Варфоломеевская ночь

Филипп был поражен этим открытием и сумрачным видом, с которым говорил Пьер.

— Ты уверен в том, что говоришь? — спросил он.

— Совершенно уверен, сударь.

Филипп прошелся по улице и убедился, что Пьер говорил правду. Возвращаясь домой, он стер крест на дверях графа де Валькура, а на своих дверях оставил, но шедший за ним Пьер незаметно стер его рукавом.

Филипп сел и задумался.

— Мне не нравятся эти знаки, Пьер, — сказал он. — Что ты об этом думаешь?

— Я думаю, сударь, что они хотят взять в плен всех дворян-гугенотов.

— Не могу поверить, Пьер, чтобы они могли решиться на такую гнусную измену, которая опозорит короля.

— Может быть, это не его дело, сударь, а Гизов; быть может, они хотят избить нас, как это было в Руане и не раз случалось в Париже и в других местах.

— Трудно поверить этому. Во всяком случае будем настороже. Теперь слишком поздно, чтобы предпринять что-нибудь.

Отворив окно, Филипп сел рядом.

— Ложись спать, Пьер; через два часа я разбужу тебя и ты займешь мое место.

Прежде чем лечь, Пьер тихо вышел на улицу, тщательно стер с двери знак мокрой тряпкой и затем, положив возле себя меч и пистолеты, улегся на койке.

В час ночи Филипп разбудил его.

— На улице происходит что-то необычное, Пьер: я вижу свет множества факелов и слышу шум, похожий на людской говор. Пойдем посмотрим, что это значит.

Сунув пистолеты за пояс и захватив меч, он завернулся в плащ и вышел на улицу в сопровождении Пьера. Скоро они встретили двух прохожих, и один из них при свете фонаря окликнул Филиппа:

— Это вы, сэр Флетчер?

— Да, де Паскаль. Я вышел посмотреть, что значат эти огни.

— Я тоже вышел из-за этого. Душно, я не мог заснуть, открыл окно и увидел огни. Мне показалось, что они по соседству с домом адмирала, и я решил посмотреть, что это означает.

Они вскоре встретили группы людей с зажженными факелами и увидели, что такие группы бродят по всем улицам.

— Что затевается? — спросил де Паскаль у одной группы.

— В Лувре будет ночной маскарад и шуточное сражение, — ответили ему.

— Странно! — сказал Филипп, когда они пошли дальше. — Я был у короля Наваррского до десяти часов и ничего не слыхал об этом.

К ним присоединились еще несколько дворян-гугенотов, привлеченных необычайным светом и шумом на улицах. Все они направились к Лувру.

Перед дворцом собралось множество народа с факелами и стояли отряды солдат.

Вдруг толпа заколыхалась с криком и шумом, и несколько человек гугенотов, отделившись от нее, бросились бежать, как бы спасаясь от преследования. Они бежали навстречу группе гугенотов, шедшей с Филиппом к площади.

— Что такое, де Винь? — спросил Паскаль первого подбежавшего к ним.

— Ничего не понимаю, — ответил де Винь. — Полчаса тому назад я проснулся от шума и света и вышел с де ла Ривьером, Мореца, Кастелоном и де Вигором посмотреть в чем дело. Когда мы подошли к солдатам, они начали нагло глумиться над нами. Мы, конечно, отвечали и грозили пожаловаться их офицерам, как вдруг эти дерзкие негодяи бросились на нас. Мореца, как видите, ранен алебардой, и так как мы пятеро не могли биться с целой толпой солдат и собравшейся там чернью, то убежали от них. Я буду жаловаться и доведу дело до короля.

— Нам сказали, — проговорил де Паскаль, — что эти люди с факелами должны участвовать в шуточной атаке на какой-нибудь замок или что-нибудь в этом роде, для увеселения короля. Без сомнения, с этой же целью собраны и солдаты. Нам следует, я думаю, пойти домой и подождать до утра.

— А вы не допускаете возможности всеобщего нападения на нас? — спросил Филипп.

— Что? Нападение? Подготовленное у Лувра, на глазах у короля? Вам это приснилось, Флетчер?

— У меня есть основание подозревать это, — заметил спокойно Филипп и рассказал о крестах на дверях.

Ему никто не верил. Все возвратились в свои квартиры.

— Что мы будем теперь делать, Пьер? — спросил Филипп.

— По-моему, следует обождать и посмотреть, что будет дальше, сударь. Если готовится что-нибудь дурное, вся парижская чернь будет в движении. Пойдемте к ратуше; там всегда был центр зла. Если там все спокойно, то, может быть, вся эта комедия и вправду устроена для увеселения двора. Непонятно только, почему улицы около дома адмирала освещены.

Навстречу им прошла молча еще более многочисленная толпа с факелами.

— Заметили ли вы, сударь, что на руке у каждого из этих людей белая повязка, как и у всех, кого мы встречали до сих пор. Если есть опасность, то нам легче будет узнать о ней, имея такой же знак.

— Хорошая мысль, Пьер.

Филипп вынул свой платок, разорвал его пополам и сделал повязки себе и Пьеру. Затем они нагнали несколько групп с факелами, которые шли в одном направлении с ними. У всех были белые повязки на руках.

Филипп встревожился еще больше.

Площадь перед ратушей была слабо освещена несколькими факелами и большим фонарем, висевшим перед гостиницей. Света, однако, было достаточно, чтобы видеть огромную толпу народа на площади и красноватые отблески огней на шлемах, копьях и секирах.

— Что вы теперь скажете, сударь? Тут собралось до десяти тысяч человек; кажется, все городское войско, со всеми офицерами.

Когда они остановились, к ним почтительно подошел офицер.

— Все в порядке, ваше сиятельство, — доложил он Филиппу. — Все люди на своих местах. Полагаю, приказ не будет отменен?

— Нет, — ответил коротко Филипп, видя, что его принимают за кого-то другого.

— И набат будет сигналом начинать?

— О сигнале вы узнаете потом, — сказал Филипп. — Я пришел только узнать, все ли готово.

— Все исполнено, как приказано вашим сиятельством. Ворота заперты и будут открыты только королевскому гонцу, когда он покажет королевскую печать. Все лодки и суда уведены от набережной далеко. Ни один еретик не спасется.

Филипп с трудом подавил в себе сильное желание приколоть этого человека на месте, но, овладев собой, сказал только:

— Хорошо. Ваше усердие не будет забыто.

Он повернулся и пошел поспешно обратно; но не успели они пройти несколько шагов, как за ними раздался пистолетный выстрел.

— Слишком поздно! — воскликнул с горечью Филипп. — Скорее, Пьер!

И они бросились бежать. Из соседних улиц то и дело выбегали вооруженные группы людей, чтобы задержать их, но Филипп повелительно кричал им:

— Дорогу! Я спешу по важному поручению герцога Анжуйского и Гизов!

При этих словах все расступались и давали ему дорогу.

— Прежде всего поспешим к адмиралу! — сказал Филипп Пьеру.

Но когда они подбежали к дому адмирала, то увидели множество людей, выбегавших из дома адмирала с факелами и обнаженными мечами. Филипп узнал среди них Генриха Гиза и Генриха Валуа с их свитами и солдатами.

— Мы опоздали, Пьер. Адмирал уже убит.

Действительно, Колиньи уже был мертв. В эту роковую ночь в доме его находился только его духовник Мерлин, королевский хирург, трое дворян и несколько слуг, а во дворе стояли на страже пять швейцарских гвардейцев короля Наваррского. Возраставший на улице шум разбудил адмирала, а затем он услышал стук в ворота и требование отворить двери именем короля. Адмирал послал одного из дворян, ле Бонна, отворить их, но едва тот сделал это, как во двор ворвался Коссэйнс, офицер стражи принца Анжуйского, с пятьюдесятью солдатами и заколол ле Бонна на месте. Верные швейцарцы защищали внутреннюю дверь, а когда их оттеснили от нее — наскоро устроили на лестнице баррикаду и защищались за ней.

Один из гугенотов-дворян вбежал в комнату известить адмирала о грозящей ему опасности, но адмирал спокойно ответил:

— Я уже давно приготовился к смерти. Спасайтесь сами, если можете. Меня вы все равно не спасете.

По его приказанию все находившиеся при нем, исключая немецкого переводчика, убежали на крышу и спрятались. Баррикада была разрушена и один из свиты герцога Гиза ворвался в комнату, где адмирал спокойно сидел в кресле.