Наставница королевы

— Вот, — сказала Елизавета, протягивая мне листок пергамента. — Кроме стихов, я еще написала, что, каково бы ни было решение присяжных, по-прежнему у нас уже не будет. Я подумала, что это поручение придется тебе по душе — передать ему такое письмо.

Я взяла у нее из рук пергамент и обратила внимание на адрес: «Роберту Дадли, кавалеру ордена Подвязки», — и на подпись: «Елизавета, королева». Это дало мне некоторую надежду. По крайней мере, на сегодняшний день не было никаких Робина и Бесс. Я пробежала глазами послание:

Дальше шли еще строки, но я их уже не припомню. Я кивнула и пошла выполнять — как нередко бывало и раньше — поручение, которое было мне в тягость.

Мы с Джоном взяли двух лошадей и поплыли на королевской барке от шлюза у Гринвичского дворца; потом сошли на берег и проехали верхом оставшееся небольшое расстояние до домика Дадли. Рядом находилась огромная молочная ферма.

— Ах, — проговорил Джон, почуяв издали запахи коровников и конюшен, — вот добрый деревенский воздух. В Энфилде хотя бы ветерок приносит эти запахи. Как бы мне хотелось, чтобы мы сбежали от нынешних сложностей и немного пожили там, только ты и я.

— Я тоже очень скучаю по Энфилду, — кивнула я, когда он помог мне спешиться. — А сейчас я согласна быть где угодно, лишь бы не здесь.

Мне казалось, что Дадли встретит нас, но когда стражник открыл нам дверь (Роберт находился здесь под надзором, кое-кто говорил — под домашним арестом), я убедилась в том, что в доме царят тишина и полумрак.

— Вы не доложили о нашем прибытии? — спросила я стражника. — Господину сказали, что мы сейчас войдем?

— Ну, как же, миледи, милорд! Извольте пройти вот сюда.

В домике было темнее, чем в комнате роженицы. Окна были занавешены, в комнатах было сыро, пахло плесенью. Джон потянул меня за руку и выступил вперед, положив ладонь на эфес шпаги.

Наш провожатый постучал в дверь раз, потом другой. Раздался крик:

— Войдите!

Джон внимательным взглядом окинул комнату, потом пропустил меня вперед. Мы еще раньше договорились, что он отойдет немного в сторону, чтобы я могла поговорить с Дадли, но выходить из комнаты не будет. Джон, однако, все время держался рядом со мной. В темноте мы разглядели, что из-за огромного письменного стола стала подниматься человеческая фигура.

— Леди Эшли, — послышался отчетливый, хотя и немного приглушенный голос, — добро пожаловать в мою тюрьму. Лорд Эшли, как поживают наши двести пятьдесят лошадок на королевских конюшнях?

— Хорошо поживают, милорд. Я лично слежу за тем, чтобы ваших любимцев отменно кормили.

— Что ж, им лучше, чем мне — я совсем потерял аппетит, как и все остальное. Пожалуйста, садитесь оба. Меня предупредили о вашем приезде.

— Нельзя ли впустить в комнату немного света и воздуха?

— Пролить свет — да, пожалуй. Ведь присяжные сейчас именно этим и занимаются, верно?

Дадли подошел к окну, расположенному позади письменного стола, и резким движением отдернул парчовые занавеси. Комнату залил яркий солнечный свет, мы все невольно зажмурились. Джон выбрал себе кресло у дальней стены, хотя и оттуда он мог слышать наш разговор. Наверное, он считал, что Дадли был неуравновешенным и опасным, но я видела человека сломленного, всего лишь тень прежнего блистательного, уверенного в себе Роберта. Волосы его были не чесаны, а бородка, всегда безукоризненно подстриженная, теперь росла как попало. На простую белую рубаху был наброшен короткий камзол из черной кожи — отнюдь не последний крик моды.

— Ее величество посылает вам эти стихи, милорд, — сказала я, усаживаясь в кресло сбоку от его стола.

Роберт опустился на прежнее место. Он протянул руку и взял письмо — не с нетерпением, а скорее с опаской — и положил его перед собой, но открывать сразу не стал.

