Калигула

Секретарь застонал. Вечные попытки пробраться во дворец! И в основном это были женщины, которые питали надежду обратить на себя внимание. Каллист отодвинул листы в сторону. Мусор!

Почему все это должно проходить через его руки? Существовали, в конце концов, еще дюжины писарей и секретарей, но никто из них не осмеливался принимать решение.

Каллист лукавил. Он был занят на службе по двенадцать, иногда пятнадцать часов, но в этом-то и состояла власть: знать обо всем, решать, о чем докладывать императору, а о чем нет.

Он очень удивился, когда несколькими днями позже Калигула вдруг сам спросил:

— Некая Пираллия не просила в последнее время об аудиенции? Она давно уже должна была объявиться.

Каллист поморщил лоб.

— Пираллия? Прости, император, но столько имен… Сейчас проверю.

После коротких поисков имя нашлось. Бледное лицо Калигулы раскраснелось, глаза метали молнии.

— Почему я об этом ничего не знаю? День за днем ты называешь мне тысячи имен, но как раз эту женщину назвать забыл. Это непростительная ошибка, Каллист!

Толстый секретарь сжался, будто хотел стать невидимым. Калигула любил такие сцены покорности и смирения, а Каллист превосходно их исполнял.

— Божественный император, прости! Твоя сверхчеловеческая память сохранила имя, на которое я, старый осел, не обратил внимания. Сегодня же пошлю этой женщине приглашение во дворец.

Буря улеглась.

— Я все время забываю, что имею дело с людьми. Ты стараешься, Каллист, я знаю. Позаботься о том, чтобы Пираллия пришла к ужину.

Калигула был зол. Новая супруга его глубоко разочаровала, и он не знал, что с ней теперь делать. Сначала он надеялся, что нашел в ней вторую Друзиллу, баловал сверх всякой меры, осыпал подарками. Но сущность Лоллии Павлины совершенно не соответствовала вкусу Калигулы. Став императрицей, она хотела вести светский образ жизни, с пышными приемами, великолепными выходами в театр, торжественными посещениями храмов. От Друзиллы в ней не было и следа, Лоллия скорее являлась ее противоположностью: вела себя сдержанно, никогда не теряла головы.

Калигула же так ценил в Друзилле непредсказуемое, переливчатое, постоянно меняющееся настроение, неожиданные причуды, которыми она могла украсить его досуг. Сверх того, Павлина оказалась холодной женщиной.

— Нет, так ведут себя только звери. Я не стану этого делать! Прекрати немедленно!

Уже несколько недель Калигула не заходил в ее спальню, и как раз это, казалось, пошло Лоллии на пользу. Она цвела как роза, начинала свой день на рассвете, а ее секретарь каждое утро приносил целый список дел.

Пираллия пришла во дворец точно за час до захода солнца. На этот раз перед ней повсюду распахивались двери. Император принял ее в маленькой трапезной, в которой бывали только самые близкие ему люди. Женщина хотела опуститься на колени, чтобы поцеловать руку Калигулы, но тот встал ей навстречу:

— Оставь! Это же не государственный прием, а скромный ужин среди друзей. Кроме тебя, здесь будут только Лепид, Азиатик, актер Мнестр и возничий Евтюхий.

— И никаких женщин?

— Нет, только ты. Я хочу познакомить тебя с моими друзьями. Лепида ты уже встречала, а вот Мнестра… не знаю, можно ли представить его как мужчину? Он выступает в женских ролях так убедительно, что теряешься в догадках, кто же он на самом деле? Весь Рим говорит о том, что он мой любовник, но это неправда.

Пираллия улыбнулась.

— А если бы и так? Наверняка Мнестр достойный любви человек.

— Да, Пираллия, он такой! А какой актер! Я недавно собственноручно высек одного плебея, потому что тот шумел во время представления. Мнестр великолепен!

Пираллия с любопытством оглядывалась по сторонам.

Калигула чувствовал, что эта женщина спокойна, довольна жизнью. Это притягивало, поскольку было необычно. Ему было странно, что есть люди, которые не страдают от скуки, не вспыльчивы, не жестоки и не злорадны, которых не мучают какие-то необъяснимые желания.

