Павел I

И вдруг, отворив дверь, вошел в комнату, где происходило сражение.

Появление принца совершенно смутило педагогов. Ротмистр поспешно стал собирать свои разбросанные вещи. Генерал вылез из-под стола с париком в руке. Педагоги понимали, что они теперь в руках принца и что их честь и дальнейшее служебное преуспеяние зависят от его молчания.

— Господа, — сказал принц. — Художественное изображение вами битвы Гектора с Ахиллесом покрыло вас бранной пылью и совершенно расстроило ваш туалет. Но я не могу ждать, когда вы сотрете с себя следы ваших боевых подвигов, тем более, что некоторые из них потребуют нескольких дней для исчезновения. Поэтому я оставляю вас здесь и уезжаю один!

И принц повернулся к педагогам спиной и вышел.

XIX. На выходе

На воскресном выходе императора из внутренних покоев для слушания в дворцовой церкви литургии обязательно присутствовали придворные, гражданские и военные чины. Последние собирались в длинной галерее перед аудиенц-залой.

Офицеры всех гвардейских полков и высший генералитет выстраивались по чинам.

Принцу Евгению было назначено самое первое место. Возле него стояли братья Зубовы — князь Платон с миной смиренной лисицы, упрямый бык граф Николай и воспетый Державиным герой Кавказа граф Валериан. Великие князья Александр и Константин стояли впереди офицеров своих полков. Командиры искали представиться принцу, и граф Пален подводил их к нему одного за другим. Принц запомнил со свойственной ему наследственной Памятью на имена и лица генерал-майора Бенигсена, командира Преображенского полка Талызина, о котором уже слышал как об одном из самых чтимых за благородство характера и просвещенный ум в русских войсках; шефов полков: Кексгольмского — Вердеревского, сенатских батальонов — Ушакова, первого артиллерийского полка — Тучкова, затем командиров гвардейских полков: Уварова — Кавалергардского, Янковича-Демитриева — Конногвардейского, Депрерадовича — Семеновского, князя Вяземского — шефа 4-го батальона Преображенского полка; далее принцу представились того же полка полковники: Запольский и Аргамаков, потом капитаны Шеншин и барон Розен, поручики Марин, Леонтьев и два брата Аргамаковы граф Толстой, полковник Семеновского полка, адъютант великого князя Александра Павловича князь Волконский, поручики Савельев, Кикин, Писарев, Полторацкий, Ефимович; Измайловского полка полковник Мансуров; поручики — Волховской, Скарятин, Кутузов; Кавалергардского полка полковник Голенищев-Кутузов; ротмистр Титов; артиллерийский полковник князь Яшвиль; Татаринов, Горголи, флотский капитан командор Клокачев и еще некоторые.

Представляя всех сих, лиц принцу, граф Пален кратко аттестовал каждого с лучшей стороны и закончил представление словами:

— Вот, принц, цвет ума, просвещения, доблести и благородства нашей гвардии! Вам представлена вся companie noble (почетная рота)! Все наши «сорок пять», как мы их прозвали между собой! Не правда ли, ваше высочество? — со странной улыбкой спросил военный губернатор у великого князя Александра.

Испуг отразился в больших близоруких глазах царственного юноши. Он вдруг утратил свой облик олимпийца в изгнании, сгорбился более, нежели обыкновенно, и было что-то заячье в поспешности с которой он скрыл себя за фронтом офицеров.

В аудиенц-зале собравшиеся все придворные и гражданские чины первых пяти классов были, — что необходимо требовалось этикетом, введенным государем, — во французских кафтанах, глазетовых, бархатных, суконных, вышитых золотом или, по меньшей мере, шелком, или со стразовыми пуговицами. Дамы были в старинных робах с длинным шлейфом и огромными фишбейнами на боках, которые бабками их были уже забыты.

Вдруг распахнулись двери из внутренних покоев его величества.

Слово «государь!» пробежало по залам и заставило всех вытянуться в струнку.

