм, пытаясь объять умом его размер, желая охватить все до единой мелочи, надеясь запомнить этот момент навсегда, ведь многие прибыли сюда издалека, или после большого перерыва, или впервые.

Я хотел идти дальше, хотел войти в храм — я думал, это мы и собираемся сделать, — но я ошибался.

Мы шли по направлению к храму, но, продвигаясь вперед, постепенно теряли его из виду. Мы углубились в кривые и узкие улочки, дома сходились над нашими головами, толпа сдавливала нас все сильнее. Наши мужчины стали спрашивать горожан о синагоге галилеян, где можно было устроиться на отдых.

Я видел, что Иосиф устал. Мне ведь уже исполнилось семь лет, а он нес меня уже довольно долго. Я попросил, чтобы он опустил меня на землю.

Клеопу снова охватила лихорадка, но он — да, он смеялся, на этот раз от счастья. Он просил воды. И сказал, что ему необходимо искупаться, а тетя Мария ответила, что пока нельзя. Женщины решили, что нужно немедленно уложить его в постель.

Тетя чуть не плакала от беспокойства за Клеопу, и Маленький Симеон вдруг захныкал, поэтому я попытался взять его на руки. Малыш оказался слишком тяжел для меня, и его забрал Иаков.

Мы шли и шли по узким улицам. Такие улицы вполне могли быть и в Александрии, только здесь скопилось гораздо больше народу. Мы с Маленькой Саломеей смеялись по поводу того, что, мол, в Иерусалиме собрался весь свет — действительно, повсюду раздавалась быстрая речь, громкие голоса, многие говорили по-гречески, но некоторые паломники говорили на иврите, да, люди говорили на иврите, однако чаще всего я слышал арамейскую речь.

Когда мы пришли к синагоге — большому трехэтажному строению, то узнали, что места больше не осталось. Только мы развернулись, чтобы отправиться на поиски синагоги александрийцев, как мама увидела своего родича, Зебедея, и его жену, и его детей, и они все бросились к ней с объятиями и поцелуями и стали настаивать, чтобы мы пошли с ними и разделили место, выделенное им на крыше. Там уже ждали нас другие родственники.

Жена Зебедея звалась Мария Александра, она была двоюродной сестрой моей мамы, но ее всегда звали Марией, как маму и как мою тетю Марию, которая вышла замуж за маминого брата Клеопу. И когда эти три женщины обнялись и поцеловались, они воскликнули: «Три Марии!» — и одно это сделало их совершенно счастливыми, не говоря уже обо всем остальном.

Иосиф остался, чтобы заплатить за ночлег, а мы пошли вслед за Зебедеем и его семьей. Вместе с ним здесь были его братья, также с женами и детьми. Сначала мы пересекли двор, где паломники привязывали на ночь ослов и поили и кормили животных, а потом вскарабкались по лестнице. Мужчины несли Клеопу на руках, и он опять смеялся, на этот раз от неловкости.

На крыше нас приветствовала многочисленная родня.

Среди всех выделялась одна старая женщина, которая сразу протянула руки к моей маме.

— Елизавета! — воскликнула мама.

Это имя я хорошо знал. И помнил, как зовут сына Елизаветы — Иоанн.

Мама упала в объятия старой женщины. После слез и первых вопросов настала моя очередь знакомиться с Елизаветой и ее сыном. Иоанн оказался молчаливым мальчиком примерно моих лет.

Как я сказал, о маминой родственнице Елизавете я был наслышан, как и о многих других, потому что мама часто писала домой из Египта и получала в ответ письма из Иудеи и из Галилеи. Иногда она брала меня с собой, когда ходила к местному писцу, чтобы продиктовать свои послания. А когда письма приходили к нам, их читали и перечитывали, так что с каждым именем было связано множество историй.

Елизавета мне сразу очень понравилась: двигалась она неторопливо и с большим достоинством, и лицо ее радовало взор, хотя словами я не могу выразить, чем именно. У меня часто возникают такие ощущения по отношению к старым людям, мне кажется, что морщины на их лицах достойны уважения и изучения и что их глаза посреди складок кожи светятся особенно ярко. Однако хватит размышлений, ведь сейчас я пытаюсь рассказать вам эту историю с точки зрения ребенка, а не взрослого.

Мой родич Иоанн повадками походил на мать, но при этом чем-то напоминал и моего брата Иакова. Я присмотрелся и понял, что они действительно похожи. Иоанн выглядел взрослее своих лет, и у него были необычайно длинные волосы.

Иоанн и Елизавета носили белые полотняные одежды, очень чистые.

Из разговоров я знал, что Иоанна с рождения посвятили Господу. Поэтому ему никогда не стригли волосы и за ужином не давали вина.

Все это я заметил за какие-то пару секунд, а потом меня подхватил водоворот приветствий, слез, объятий и всеобщей суматохи.

На крыше некуда было яблоку упасть. Иосиф узнавал все новых родственников, а так как Мария и Иосиф между собой тоже состояли в родстве, то радость встречи удваивалась. В то же время Клеопа громко отказывался пить принесенную женой воду, Маленький Симеон расплакался, его плач подхватила крошка Есфирь, которую пытался успокоить ее отец Симон.

Зебедей и его жена обустраивали место, куда бы мы могли положить одеяла, а тем временем Маленькая Саломея уговаривала не плакать крошку Есфирь. Маленький Зокер вырвался из рук родителей и пустился наутек. Маленькая Мария тоже раскапризничалась — все это происходило вокруг меня одновременно. Я уже не мог сосредоточиться на чем-то одном.

Не успели взрослые оглянуться, как я схватил Маленькую Саломею за руку и побежал с ней прочь, где-то проскальзывая, кого-то перешагивая, и наконец мы оказались у края крыши.

Вдоль края шла невысокая стенка, ее хватало лишь на то, чтобы мы не упали…

И я снова увидел храм! Заполненные людьми городские крыши окружали его, вздымаясь и опадая на холмах и подступая к могучим стенам храма.

С улицы под нами доносилась музыка, я слышал, как люди пели, от костров поднимался дым, вкусно пахнущий съестным, и повсюду бурлила разноязыкая речь паломников — и внизу, и на крышах, — и этот гомон казался песнопением.

— Наш храм, — с гордостью произнесла Маленькая Саломея, и я кивнул. — Господь, создавший небеса и землю, обитает в храме, — продолжила она.

— Господь повсюду, — ответил я.

Она удивленно посмотрела на меня.

— Он же в храме! Я знаю, что Господь везде. Но сейчас мы должны говорить, что он в храме. Ведь мы здесь, чтобы пойти в храм.

— Да, — согласился я и устремил взгляд на величественное строение.