Даже в его присутствии Пираллия излучала спокойствие и уверенность, будто не император пригласил ее разделить с ним трапезу, а она его.

Когда гости собрались, Пираллия всех внимательно оглядела.

Первым пришел Лепид. Его она уже видела. При его появлении у Пираллии возникло странное чувство. Хитрый, внимательный взгляд Лепида походил на лисий, и в зал он заходил, будто принюхиваясь. Ее не ввело в заблуждение мнимое смирение. Гречанка почувствовала в этом человеке силу и решительность.

Потом вместе пришли Валерий Азиатик и Евтюхий — наверное, случайно. Сенатор шел с высоко поднятой головой впереди возничего. Его поклон не был глубоким, а красивое лицо не отражало эмоций.

Евтюхий глупо заулыбался, когда ему представили Пираллию, и что-то пробормотал.

Мнестр немного опоздал, но это было привилегией человека искусства. Он вошел танцующей походкой, будто на сцену, бесконечно долго целовал руку императора, приветствовал остальных сердечным пожатием и скривился, будто от отвращения, когда его познакомили с Пираллией. Как ни великолепно Мнестр владел своими эмоциями на сцене, в жизни это ему давалось с трудом, и каждое движение души актера легко читалось по его лицу.

Хотя и Азиатик, и Лепид вели себя с императором уважительно, Пираллия чувствовала их скрытое презрение к нему. Несмотря на приветливый тон обоих, она видела, что те только притворяются преданными друзьями.

Калигула излучал радушие, но не отказывал себе в удовольствии отпускать привычные циничные шутки. Одна из них досталась Евтюхию, проигравшему последние гонки:

— Я подумываю, не сделать ли из тебя гладиатора. Возничий, который вредит авторитету «зеленых», мне не нужен. Ты готов сразиться с голодным львом? Что скажешь?

Евтюхий побледнел и пробормотал, заикаясь:

— Это д-должно б-быть шутка, император? Даже Евтюхий не может выигрывать все гонки до единой.

Следующим по очереди оказался богач Азиатик:

— Я намереваюсь сделать так, чтобы никто в Римской империи не имел средств больше императора. Это просто непозволительно!

— Кто может иметь больше, чем ты, Цезарь? К тому же ты распоряжаешься всем и всеми.

— Ты так считаешь? Между тем казна пуста. Я беднее некоторых вольноотпущенных. Вот подумываю ввести новый налог, который должен ограничить любое состояние миллионом сестерциев. Сколько денег у тебя, Азиатик?

— Денег? Не знаю, ты спрашиваешь о домах и землях?

— И об этом тоже. Угощайтесь, друзья мои! Мы же не хотим наскучить Пираллии разговорами.

Он хлопнул в ладоши.

— Позовите музыкантов и певцов!

В числе прочих продемонстрировал свое искусство и дуэт из Нумидии — темнокожие мужчина и женщина с благородными тонкими чертами лица. Они пели песню о любви на своем родном языке, которого никто не понимал, но всем было ясно, о чем идет речь. Они пели своими телами. Голосами, движениями ног, рук, мимикой они рассказали историю любви пары, которым Фортуна уготовила все: разлуку, ревность, радостное примирение, страсть, гнев, отчаяние. Даже Мнестр восторженно рукоплескал им, ведь он был актером, а не певцом. Потом появились акробаты, но настолько плохие, что Калигула, зевнув, обратился к Мнестру.

— Не будешь ли ты любезен здесь, в тесном кругу друзей, продемонстрировать свое искусство, чтобы достойно завершить этот вечер?

Мнестр презрительно посмотрел на Евтюхия и заметил:

— Я не уверен, что здесь все в состоянии оценить его так же, как ты, император.

Калигула сразу понял, кого тот имел в виду. Он рассмеялся и поддержал предположение актера:

— Да, Мнестр, вполне возможно, что Евтюхию большее удовольствие доставляют ржание и пританцовывание лошадей. О вкусах не спорят. Но в лице других ты найдешь достойных ценителей. Итак, сделай нам одолжение!

Мнестр встал, поправил складки тоги, откуда-то извлек маленькое зеркало и, тщательно проверив свой внешний вид, предстал перед взорами немногочисленной публики.