Затем раздались громогласные командные слова, и единовременный стук ружей и палашей грянул по всему пути следования императора, вдоль коего построены были фронтом великорослые кавалергарды под шлемами и в латах.

Император появился в большом наряде магистра Мальтийского ордена, в шляпе с бриллиантовой розеткой, в ботфортах, в огромных с раструбами перчатках, с перевязью, на которой вышиты были страдания Спасителя. Пажи несли край его черной траурной мантии. Четыре оруженосца, юноши в золотых шлемах и латах, в пурпурных плащах, с обнаженными мечами окружали монарха. Принц не мог разобраться в странном впечатлении, которое произвел на него этот невысокий человек с некрасивым, курносым, желто-бледным лицом.

То было впечатление величия сана, носимого с фанатическим убеждением в сверхъестественных полномочиях, смешанное с впечатлением чего-то донельзя странного, почти шутовского. Таково было и выражение лица властителя. Величие во взоре и верхнем очерке головы соединялось с буфонской маской задранного круглого носа и покривленного на сторону рта. Именно это смешение высокого с пошлым заставляло сердце холодеть от неотвратимого стихийного ужаса. То был монарх, не столько освященный излиянием благодати помазания, сколько отмеченный роком древних трагедий. И это жуткое, все нараставшее во времени торжественного шествия чувство, видимо, было у всех. Роковое выражение установилось на всех лицах.

Члены августейшей фамилии следовали за императором в процессии и за ними графиня Екатерина Литта, по первому мужу Скавронская, урожденная Энгельгардт, одна из племянниц великолепного Таврического князя и бывший польский король Станислав Понятовский под золотой порфирой на горностае, край которой несом был императорским камер-юнкером.

Император остановился в аудиенц-зале, на ковре под балдахином. Первый, вызванный графом Паленом по имени и преклонивший перед монархом колено, был арап Аннибал в морском мундире, младший сын известного «арапа Петра Великого».

Император обласкал принца Евгения и опять пленил его сердце. Невозможно передать обаятельности тех кратких милостивых слов, с которыми он обратился к принцу. Сказал император с замечательно холодным выражением лица и несколько слов господам Зубовым.

Как только император удалился из аудиенц-залы, тотчас все хлынули в покои, где собрались для парадного представления императрице дамы.

Никогда не виданное великолепие туалетов Поразило принца и дало высокое понятие о блеске, строгости чина, изящества и торжественности русского двора и о несметном богатстве русских вельмож.

Глядя на это собрание красавиц, на изящные формы и на их старинные своеобразные костюмы, сверкавшие золотом, серебром и драгоценными камнями, принц приходил к убеждению, что здесь обычаи, тон, облик давно прошедших веков и новейший вкус сочетались в общее стремление доставить красоте, к какому бы виду она ни принадлежала, подобающую ей дань удивления. Здесь были типы женской красоты всех веков и народов. Революция, разрушившая европейское общество, донесла бурным стремлением своим в Россию образцы аристократии всех дворов. В сонме дам, окружавших императрицу, великих княгинь и княжон, первенствовавших среди них не только саном, но и совершенством чарующей прелести всех обаяний и чар античной прямо красоты, — в этом сонме были образцы и французской, и английской, и итальянской, и испанской, и восточной женской красоты в ее совершеннейших типах и, наконец, красоты славянской, польской в лице хотя бы графини Юзефы из Мнишков Потоцкой, разведенной с мужем своим, знаменитым маршалом Торговицкой конфедерации Щенсным-Потоцким, но по особливой благосклонности Павла имевшей приезд ко двору, и красоты великороссийской.

Так думал восхищенный принц. И это восхищение достигло особого напряжения, когда он увидел в этом величественном собрании знакомую ему юную соседку концерта, дивную Белую Лилию, которая в этот раз в залитом золотым шитьем и бриллиантами старинном необыкновенном наряде являла еще более признаков своего высокого общественного положения, но была так же прекрасна, как и накануне.

И как же польщено было самолюбие принца, когда она заметила мальчика и подозвала к себе!