— Я его прочитаю, когда останусь один, — решил он. — Она отдает меня на съедение?

— Полагаю, это было бы возможно только после вынесения обвинительного приговора, — ответила я.

— Да… я тоже так полагаю. Значит, она прислала свою ближайшую подругу Кэт Эшли, чтобы сказать мне — что?

— Чтобы спросить: что вам известно о кончине супруги? Кто мог желать ей зла?

— Бог свидетель, — воскликнул Дадли, грохнув по столу кулаками и вскочив на ноги, — она тоже меня подозревает?! Ну, тогда я наверняка обречен!

Джон вскочил на ноги почти одновременно с Робертом, но тот безвольно повалился в кресло, и Джон тоже сел. У меня возникло искушение задать вопрос иначе, как-то смягчить его, но этот человек стал причиной боли и горя, независимо от того, был ли он повинен в смерти своей жены.

— Я не имею ни малейшего касательства к смерти Эми — ни прямого, поскольку я находился тогда при дворе, ни косвенного. Пожалуйста, уверьте в этом ее величество.

— Не сомневайтесь.

— На самом деле, я думаю так: если будет установлено, что это убийство, то его могли подстроить враги — мои или королевы, — хорошо зная, что подозрение падет на меня и даже на нее. К этому могут быть причастны мои соперники при дворе, которые не могут простить, что я благодаря милостям ее величества вознесся так высоко за столь короткое время. Или католики, которым хотелось бы видеть мертвой не Эми, а саму королеву.

— Мне думается, такое вполне возможно.

— Существует и другая вероятность, Кэт Эшли, — проговорил Дадли, понизив голос и наклонившись ближе ко мне. — Тот, кто своими предупреждениями настраивал королеву против меня, кто недавно получил имения и власть, мог нанять убийцу и разделаться с Эми, а меня поставить под подозрение, вынудив тем самым королеву отдалиться от меня. Не исключено, что это кто-то из тех, кто мог бы лишиться своего положения, если бы ее величество вышла замуж за меня, и тогда ее доверенным лицом стал бы я. Возможно, кто-то из тех, кто приближен к королеве, но на самом деле не слишком заботится о ее счастье.

У меня широко открылись глаза, а сердце так застучало, что я боялась, как бы оно не выскочило из груди. Шепотом, чтобы Джон не услышал и не набросился на Роберта, я произнесла:

— Вы… вы подозреваете меня?

— Или Сесила. А может быть, вас обоих. Я же знаю, как вы меня не любите, как вы хотите, чтобы меня прогнали. Но обвинять вас? Я только перебираю возможности, как вы и просили.

— Да вы с ума сошли! Вините в происшедшем себя самого, возможно, и королеву, но не меня.

Я поднялась, и Джон тут же подошел к нам.

— А с другой стороны, — продолжал Роберт, тяжело откинувшись в кресле, словно и не говорил ничего предосудительного, — Эми сама отправила всех слуг на ярмарку. Следовательно, она хотела остаться одна и… сделать все это сама, — тут его голос дрогнул. — Эта опухоль в груди очень ее мучила. И, конечно же, ее огорчало, что мы с ней живем врозь, хоть я и объяснял ей, что так мне написано на роду: помочь нынешней королеве и снова завоевать то место, которое занимали Дадли до того, как мы с отцом изменили королеве Марии… Черт побери, насколько я понимаю, Эми сделала то единственное, что было в ее силах, лишь бы не дать мне соединиться с женщиной, которую я всегда буду любить и с которой, вероятно, теперь никогда уже не буду вместе!

К моему изумлению, после этого взрыва чувств Дадли зарыдал, хотя и без слез. Его плечи поникли, он задыхался, как я сама минуту назад. И все же я побаивалась, что Джон, который теперь догадался, конечно, о чем говорил мне Роберт, набросится на того, кто стоит выше его рангом, и тряхнет Дадли так, что у того зубы застучат. Джон уже сжал кулаки, и я дотронулась до его твердой как камень руки, удерживая от безрассудства. Роберту же я сказала: